Часть 3 (1/1)

Когда я преодолеваю порог Монарха, сразу понимаю — что-то происходит. Была ли эта помощь силы, или просто природное шестое чувство, не знаю. Но за маской привычной серьезности, спокойствия и деланной уверенности в компании прямо сейчас что-то творится. Очевидно, что-то не то.Я поднимаюсь по лестнице в холле, и каждая ступенька отдается тревогой, которую я ощущаю физически, чем выше — тем сильнее. И хотя пространство кабинетов кажется на удивление обычным, как и в любой другой рабочий день, когда офисы только просыпаются, и в коридорах снуют не успевшие вклиниться в работу сотрудники всех возможных отделов, даже если их отдел находиться совсем на другом этаже, я не останавливаюсь, намереваясь выяснить, что же заставило меня чувствовать такое беспокойство с самого порога. Решаю заглянуть к себе — там, поди, все уже заскучали без начальства. Короткий подъем на лифте, и я на месте, оказываюсь в царстве бумаг, отчетностей и макулатуры, за которыми дальше, чуть глубже по коридорам, скрывается нечто абсолютно иное. То, благодаря чему я, как сам думаю, держусь на этом месте и в Монархе вообще."Время кончается, а пушки остаются".Я киваю устремившим на меня взгляды, проходя мимо стеклянных офисов, и весьма целеустремленно двигаюсь к своему рабочему месту. Закрываю за собой прозрачную дверь и включаю свет — как же сейчас это все напоминает мне террариум для холоднокровных гадов. Думаю, такое сравнение пришло мне в голову скорее как результат развития простого ассоциативного ряда, чем как толстая ирония над коллегами. Удивительно, но за все время моей работы здесь я совершенно не обзавелся хоть одним неприятелем или человеком, отношения с которым мог бы назвать "натянутыми". В пределах моего отдела — точно. Любой, кто знаком со мной достаточно близко, счел бы такой расклад дел чем-то поражающим воображение. Ну а в моих глазах объяснение весьма простое — корпоративная этика. Хотя и не без должного усилия с моей стороны, конечно.Я усаживаюсь за типичный офисный стол, напиханный полочками, но, к моему восхищению самим собой, вполне чистый и незахламленный. Не успеваю оценить рабочие материалы на предмет присутствия или отсутствия, как слышу телефон, жужжащий в кармане пальто. Я поднимаюсь, чтобы снять верхнюю одежду, достаю телефон и, стаскивая пальто и водружая его свободной рукой на вешалку, бросаю взгляд на номер. Поднимаю трубку и смотрю сквозь прозрачные стены в кабинет напротив, на блондинку, которая несколько минут назад, судя по ее пристальному и удивленному взгляду в ответ на мой приветственный кивок, наверняка думала, что меня уже нет среди живых.— Джек.— Привет, Элисон.— Привет.Вижу, как ее взгляд перестает блуждать по соседним кабинетам и устремляется, наконец, к моему. После кислого приветствия она оживляется.— Не буду отвлекать тебя расспросами, сразу перейду к делу, если ты не против. — Выразить свою противную или поддерживающую позицию мне, конечно, возможности не предоставляется. — Последний твой отчет был одобрен, подписан приказ о продолжении исследования технологии, плюс Стивенсон отправил тебе сравнительную статистику эффективности, которую ты спрашивал. Да, еще обещали из отдела безопасности тебе какие-то бумаги притащить, не знаю, что там в них ценного, но Блэйк считает, что тебе оно нужно. И напоследок, Джек. Зайди в чат наконец-то, мы решаем, что Джейсону на День рождения подарить.— Отлично, Элисон, это отлично. Спасибо тебе. Сейчас обязательно гляну, что вы там нарешали с подарком.Здесь, в стенах правления отдела грубой силы, Элисон — это концентрация серьезности, ответственности и безупречной осведомленности. Она успешно компенсирует, скажем так, отсутствие у меня тех качеств, которые необходимы для эффективного управления командной работой. Именно поэтому она является моейправой рукой.— Скажи еще вот что, — я наконец-то завожу разговор о том, что действительно меня интересует. По правде говоря, куда больше всевозможных отчетов, — даже не знаю... Сегодня не было каких-то важных новостей? Событий, может? Внутри компании.Из телефона слышу короткое молчание, а после неуверенное мычание, попытку размышлений.