Часть 1 (1/2)

Он был отвратительно убедителен в своих помыслах. Ему следовало бы писать агитационные речи, а он пошел в разведку. В военную разведку. По документам ему было восемнадцать лет, но я уверен, что он был младше минимум на год. Я встретил его случайно. Мы оказались попутчиками, и я едва взглянул на него.

Своих проблем был полон рот. Я был посреди леса, неподалеку от деревеньки, где полег весь мой отряд. Я был обычным солдатом пехоты. Младшим сержантом. И единственной моей целью был Берлин. Я сел в грузовик, который уже вез его и его друга. Я попросил добросить меня до ближайшего пункта, где меня могли бы распределить куда-то еще, хоть и понимал, что вариант не из лучших. Меня обязательно бы спросили, почему выжил я один.

Но вариантов лучше попросту не было. Я забрался в кузов, где уже сидели эти два желторотика. Младшие сержанты. Спросил, есть ли у них сигареты и его друг нагло, практически вызывающе, сказал, что они не курят. Я тогда сразу подумал – разведка. Слишком чистые, слишком новая форма, как будто только что из училища. Отсутствие вредных привычек. Лихой и придурковатый вид, все как по книжке.

За моими плечами был детдом. Потом институт, а потом война. Мне было двадцать два года и полтора из них я воевал. Но я чувствовал себя гораздо старше. И дело было не в том, что я курил, мог пить самогон как не в себя, и даже не в том, что мне уже довелось убивать. Детям врагов народа всегда плохо живется. Просто слишком много вышло из нашего детства. А он был таким незамутненно чистым, что его хотелось… Не знаю. Испачкать, что ли?Итак, табака у них не было, и мне оставалось только молча развести руками. Мы ехали меньше часа пока не наткнулись на развороченную снарядом воронку прямо посреди дороги. Я напрягся, воронка была свежей, рядом еще даже не догорел куст. Пацанва бросилась к кабине, и сразу засыпала точными данными. Размеры воронки, название снаряда, ну точно только что из учебки. Какая к чертям разница, что воронка три на три метра, если на глаз очевидно, что мы ее не обогнем?Он в отличие от своего друга хотя бы предложил выход – сделать настил из бревен. Соображал быстро, но практики ему не хватало. Наш водитель оказался мужиком опытным, одернул мальчишку, что мыкаться до вечера здесь нельзя. На слух определил, что бой идет в нашу сторону. Мы склонились над картой, и нашли объездной путь.

Но удача в тот день была однозначно не на нашей стороне. Водила гнал быстро, но ревущий мотор все равно был хорошо слышен. За нами начали охоту. Опытная рука за баранкой справлялась еще какое-то время. Но по нашим дорогам особо не поманеврируешь. Нас подбили. Подбили качественно, прямо в стык кабины и кузова.

Я последние семь минут поездки провел с открытым ртом, чтобы не оглушило. Но видимо в учебке этому не учили. Нас выбросило из кузова, хорошо, что на мешки. Мы лежали головами друг к другу, и именно тогда я впервые его рассмотрел.

Он был миловидным и очень юным. Его лицо, даже испачканное придорожной грязью и каплями крови было настолько гладким, что было очевидно, он еще даже не бреется. На меня смотрели огромные синие глаза, так удивленно и ошарашенно, что в другой ситуации я бы даже умилился. Он тер уши руками, его видимо оглушило взрывом.

Я проверил его слух, несколькими фразами, он слышал только когда я говорил на повышенных тонах. А потом он пополз к своему другу, чья гимнастерка намокла от крови. Тот не двигался, и я уже понимал, что он мертв. Но мальчишка явно был дезориентирован. Он его звал, тряс за спину, и только когда перевернул на спину понял, что друг погиб. Он шарахнулся в сторону, и мелко задрожал. А у меня в голове как будто щелкнуло. Это был мой шанс.

