Часть 8 (1/2)
Россия и Пруссия мирно пили чай на веранде, прислушиваясь к бормотанию телевизора из кухни и звукам ночного сада, когда позвонил Президент.- Он попросил убежища, Иван.- Да, я знаю.
- Ты ведь был на конференции?- Был.- И какие сделал выводы?Россия внимательно следил за большими белыми мотыльками, кружащими возле стоящего на столе переносного фонаря, над чашками с чаем, вазочками с клубничным и абрикосовым вареньем и свежей ежевикой, печеньем в тарелке и горячими беляшами на расписном блюде:- Свою разоблачительную деятельность Сноуден, конечно же, не оставит. Для него это жизненно важно. Именно для него самого: бить из всех орудий, пока патроны не кончатся. С ним уже связались люди из Ассоциации Сэма Адамса, * они собираются наведаться к нему, как только он получит убежище. Но формально это будет выглядеть как общественная деятельность, а не целенаправленное вредительство американским интересам. В общем, не подкопаешься. Да и нам, что греха таить, сейчас это на руку.
- История с токийским аэропортом – твоя работа? – вопросительные интонации скорее для порядка, нежели ради самого вопроса.
- ?Брошен Ялту гипнозом Воланда?… ** - усмехнулся Брагинский.
- Иван, это было очень легкомысленно, - спокойный, строгий тон, однако едва уловимый намёк на понимание.
Президент за тринадцать лет хорошо узнал характер своей страны. И на что способен Брагинский под влиянием сильных эмоций. Эта история с убийцей – далеко не предел его возможностей. Было в экстремальных ситуациях – да и не так давно, в принципе, - такое, что кровь в жилах стыла. Россия, впадая в неконтролируемую ярость, становился практически неуправляемым и обретал нечеловеческую силу, - примером могло послужить то, что он выкинул в 2008м, когда грузинская армия напала на Цхинвал… Немногие знают, что целый батальон молодчиков, которые всерьёз считали себя крутыми, уже после окончания ?пятидневной войны?, отчитываясь перед взбешённым командованием за прямо-таки фееричные промахи, бессвязно лопотал наперебой, что их ?как взрывом расшвыряло, но взрыва никакого не было, да ещё и такого навидались, что волосы дыбом встают, а русских солдат не видели, даже когда те были прямо перед носом?. Видеть-то они видели, но такое, что лучше бы и вовсе ослепнуть.
Кстати, львиная доля этих вояк практически полностью поседела, а кое у кого появились нешуточные проблемы с психикой. Вплоть до того, что кому-то пришлось оставить не только военную службу, но и службу как таковую вообще, а кому-то и надолго обосноваться в клинике нервных болезней.Узнав по своим каналам обо всём этом и впоследствии увидев Ивана, вокруг которого всё ещё горела и пульсировала фиолетово-чёрная аура, а в глазах плескался очень нехороший огонёк, Президент – то есть, в те времена, конечно, премьер-министр, - сразу понял, в чём дело. Можно было только догадываться, что Россия учинил с агрессорами, которых было – ни много ни мало, - около семисот. Как говорится, упаси Боже. Но совершенно не горел желанием выговаривать Брагинскому за самоуправство. Не тот случай.
То, что попытка убить Эдварда Сноудена ввергла Ивана в такое бешенство, что он одним махом превратил циничного убийцу в беспомощного параноика, боящегося каждого шороха, было хотя и объяснимо, но всё же вызывало недоумение: что ему этот Сноуден? В лучшем случае источник полезной информации. А здесь явные признаки чего-то очень личного. За простой источник информации так не переживают.Россия, разумеется, отлично понимал догадки Президента, - да, тот был тысячу раз прав.
- Ты беспокоишься за Сноудена не только как за вверенного тебе подопечного, так? – без обиняков спросил Гилберт, когда Иван положил трубку.
Россия задумчиво зачерпнул ложкой ежевику из вазы, отправил в рот, прожевал и ответил:
- Странно, но так.Пруссия ухмыльнулся:- И ты не догадываешься, почему?- Догадываюсь, - не стал отпираться Брагинский. – Это-то и странно. Причин у меня для этого вроде бы нет, объективных, во всяком случае.
Гил прищурился:- А я тебя про объективные и не спрашиваю. Сноуден – часть Америки. Он похож на него. Спасти одного ради спасения другого, - вернее, ради смутного шанса на спасение… Вань, ты считаешь, в нём хоть что-то человеческое осталось?
Иван напряжённо вглядывался в темноту старого сада.- Возможно. Ты сам сказал, что Сноуден – его часть. А в нём человеческого для агента даже слишком много.