— Да нет, я бы сразу сказала.— Вот как... — несколько разочарованно тяну я.— Ты это к чему? — Я не успеваю завершить разговор до появления вопросов.— Не беспокойся, просто… профессиональное чутье, — не очень умело подбадриваю сотрудницу. Мало ли, что то чутье учуяло. Может, как раз скоро появятся причины волноваться...В невнятном прощании слышится замешательство, на которое я отвечаю задумчивостью. Конечно, я не буду сидеть за документами, когда в голове только какая-то непонятная навязчивая мысль, буквально вынуждающая встать и отправиться на поиски способа ее утихомирить.Эта мысль проводит меня сквозь этажи, пропитанные будничностью и обыкновением, сквозь отделы и кабинеты. И вот я снова у порога лабораторий. Даже не сомневался, где в итоге окажусь. Все дороги ведут в Рим.— Оставь надежду, всяк сюда входящий, — бормочет Пейтон над папками с документацией, увидев меня в дверном проеме.— Судя по твоему виду, как раз здесь мои надежды и оправдаются, — говорю я, и каждое новое слово теряет в радостном предвкушении, когда вижу, насколько мой друг обеспокоен.— Ты правда пришел язвить, что ли? Джек, не время...— Я не понимаю о чем ты, Пейт. Я не вовремя? Что с тобой?Он с удрученным видом закрывает папку, поворачивается ко мне и несколько мгновений просто молчит. Наконец, тяжело вздыхает, видимо, найдя в голове подходящую мысль.— Значит, не знаешь... Даже ты не знаешь. Значит, он постарался, чтобы никто не знал.Голову не посещает даже малейшая догадка, и я молчу, просто ожидая развития событий.— Ты когда-нибудь видел Хэтча злым, или даже взволнованным? Ты вообще видел, чтобы он когда-то эмоционировал?— Ммм, — я хмурюсь и непроизвольно наклоняю голову, не отводя взгляда от собеседника, — сомневаюсь.— Вот и я до сегодняшнего дня не видел.Пейтон снова обращается к бумагам и пытается найти в них моральную поддержку, то скользит взглядом по строчкам, то перелистывает. Но в итоге только злится и швыряет папку вдоль стола, явно не в состоянии сконцентрироваться.— Давай я украду тебя на перекур, больно ты взвинченный, мне не нравится.— Нет... В ближайшее время я отсюда не выползу без желания провалиться под землю. Лучше посижу в гнетущей компании рабочих материалов. И помедитирую.Что же творится такое? Я обязан выяснить.— Лучше расскажи, что произошло, Пейт.Ученый заваливается на стул и откидывается на спинку. Я знаю, что он сомневается в том, стоит ли рассказывать информацию, которую охарактеризовал как "он постарался, чтобы никто не знал". Но мы не первый день знакомы и не один килограмм дерьма выгребли вместе. Так что я предугадываю результат его размышлений.— Ты ведь понимаешь, что я тебе ничего не говорил.Я утвердительно киваю.— Хорошо. — Пейт опускает взгляд, больше не отводя головы в другую сторону, поджимает губы и медленно, тяжело выдыхает. — У нас было подразделение, которое занималось одной... очень деликатной вещью. Я не могу сказать точнее, уж прости. Ну вот, эта вещь... Этот проект... Он, в общем, был засекречен. О его существовании не знал никто из тех, кто им не занимался. Думаю, ты догадываешься, под чьим руководством этот проект разрабатывался — вариантов-то не много. — Риви умолк, словно ему необходима подзарядка мотивации, зачем он вообще рассказывает мне столь "секретные" вещи. Он поднимает на меня взгляд, и я направляю все свои усилия на то, чтобы казаться бескомпромиссно серьезным и сосредоточенным на его словах. Он убеждается, что мне, конечно, все еще можно доверять. Я не убавляю внимательности во взгляде, с которой смотрю на него. — Да, так вот... Сегодня в этом проекте обнаружилась утечка. Причем знаешь, какой давности? Несколько месяцев. Мы несколько месяцев не знали о сливе данных. Это... просто абсурд.Пейтон снова выглядит таким же взволнованным, как когда я только пришел. В последнее время поражающих воображение новостей становится все больше и больше... Мне это, честно, не нравится. Как и остальным, пожалуй. А на Пейтона они валятся с незавидной регулярностью. Сперва мои откровения о синдроме с зависанием, теперь это...