Можно было забрать документы покойника. И не отвечать на неудобные вопросы о том, кто я и откуда. Я мог переписать свою биографию. Перестать быть врагом и изгоем. Разведка - не сахар, неизвестно где больше посылали на смерть. Но если эта авантюра сработала бы, то я закончил бы войну героем, а не грязью под ногами.

Я рявкнул на мальчишку, чтобы тот пошел проверил водителя. Мне нужна была минута, чтобы забрать документы. Мальчишка как барашек встал и попытался дойти до машины.

Сопляк... Пришлось, лежа на пузе, делать ему подножку, подхватывая под коленками. Прикрикнул, чтобы полз к машине. Вот же послал Бог попутчика, не понимавшего элементарных вещей. Пока он полз я умудрился сделать две вещи: забрать документы его друга и оценить вид на упругую задницу, которой он сильно вилял. В учебке ползать его явно научили паршиво.

Когда он добрался до машины, то снова встал в полный рост. Я был готов побиться головой об землю. Его оправдывало только то, что это очевидно была его первая дерьмовая ситуация в жизни и смерть товарища. Но если он собирался служить в разведке, то у него были большие проблемы. Он приполз обратно, а я мысленно закатил глаза, он не додумался забрать из кабины винтовку.

Я уточнил очевидное, водила тоже был мертв. Отругал его за оставленную винтовку. Он как болванчик кивнул и собрался обратно. Я плюнул на него, и велел оставаться на месте, переполз через него, а что мне, обползать его что ли? Много чести. Постарался особо не прижиматься. Хотя ему было явно все равно. Он ошалело оглядывался по сторонам, спотыкался взглядом о труп товарища, и явно был не в себе.

Мальчонка. Первое правило жизни, подбирай все что видишь. Первое правило войны, мертвому не нужно ни оружие, ни сапоги. Пока я ползал за винтовкой, с поля подъехал мотоцикл с коляской, двумя немцами и пулеметом. Они прошили очередью пространство аварии, но к счастью никуда не попали. Мальчишка явно приходил в себя, потому что вполне успешно притаился за трупом друга. И даже спросил меня, откуда здесь немцы. Глупый какой-то вопрос. А кого он собирался здесь увидеть? Китайцев?Мертвое тело -хороший щит. Я снова перевалился через паренька, и залег в устойчивой позиции для стрельбы. На двоих немцев меня должно было хватить. Но я медлил, стрелок из меня был обычный, не гениальный. Не снайпер я. А тратить патроны было последним делом в нашей ситуации.

Пацаненок внезапно завелся, стал на меня орать, и тянуть винтовку из рук. От неожиданной смены его настроения я эту самую винтовку выпустил. Пожалел моментально, подумал, что сейчас он вместе с единственным оружием героически побежит на смерть. Но он смог меня удивить. Злобно рыкнул, прицелился, и с первого выстрела положил того немца, что сидел в коляске. Второй попытался уехать, но парнишка с невероятной скоростью передернул затвор, я аж залюбовался, и убил второго.

Он явно сам охренел от первых совершенных убийств, а то что они были первыми я был уверен. Но я не дал ему время на обдумывание, и велел рвать когти. Он послушно рванул за мной в ближайшие кусты. Еще бы не рванул, учитывая, что на нас уже пер легкий танк. В лесочке мы разошлись метров на десять. Бежали недолго, я понял, что у меня растяжение.

Свистнул ему, чтобы притормозил. Он ошалело вертел головой, как потерявшийся олененок. Он и был олененком, тонкий, длинный, гибкий, молоденький и испуганный. С меня уже градом лил пот, а он казалось даже не задохнулся. Пока я нес какую-то чушь, в попытке понять, что же нам делать дальше, он как-то по школьному отчитался, что бегает с самого детства по десять километров каждый день. Спортсмен, черт его дери. Еще и наставительно сообщил, что это хорошая тренировка.

Я переспросил, для того ли, чтобы от фрицев бегать быстрее, он тут же оскорбился. А по факту, от врага тоже надо уметь бегать. Что мы с ним и доказали. Пройдя еще немного, мы устроились в овражке на привал. Пора было знакомиться и начать обрабатывать нежданного попутчика на предмет преступления.