- Брагинский, ты неисправим. Вот скажи мне откровенно: зачем тебе это??Зачем?… Россия, честно говоря, и сам не очень-то понимал. К Америке сегодняшнему никаких добрых чувств у него просто не было, да и быть не могло. Но вот к прежнему… Сноуден очень сильно напоминал ему того Альфреда, каким он был много десятков лет назад, когда они только познакомились. Тогда Джонс действительно верил в то, что говорил и делал. Верил в ?равных среди равных?, ?общечеловеческие принципы?, когда каждый может жить как хочет, при этом не нарушая права и свободы других, - и прочая. Тогда никто и предположить не мог, что пару веков спустя из него вылупится агрессивная, лицемерная, одержимая манией величия и жаждой абсолютной власти страна, сеющая только разрушения и давно забывшая истинное значение тех принципов, которые вроде бы воплощает.
Нет, нынешний Альфред Джонс был Ивану, мягко говоря, неприятен. Но прежний – он иногда проскальзывал под слоями всякой дряни, - смутным намёком, полустёртой гранью, мимолётным взглядом, словно за пыльным стеклом, - но, будто пугаясь чего-то, быстро исчезал.
Такие люди, как Эдвард Сноуден, служили своего рода напоминанием того, каковы были истинные мотивы Америки когда-то давно. И Россия теперь хорошо понял и собственные мотивы, причину своих действий, болезненного беспокойства: помогая Сноудену, он подспудно надеялся расшевелить в Джонсе то, что ещё не умерло окончательно и едва тлеет, как почти потухший уголёк под пластом пепла в догоревшем костре. Да только выходило, что никому, кроме него самого, это не нужно.
Однако помогать Сноудену и приходить к нему по собственной инициативе Ивана заставляло не только это. Он видел, что Эдвард тянется к нему, отчего-то именно ему доверяет, что ему жизненно необходимо выговориться перед тем, кто готов слушать. И после каждого разговора он становится даже каким-то посвежевшим, будто после хорошего сна. При первой встрече с Эдвардом Иван безошибочно увидел признаки тяжёлой болезни, которые теперь существенно подтаяли. Что ж, если Эдварду помогают разговоры с ним, - то так тому и быть. Россия уже решил, что обязательно выкроит время для этих визитов. Он по себе знал, какую сильную боль могут вызывать подавленные эмоции, которым не дали выхода. Да и Эдвард… он сам благотворно действовал на русского – вселял надежду, что ещё не всё окончательно прогнило в этом мире.Из раздумий Россию вывело неприятное ощущение: что-то в его сознании вдруг забило тревогу. В висках застучало, по спине пробежал холодок. Доли секунды ему понадобились для того, чтобы понять причину. Так вышло, что страны нутром чуют, когда на их территории чужак. С какими бы намерениями он ни прибыл. Но если с недобрыми – где-то в глубине сознания нечто вроде набата, гудит и сигналит: ?Опасность, опасность!? Именно это и чувствовал сейчас Россия.
- Ты что? – нахмурился Гил, вглядевшись в напряжённое лицо Брагинского, вмиг ставшие ледяными глаза, сурово сведённые брови, плотно сжатые губы.- Что-то случится.
- Думаешь, началось?- Да, - Россия решительно поднялся с кресла. – Это Альфред. Я просто не думал, что так скоро.- Мне отправиться с тобой? – Пруссия с готовностью поднялся следом.
- Останься дома, - покачал головой Иван, ступил из круга света, отбрасываемого лампой, в темноту веранды и пропал.
Эдвард Сноуден почти не удивился, когда в комнатёнке отеля появился неожиданный посетитель – наверное, сказались визиты Ивана, который каждый раз появлялся внезапно. Однако появившийся человек не имел с Иваном ничего общего. Молодой, светловолосый, высокий, но существенно ниже Брагинского, в очках, светлой бежевой униформе, расстёгнутой кожаной лётной куртке с меховым воротником и таких же, как у Ивана, чёрных перчатках. Однако, в отличие от Ивана, было в нём что-то очень знакомое, - Эдвард был твёрдо уверен, что уже не раз видел его. Только вот когда и где, - вспомнить не получилось.
- Не ждал? – незнакомец окинул Эдварда на редкость неприятным взглядом – холодным и каким-то затхлым.- Вы кто? – не сказать, чтобы Эдвард испугался, но ощущения были всё же не из лучших. Стоящий перед ним человек был опасен, слишком явно его презирал и ненавидел. И это вызывало отчего-то сильную обиду, даже в груди закололо, а в желудке снова плеснула горячая смола, - да так, что уже начинающий отвыкать Сноуден тяжело задышал от боли, в одну секунду покрывшись холодным липким потом.
Не отвечая на вопрос, новоприбывший прошёл вперёд и уселся на стул:- Поговорим?- Кто вы?- Если тебе интересно, меня зовут Альфред Джонс. Ты можешь не представляться, я и так знаю.
- Уж не сомневаюсь.- А ты сомневался, что я до тебя всё же доберусь? – в глазах незнакомца было насмешливое любопытство. – В самом деле считал, что смылся окончательно?- Вы из ЦРУ? Из АНБ? – несмотря на то, что его всё-таки нашли, и, возможно, попытаются убрать, Эдвард странным образом не ощущал страха. Странное спокойствие, словно мягкое и прохладное покрывало, обволакивало его. Даже боль в желудке снова отступила.- А сам как думаешь?