Я поражен услышанным — серьезно, секретный проект? Ну конечно, Монарх не может без скелетов в шкафу. Только каждый раз узнавать о чем-то таком — как в первый. Ты либо наивно полагаешь, что знаешь абсолютно обо всем, что творится в этих стенах, либо тут не работаешь. Привыкнуть к такому лично мне не кажется возможным.— И... Это ведь не все? — предполагаю я.Лицо ученого искажается, будто пронзенное болью.— Наше подразделение расформировано, — отвечает он с жуткой тоской, но без тени злобы. Конечно, можно было и догадаться.— Подожди, ты же не хочешь сказать, что?.. — я специально не заканчиваю мысль, потому что не хочу произносить вслух неприятную догадку.— Нет, нет. Я остаюсь в Монархе. Лаборант, как и прежде. Если ты об этом.Я киваю. Это не слишком сейчас утешает что меня, что его самого, но хотя бы избавляет от тяжести еще одной прискорбной новости.— Джек, мне так обидно, пойми... — я ощущаю, с какой грустью он это произносит, — ты же знаешь мою лояльность, как я отдаюсь делу. И тут, из-за каких чертовых... Даже не знаю, кого! Ладно, бесполезные это разговоры. Все равно придется пройти кучу допросов и проверок на верность. Пытаясь при этом не выглядеть обиженным куском дерьма из-за понижения.— И мне обидно, старик. В основном за тебя, конечно. — Я меняю посыл своей обиды на лету, заметив на себе взгляд друга. Но все же решаю продолжить. — Но помимо этого меня совершенно не устраивают секреты в каждом углу корпорации.— Так корпорации и работают, Джек. Ты же не правая рука директора, чтобы тебе все докладывать.— Зная, каких масштабов могут достигать эти тайны, и какие влекут за собой последствия... Пейт, мне все это не нравится. Абсолютно. Твоя новость только меня в этом убедила.— Отлично. Пойдешь добиваться ответов от Хэтча? — теперь в интонации ученого слышится слабая агрессия. Конечно, он ожидал поддержки, а я тут, видите ли, недоволен тем, что за моей спиной происходит что-то нечистое. Я уверен, что нечистое.— Ага, он и под дулом пистолета не расколется, если решил уже что-то скрывать.— А я-то думал, для тебя этот метод никогда не утратит актуальности.Разговор свернул совсем в неподходящее русло. Я недовольно поморщился.Стало очевидно, что и в самых смелых мечтах мне не добиться содействия друга в этом вопросе, но попытаться стоило.— Пейт, думаю, ты понимаешь, насколько это важно. Секретный проект ученых Монарха... Однажды это уже чуть не закончилось трагедией. И не какой-нибудь локальной, нет.— Поверь, если бы у меня было хоть малейшее подозрение, что данный проект может привести к катастрофе...— У меня есть. По опыту говорю.— Ты в нем не участвуешь. И понятия не имеешь, о чем говоришь.Сдерживать бурлящие внутри эмоции негодования становится труднее. Я закусываю губу, чтобы не дать вырваться наружу всему тому, что безрассудно хочется выпалить.

Я снова стою на перепутье и будто смотрю на себя со стороны: у меня есть два варианта, от которых сейчас зависит дальнейшее развитие событий. Что мне следует выбрать? Никаких подсказок. Только факты и последствия, с которыми придется мириться в любом случае. И я не знаю, как это отразится на событиях в далекой перспективе, но могу видеть ближайшее будущее. Я погружаюсь в квантовые видения.По левую руку расклад такой: я уговариваю Пейтона всеми правдами и неправдами поделиться со мной всей известной ему информацией. Для этого понадобится время, ведь я не маг и не цыганка, владеющая необъяснимой способностью внушения, но в конце концов я узнаю одну из тайн Хэтча, правда, не факт, что она окажется достаточно весомой для... каких-либо выводов. Кроме того, это поставит под угрозу статус моего друга в самом Монархе, ведь при попытке моих активных действий ни у кого не будет сомнений, каким образом и от кого мне удалось узнать то, что знать я не должен. И Пейтон не станет скрывать своего прокола — его лояльность и честность просто не позволят ему отнекиваться, учитывая и то, что он уже под давлением чувства вины за утечку, в которой, я уверен, даже не виноват. Что уж говорить о моей судьбе в компании, если я полезу копать под директора. А какой смысл мне узнавать, если делать с новой информацией ничего не стану?