Мы обменялись именами. К счастью мы с его погибшим другом оказались тезками. И мне не пришлось привыкать к другому имени. Это было бы сложно. Он назвался Леней, имя ему шло. Такое же тонкое и нежное, как он. Он очень удивился, что меня тоже зовут Лехой, как и его друга. Я спросил, какой он был. Мне нужно было максимально подстроить свое поведение на тот случай, если его характеристика уже была на руках у разведки.Леня вполне успешно рассказал мне и про то, какой его друг был отличник, и про то, как хорошо играл на аккордеоне. Я уцепился за отличника, спросил про место учебы. Мальчишка потупил глазки и пробормотал что-то про сержантские курсы. И вот это чудо собиралось быть разведчиком… Я напомнил ему о том, что вообще-то он оставил документы друга немцам. Он почти рванул обратно.

Я достал удостоверение и заглянул в сопроводительные бумаги. Он в порыве чувств направил на меня винтовку и пробулькал какую-то официальщину. Ну не дурак ли? Я так ему и сказал, протягивая бумаги. Все равно сейчас бы он мне их не отдал. Он рванул от меня как заяц, пришлось опять напрячь травмированную ногу. Пристыдил его, мол я его подстраховал, а он меня расстреливать собрался.Манипулировать им было проще простого. Он смутился. Я дал понять, что его байки про сержантскую школу меня не обманули. И я понимаю, что он будущий разведчик. Мы присели у двух берез. Я поделился своей историей. Добавил подробностей в виде сильной потери крови и побега из госпиталя. Пожалился, что не хочу давить вшей в окопах. И напрямую предложил не подставлять ни меня ни его. Ему бы тоже прилетело за то, что не смог сберечь товарища.Пока я вкрадчивым голосом нашептывал ему реальный выход из дерьмовой ситуации, он уснул. Хорошо, что я успел подкормить его куском хлеба. Адреналин спадал, и мне было проще, что он просто отрубился, а не впал в истерику. Поводы у него были. Мне же счастья поспать не перепало. Начал накрапывать дождь.

Когда он полил сильнее, Леня проснулся, заполошно задергался. Я же просто предложил идти дальше. Мы вышли к кромке леса довольно быстро. И настолько удачно, что прямо к железнодорожным путям и взорванному поезду. Два часа мы сидели под ливнем в кустах, выжидая и рассматривая местность.

Вроде было тихо, мы решили подойти ближе. Пока крались вдоль поезда, увидели перевернутую дрезину, а этот курсант тут же вспомнил дословную часть устава, которая позволяла нам вполне законно эту самую дрезину угнать. Мы попытались ее перевернуть, но увы, нас двоих для этого было маловато, к тому же Леня был довольно хрупким, хотя слабым я бы его точно не назвал.

Я пошел искать что-то, что могло быть рычагом, законы физики никто не отменял. И пока я ходил, на этого идиота напали. К счастью такой же идиот. Мальчишка немец судорожно дергал затвор, и никак не мог с ним справиться. Мой мальчишка пятился задом к своей винтовке, но так медленно, что черепаха была бы быстрее. Пока они оба пытались справиться со своими задачами я смог подойти к немцу со спины и заколоть его штыком.

Леня уже обнимался с винтовкой, и смотрел на меня такими синими глазами, что я даже не смог его отругать. А стоило бы. Он хватал ртом воздух, а я философски пытался найти у фрица сигареты. Не нашел. Однако вечер переставал быть томным, и где один фриц, там мог быть еще десяток таких же. И скорее всего они были бы не такими кончеными, как этот.

Так что мы плюнули на попытки укатить с ветерком и вернулись под защиту леса. Там хотя бы нас не было видно. Мальчишка отошел от событий и радостно трещал о ратных подвигах. И трех фрицев мы положили, и трофейное оружие забрали, и вообще нам орден полагается. Своему Лешке он хотел орден посмертно и заодно себе аккордеон.