По правую руку я вижу менее привлекательный для моего любопытного носа вариант: просто забыть. Точнее, иметь в виду все только что услышанное, но не пытаться выяснять подробности за счет авторитета Пейта, а просто оставить его в покое. Он уже сказал достаточно. Возможно, я найду иной путь, который приведет меня к искомому. Таким образом, я не поставлю под угрозу друга, и наши отношения останутся прежними. И поскольку я не стану допрашивать его против воли, он сам решит поделиться со мной кое-чем важным...Хорошо, варианты ясны, и мне остается только принять решение. На весах моя любопытность против дружбы и чего-то еще, пока скрытого за пеленой непроглядного будущего. Я в нерешительности смотрю то на один поворот, то на другой, пытаясь предположить, в какую сторону лучше сделать следующий шаг. Но подсказки на этом исчерпаны, а звонок другу, к сожалению, не предусмотрен. И все-таки, сжав кулаки, когда видение рассеивается, уверенно говорю:— Ладно, пожалуй, ты прав.Пейтон одобрительно кивает, но серьезное и удрученное выражение его лица при этом остается неизменным.— Я рассказал все, что мог, Джек. Ты ведь понимаешь.— Да.Я складываю руки на груди и упираюсь спиной в стеклянную стену в попытке предположить, что же делать дальше.— Не убивайся только так, — я смотрю в стену напротив, наверное, всем своим видом говорю о том, как разочарован результатами переговоров, хотя и стараюсь свое недовольство оставить при себе, — ты же не виноват в том, что произошло. Это не вопрос, я уверен, что не виноват. Начальство знает твою преданность, так что... Не переживай. Пройдет время, и тебя снова напрягут каким-то невероятно важным тайным проектом. — Я хлопаю Пейта по плечу и кисло улыбаюсь. В ответ такая же кислая мина. Да уж, два сапога...— Спасибо, старик. Надеюсь, все так и будет.Я уже собираюсь покинуть лабораторию, памятуя о нежелании ученого выходить на свет божий даже ради стакана кофе и за компанию, но он окликает меня, словно что-то вспомнил.— Я вот что хотел сказать, черт, а ведь мог и забыть совсем. Сегодня собираются то ли обыскивать, то ли вычищать старый кабинет Сайрина...— Тот, что наверху? — я свожу брови в удивлении — не минуты без оригинальных новостей.— Ну, да.— То есть он столько лет не мешал никому, а тут вдруг вычистить?— Я тоже фишку не понял, но, видимо... — Пейт не стал заканчивать, надеясь на мое понимание.— Да... Да, наверное, это как-то связано. Подожди, обыскать?— Не уверен. Тем более понятия не имею, что там можно искать. В общем, делай с этой информацией, что хочешь. Я тебя допрашивать не стану.Я благодарю его и наконец-то покидаю обитель белых халатов.

И только на другом этаже понимаю, что испытываемое мной раздражение появилось не из-за мыслей о Сайрине, как это обычно случалось, а из-за чего-то совсем другого... Я ощущаю злость из-за того, что кому-то вдруг понадобилось рыться в его вещах, еще и явно не с добрыми намерениями. Я ощущаю злость, будто сторожевая собака со вздыбленной на загривке шерстью, учуявшая на своей территории агрессивно настроенного чужака. Я начинаю понемногу понимать, откуда это чувство взялось.***Сколько бы кругов я ни нарезал по всему офису, всем этажам и малознакомым пространствам здания, успокоить необъяснимое волнение все еще не удается. Прошло, наверное, около часа после моего посещения лабораторий, я пытался отвлечься на работу, но скачущие перед глазами цифры и буквы отчетов никак не хотели оставаться в голове, непременно уплывая куда-то на второй план, освобождая дорогу хаотичному потоку неуловимых размышлений и домыслов. Я знаю, что времени у меня не так много, но это пока не особенно влияет на решение собрать волю в кулак и подняться на последний этаж, лишь только еще больше раздражает. Нехватка времени, наверное, стала моим клеймом, обжигающим тело ежесекундно, не заживающим никогда. Да, мне ничего не поможет принять это решение, неизбежное, только если я не стану тянуть еще дольше. Но я все еще словно ожидаю то ли знака свыше, то ли какого-то толчка, на который в дальнейшем смогу спихнуть ответственность за будущие события, не отягощая ею себя самого. Но ничего из того, на что я так надеюсь, не происходит. Хотя мне до последнего хочется верить, что просто опаздывает. Больше нет времени задерживаться. Нет...Я рассматриваю панораму Риверпорта со свечи Монарха, наблюдая за быстро темнеющим горизонтом. У меня нет настроения задумываться, как это обычно делают никуда не спешащие люди, о миниатюрности жизни внизу, у подножия высоток. Я просто смотрю вдаль, каждой клеточкой кожи ощущая, как что-то отзывает меня от этого окна, влечет к себе, что-то за моей спиной. Что-то, к чему я так не хочу оборачиваться. Но раз пришел, что уже отказываться?Я все-таки отвлекаюсь от созерцания вечера и медленно, с опаской, словно к человеку, которого не хочется беспокоить, подхожу к одинокой двери, решительно прикладываю пальцы к ее ручке. И уже словно не контролирую движения — стремительно открываю дверь, хотя до сих пор не был уверен в том, заперта она или нет, и врываюсь в кабинет, закрыв ее за собой. Сердце внезапно начинает биться сильнее, теперь оно словно таймер, отсчитывающий неизвестное мне количество минут. Надеюсь, хотя бы минут.Взгляд истерично прыгает от стены к стене, выхватывая лишь фрагменты картины, и я не могу сложить ее во что-то единое. Просторный кабинет, освещаемый садящимся солнцем сквозь панорамные окна за рабочим столом. Шкафы, тумбы, техника, сервизы, что ли, которые сейчас не имеют для меня никакого значения. Я прохожу вдоль всего этого добра, поверхностным взглядом замечая опустошенность перечисленной мебели. Даже не опустошенность... Скорее, привычную для нее ненаполненность. Да, так я полагаю. Мне кажется, эти полки никогда не знали хаоса беспорядка. Но все-таки меня не оставляет в покое какая-то... обезличенность пространства, что ли. В любом случае я рад тому, что не застаю здесь ничего, напоминающего о далеком прошлом — моем, его... Пол очень любил подобного рода напоминания. И я бы не удивился чему-то такому здесь.Я подхожу к главному элементу любого офиса — рабочему столу, который стоит особняком от всей прочей мебели. Место силы, так сказать... Смотрю на стул с высокой ортопедической спинкой, и мне на мгновение чудится, как в нем, по-хозяйски раскинувшись, сидит мой прежний друг. Да, наверное, это и правда выглядело раньше так, как представило мое воображение. Я почувствовал себя одиноко. Что, впрочем, не было для меня чем-то непривычным в последнее время.Нет ничего удивительного в том, что кабинет Сайрина насквозь пропитан его духом. Тем более не удивительны такие короткие видения, для меня как для человека, видящего сквозь время. Но мне все равно становится не по себе. Я не в состоянии это контролировать.Пока я пытаюсь избавиться от навязчивого образа, ко мне неотвратимо приходит вопрос, зачем я вообще, собственно, сюда пришел. И у меня не было и нет прямого ответа — чувствовал, что надо, как обычно отвечаю я себе. И только робкое предположение заставляет нырнуть в карман пиджака. Робкое, но такое, черт возьми, очевидное. Из кармана, мысли о котором меня не покидают с того самого момента, как я оказался в этом кабинете, я вытаскиваю небольшой ключ, по размеру совсем не схожий с ключами от каких бы то ни было дверей. Бредовость догадки, и одновременно ее до гениального простая ясность, заставляют меня еще больше нервничать. Ладно, я и без того сегодня сомневаюсь неприемлемо для моего характера много, потому обхожу стол и становлюсь рядом со стулом, уперев взгляд в замок, украшающий одну из полок встроенной в стол тумбы. О боже, нет. Нет...Не знаю, какие дьявольские силы заставляют меня не попятиться в сторону окна, опасно прильнув спиной к стеклу, а без раздумий вставить ключ в этот единственный замок, обнаружить, что замок открыт, высунуть полку и извлечь оттуда непримечательный кожаный блокнот, чуть не выронив его себе на ноги. Что ж, самое страшное, пожалуй, позади, пытаюсь я себя уговорить, четко понимая, что это совершенно не так. Я аккуратно закрываю ящик и возвращаю ключ к себе в карман, так, чисто чтобы у ищеек, у которых тоже в ближайшем будущем назначена здесь встреча, возникло меньше вопросов.Мне решительно не хочется больше здесь оставаться, и я быстро покидаю кабинет, спрятав блокнот под пиджаком. До лучших времен, думаю. Правда, моей выдержки хватает не дальше, чем до вечера.