Я молча выслушал весь этот поток оптимизма, после чего объявил привал, и начал учить пацаненка жизни. Мы шли с немецкой стороны, явно задерживались относительно тех дат, которые были указаны в бумагах. Лучшее, что нам грозило – банальная проверка. В худшем случае нас приняли бы за вражескую разведку и расстреляли бы не задумываясь.

Документы немца и винтовку надо было спрятать в лесу. Я велел Лене забрасывать все это добро ветками, а когда он заупрямился, то не отказал себе в удовольствии, притянул за ремень поближе и пояснил, чтобы он даже не думал заикнуться обо всех наших приключениях. Он насупился, вырвался из моих рук и попытался получить объяснений. Родина героев не карает. Наверное, только в сержантских школах могли вдалбливать такую чушь. И он еще собирается быть разведчиком…Мы довольно скоро добрались до Чернушки, в сторону которой я и шел. И разумеется там нас и положили мордами в пол свои же. Вопреки всей дерьмовости ситуации, я задумался, какой был великий смысл в том, чтобы заламывать меня буквально на нем? Я полежал так с минутку, пока нам поясняли весь драматизм ситуации. Вжимался бедрами в Ленину круглую задницу, терпел боль в заломаной руке и старался не трепыхаться, в отличие от него.

Нас поставили, и опять зачем-то притиснули друг к другу. Я плюнул и довольно удобно облокотился на Леню, устроив голову у него в районе шеи, чуть выше лопаток. Пока с нас спрашивали документы, я порадовался возможности. И когда затребовали мои, я честно хлопая глазами сказал, что мои документы у Лени. Тот вздрогнул, замешкался. Но документы дал.

Слава всему святому, я успел как следует запомнить все данные удостоверения его друга. Последовал первый этап банальной проверки. У него намеренно перепутали имя, что бы он поправил, и он же назвал часть, в которую ?мы? направлялись. У меня спросили дату выдачи документов. И заодно уточнили к кому именно мы направляемся. Я в душе не ебал, к кому мы направляемся, но по факту это была не та информация, которую я мог разглашать, так что со спокойной совестью отправил усатого мужика к коменданту со всеми вопросами.

Нам попеняли, что документы нужно носить в собственных карманах, и выдали сопровождение. В ближайшем опорном пункте нам разрешили почистить обмундирование, посадили на телегу с сеном, меня даже облагодетельствовали сигаретами и со всем почтением отправили в часть.

Леня всю дорогу демонстративно отмахивался от сигаретного дыма, смешно морщил нос и вообще всячески показывал свое недовольство моим поведением. Я лишь усмехался и почему-то старался не дымить в его сторону. Мальчишка мне нравился, да и повел себя не как крыса, а ведь мог меня сдать с потрохами.

По приезду нас провели к добродушному майору с прямым и светлым взглядом, который снисходительно нас оглядел и начал задавать неудобные вопросы. Какого черта мы задержались? Так заплутали. Под дождем бродили? Исправимся. А где вещмешок Филатова? Так в поезде сперли, пока спал, а я такой нехороший Алексей Бобриков виноват, не уследил.

Майор еще раз оглядел нас странным взглядом и велел подать документы и садиться. Но стоило нам устроиться на довольно хлипких стульях, в дверь вошел подполковник, и команда ?Встать!? была дана на секунду позже, чем мы сами подорвались. Подполковник, увидев нас за дверью, слегка шарахнулся.

Пока майор проверял документы, всплыло то, что я и сам подозревал. Умытый Леня при свете дня на совершеннолетнего никак не тянул. Это понимали все. Я попытался помочь шуткой, но майор меня одернул. Не прокатило. А я извинительно шатнулся чуть ближе к Лене. Тот вроде понял, дернул рукой. Пока майор заискивающе шутил на тему трибунала за отлынивание от армии, подполковник снизошел до нас.