Пока я еду домой, размышляю, стоит ли снова поехать к бывшему жилищу Уилла и оставить этот ключ на заднем дворе, там, где мне его передала тень.***Наверное, в обычной уборке квартиры, ну там, протереть пыль с вездесущей мебели, разгрести завалы на столе и в тумбах, помыть окна, нет ничего особенно странного. Конечно... Только если это не спонтанное желание впервые за я уже и не сосчитаю какое время, еще и вечером после работы. Обычно домой я прихожу в единственном желании — залечь, словно на дно, и дождаться следующего дня. Отсюда склады вещей не там, где им положено находиться, отсюда пустой холодильник и дрянные полуфабрикаты... Нет, мне еще не хватает сейчас встать за плиту, резко вспомнив о нужде питаться по-человечески. С каждой новой попыткой сбежать от того, от чего я так отчаянно пытаюсь сбежать, даже мне самому этот цирк кажется все более нелепым. Впрочем, ладно, уборка — тоже полезное дело.Я стою в дверном проеме кухни, держу в руках влажную тряпку, только что выстиранную от пыли, и смотрю на сумку, которая стоит на трюмо в прихожей. Меня томит непреодолимое любопытство, справиться с которым может только гадкий, подступающий к горлу страх, заставляющий меня заниматься домашними делами вместо того, чтобы накинуться на находку. Я тяжело вздыхаю, словно мне предстоит окунуться в колодец со льдом, откладываю тряпку и вытаскиваю из сумки блокнот. Прохожу с ним на кухню и сажусь за стол, оперевшись спиной о стену, верчу в руках предмет и опасливо рассматриваю. У меня устойчивое впечатление, что энергия, исходящая из дневника, пронизывает мои ладони. Уж не знаю, насколько тут дело в самовнушении, но от этого ощущения вещь хочется сию секунду выкинуть, бросить куда подальше, хоть с окна моей многоэтажки. Но я сдерживаюсь, уверяя себя в том, что я сильнее необъяснимой эмоции. Хотя мои предчувствия, обострившиеся, видимо, благодаря хроноспособностям, уже несколько раз доказывали необходимость их не игнорировать. Впрочем... какого черта?! Сперва что-то неведомое буквально запихивает меня в кабинет и вручает прямо в руки этот злосчастный блокнот, а теперь покалываниями в ладонях и страхом до дрожи уговаривает отложить его в сторонку? Или это просто... отражение меня самого, любопытного, но смятенного? И все-таки я прихожу к одному выводу: мне не было бы так страшно и я бы не сомневался так сильно, если бы не понимал так ясно и вместе с тем так туманно, что держу сейчас в руках.И как оно у меня оказалось.Всеми силами пытаюсь не думать о том, насколько все это очевидно, потому что если... когда догадки мои подтвердятся, они просто все перевернут. И уже устоявшуюся размеренную жизнь, какой у меня никогда не было в привычке дорожить так, как сейчас, и просто все взгляды на жизнь. Господи, что я уже себе надумал?Больше не нахожу сил строить теории, одна другой невероятнее, и усилием воли открываю блокнот.В середине лежат несколько листов, вырванных из другого дневника. Я листаю страницы и замечаю, что большое количество листов отсутствует. Вот начинается одна запись, после нее пропасть исчезнувших страниц, после — еще какой-то текст... Я пока не вникаю в суть написанного, но даже одного быстрого взгляда по буквам, выведенным не слишком аккуратным, и при том отлично мне узнаваемым почерком заставляет занервничать сильнее прежнего. Не то чтобы я ожидал увидеть здесь работу руки кого-то другого, просто... Встреча с этим почерком оказалась чем-то не слишком легким для меня. Тем, при виде чего вспоминается старательно забытое и вычеркнутое из памяти.Обнаружив отсутствие свежего кислорода в легких, я понимаю, что уже какое-то время просто не дышу, и перевожу дух. Открываю дневник с самого начала и провожу пальцами по буквам на вырванных листах. Первые же строки увлекают меня за собой.***Хаотичными картинками перед глазами мелькают видения никогда мною ранее не испытываемого и не наблюдаемого. Хотя что-то оказывается знакомым — ужас, пропитывающий сущность, от застывшего вокруг мира — искореженного, замершего, неправильного. Это чувствуется. Я не могу ни оглянуться, ни пошевелиться, и мне остается только ощущать пронзающее тело отсутствие чего-либо, давление вакуума и небытия. Так ощущается смерть? Небытие. Я не знаю.Мимо меня проносится поток, который отдает невыносимым холодом — или это только мне так кажется. Мозг пытается хоть как-то проанализировать происходящее и подать сигнал телу... Меж тем я вижу, как небытие движется в своем совершенно хаотичном порядке, и я совсем не понимаю, что, где и как. Леденящие потоки повторяются, и мне на мгновение кажется, что у всех них есть какая-то общая цель, за которой они следуют. И эта цель — не я. Я радуюсь этому. Если здесь вообще можно ощущать радость.Из отдаления, со стороны, я вижу что-то, напоминающее мне человека, и сильно удивляюсь тому, что в этом небытие кроме меня еще кто-то существует. Я не вижу лица, не могу приблизиться, но я вижу, что он напуган. Он почти в истерике, но знает, что если убрать "почти", то потоки, целью которых он и является, уничтожат его. Теперь я ощущаю страх за двоих. И это кажется невыносимым.Очнувшись от неосознаваемой агонии, я уже вижу нечто другое, но рассмотреть мне этого не дают. И чем больше начинаю видеть, тем больше понимаю, что не хочу переживать все это снова. Но сейчас я ощущаю не свою боль от происходящего. Я ощущаю, как строчки дневника показывают мне чужую боль, открывают все пройденное с другой стороны.Смерть родителей, инцидент на крыше, спровоцированный нами с Полом, теракт 11-го сентября... Сейчас мне больно не из-за того, что все это произошло, а из-за того, что все это невозможно предотвратить. Снова и снова. Невозможно ни в одну из множества попыток.Ты... об этом пытался мне рассказать?Мне становится плохо от потока ощущений, мало сказать, неприятных. И я понимаю, что это лишь часть, то, что мне хотели показать. Показать от огромной целой картины, спрятанной за непроглядной ширмой. Картины настолько ужасной, что ее никому никогда не показывают. Кроме автора, который сам ее и написал.Сайрин. Он сидит в небольшом кабинете, пейзаж из окон которого не говорит мне абсолютно ни о чем. Его дыхание прерывисто, он сосредоточенно смотрит в стену, и я по знакомым мне жестам понимаю, что он не может на что-то решится. Потому что не знает, стоит ли ставить точку в своих мыслях. Точку, решающую всё.Наконец он берет неизвестный мне блокнот, хватает увесистую металлическую ручку и, вздрогнув, что-то пишет. Я подхожу к нему, нисколько не беспокоя своим присутствием его работу, и заглядываю в записи через его плечо."Похоже, пора, наконец, признать. Мы не пресечем эпидемии до их распространения и не предотвратим последствия катаклизмов. Сколько времени ушло у меня на то, чтобы просто это ПРИЗНАТЬ... Время всегда играло со мной в открытую. Но я не хотел ему верить. Полагал, что умнее. А сам не видел очевидного".Его рука замирает над листом, но взгляд сосредоточен на выведенных буквах. Все же он продолжает писать."Но это еще не конец. Если переменные нельзя заменить... Я добавлю другие".Проходит мгновение, и теперь я вижу перед собой иную картину. Новые декорации, по-видимому, тоже офисные, только вид из окна уже знаком. Взглянув вниз сквозь стекла, я делаю вывод, что нахожусь в башне Монарха. Оглядываю помещение. Ну, я же не обязан знать каждый угол в этой многокабинетной махине. Потому нет ничего удивительного в том, что этот офис я не узнаю.Сумерки, вползающие внутрь этих стен сквозь окна, разрезает лишь свет одинокой настольной лампы. За рабочим местом расположился бессменный актер моих видений — Сайрин, который только недавно вошел в кабинет. Он очень изменился, — интересно, какой сейчас временной промежуток? — строгий костюм, изможденный, больше не горящий, как ранее, взгляд, редкая седина. Можно подумать, что теперь это его новое амплуа, и от энергичного живого Сайрина уже ничего не осталось. Но в следующий момент он обращается к дневнику, очень похожему на тот, который увел меня в это приключение, и с его лица словно спадает маска усталости. Энтузиазм, который он теперь излучает, кажется, утяжеляет воздух вокруг. Я, как и в прошлый раз, подхожу к нему со спины, чтобы взглянуть на записи. Странно, но я словно инстинктивно ощущаю, что любая попытка заговорить или привлечь к себе внимание не увенчается успехом — я даже опасаюсь развеять или напугать все это, то, за чем сейчас наблюдаю. Потому просто превращаюсь в глаза и ощущения. И читаю."