Спросил у Лени, как у него с языком. Я мысленно отругал себя за непристойные мысли. А в это время мальчишка как-то просительно объяснял, что у него хороший слух и мама учительница немецкого, так что язык он знает хорошо. Подполковник на чистом немецком спросил о его любимом произведении Шиллера. Леня не моргнув глазом ответил: Kabale und Liebe.

Знавал я эту пошленькую трагедию. Какой там конфликт добра и зла… Только невинный Леня мог углядеть там подобное морализаторство. Я же говорю, ему бы агитацией заниматься. В этой, с позволения сказать, трагедии кругом продажные бабы и мужики, которые ищут какую побогаче. А в конце все традиционно сдохли. Такая себе литературка.

Однако Леня действительно хорошо говорил, бегло, не задумываясь над фразами, произношение было очень школьным, старательным. Когда на знания стали проверять меня, я решил сознательно занизить свои успехи. Я черт возьми все детство провел в Берлине, язык знал почти как свой, но как у покойного Бобрикова дело обстояло с немецким я не знал. Сказал, что в пределах школы на отлично.

На этих словах Леня повернул голову в мою сторону. Посмотреть на меня он не мог, я стоял у него за плечом. Но было видно, что ему все это не по душе. Подполковник решил тестировать и меня. Сказал, что у меня бледный вид. Еще бы нет. Мы нихрена не ели два дня кроме того хлеба, что был у меня. У меня все сильнее болела нога, и по дороге я скурил как минимум пять сигарет. Об этом и сказал, старательно делая вид, что подбираю слова.

Цирк зашел. Майор закатил глаза. А подполковник отметил мое берлинское произношения. Угадал. Спросил шутливо, не был ли я в Берлине. Я честно ответил, что буду там. В этот напряженный момент в кабинет ворвался молодой красивый мужик лет тридцати с погонами старшего лейтенанта.

Майор обратился к нему по имени отчеству: Григорий Иванович. Фамилию мы услышали раньше, Калтыгин. Майор с радостной улыбкой сватал нас, рассказывая о том, какие мы молодцы, и самые лучшие курсанты. И рекомендовал как пополнение. Мол готовить нас ему, то есть Калтыгину. Мы с Филатовым синхронно растянули улыбки перед непосредственным начальством. Которые с нас быстро сползли.Старший лейтенант был нам явно не рад, парой слов размазал нас по полу. И это при высоком начальстве. Подполковник сплюнул и ретировался, оставив майора разбираться со скандалом самому. Нас вежливо выперли за дверь, велев ждать командира на улице.

Мы выползли на улицу, обошли флиртующую парочку, и ушли в тень яблони. Леня грустно заметил, что мы явно не понравились командиру. Оптимистично надеялся, что тот изменит свое мнение ?увидев нас в деле?. Я же размышлял, что в деле нас тоже лучше не видеть. Последним делом Лени было сидение жопой в грязи под прицелом винтовки. А этот самый делец уже прожигал меня своими синющими глазами и как-то робко спросил:-А что было бы если бы я им рассказал?-Но ты же не рассказал…Он насупился, а я понимал, что мне нужно говорить ему хоть что-то настоящее, что бы он мне верил. Да и нравился он мне, что уж тут сказать. Было в нем что-то. И я успел сказать, что мне очень нужно попасть в Берлин на Ляйпцигер-штрассе 13. Он спросил, что там, и даже пошутил про ставку Гитлера. Я усмехнулся в ответ, поняв, что пока он точно не собирается меня сдавать. В это время к штабу подъехал грузовик. И из него буквально вывалились три человека. Двое из них были в натуральной истерике.

Из избы выбежал майор, бросил на нас взволнованный взгляд и под руки увел их внутрь. Мне все было очевидно, отвоевались парни. А нам их показывать не очень хотели, подрывают боевой дух. А Леня уже спрашивал окружающих, что случилось. Наивный маленький дурачок. К тому же ему хватило глупости заявить, что со слабыми нервами в разведке нечего делать. Я лишь поднял брови.