Мои старания, не только мои, но и всех нас, приносят определенные плоды. Без сомнений, успешные. Сегодня я особенно сильно это ощутил, будто с неба ко мне спустилось озарение. Я чувствую себя вдохновленным. Сегодня мы утвердили первую версию полного концепта "Ковчега". Да! Цель всей моей жизни потихоньку становится все более осязаемой. Конечно, объемы работы из-за этого только пропорционально возрастают, но теперь мы точно знаем, куда двигаться. И теперь я точно знаю, что не зря прошел весь этот путь, не зря затеял игру. Конечно, как всегда бывает, когда появляется ощущение уверенности в чем-либо, есть один момент, который не позволяет мне вздохнуть спокойно. Но я держу руку на пульсе и, вроде как, вполне контролирую ситуацию. Не знаю, сколько еще времени понадобится Джойсу Уиллу для завершения работы, но, полагаю, результатов можно ожидать в ближайшие несколько лет. Главной задачей пока остается его не спугнуть. Мои люди хорошо с ней справляются".Пол о чем-то задумался, стал методично постукивать ручкой по указательному пальцу левой руки, наверное, собираясь с мыслью. Первая попытка вернуться к письму не удалась, он отдернул ручку от листа и снова стал думать. Вскоре продолжил."Джек. Я не часто обращаюсь к тебе в потоке своих размышлений, но сегодняшний день — особенный для Монарха и для всего, что я делаю. Потому, пожалуй, можно.Хоть мне снова приходится переживать расставание с тобой после, если сказать короткого – ничего не сказать, воссоединения, ты все еще остаешься для меня главным вдохновением. Где бы ты ни был, чем бы ни был сейчас занят, знай, что я сделаю все, чтобы исправить свою ошибку. Я выкладываюсь на полную, ты же знаешь, старик. Но я должен признаться тебе в одном... и это нелегко. Так же нелегко, как просить о помощи, ну, это тебе хорошо известно. Я должен признаться в том, что мне никогда еще не было так трудно. Чем выше мой успех — тем сильнее становится давление — и даже не столько извне, сколько внутри меня.Ты не одобришь моих методов, я знаю, чертов ты слепой идеалист.Но я сделаю все, чтобы защитить вселенную (господи, как пафосно звучит (хоть ты бы и сказал, что это вполне в моем стиле) ).И я сделаю все, чтобы в этой вселенной защитить тебя".Пол резким движением закрывает блокнот и откладывает его подальше от себя. Как быстро меняются эмоции на лице моего, казалось бы, столь сдержанного друга — теперь он выглядит взволнованным. Его взгляд бегает по всему кабинету, наверное, он не знает, на чем сосредоточить свое внимание, пытаясь отвлечься от нахлынувшего потока мыслей и эмоций. Он откидывается на спинку стула и поворачивается к окну. Здание напротив горит огнями таких же одинаковых офисов.Между этим и следующим видением, я знаю, происходит множество не менее важных по моему мнению событий, но рассказчик маневренно их избегает. Это слегка удивляет меня, потому что я хочу больше объяснений, я хочу знать, что творилось в его голове при нашей встрече в 2010-м, я хочу знать, как у него поднялась рука сделать то, что он сделал, хочу знать, почему он не оправдывается так, как оправдывался в некоторых деталях более раннего прошлого. Я ощущаю азарт и возбуждение — прямо сейчас передо мной открывается такое количество деталей, ранее скрытых, столько нового дается мне пощупать. И я, словно в гонке, хочу еще, хочу быстрее, теперь мне надо знать всё. Но у меня здесь нет права задавать вопросы. Я могу только покорно наблюдать. Или, конечно, прервать процесс наблюдения. Но почему-то не делаю этого. Я почему-то смотрю. И где-то в глубине души меня начинает гложить неприятное, непрошеное чувство — я не пытался найти эту информацию, не пытался выяснить, но теперь с упоением в нее вникаю и принимаю как должное. Неужели все это было для меня так неважно, что я не пытался разобраться? Тогда почему сейчас боюсь упустить малейшую крупицу происходящего?На этот раз кроме вида из высотки я узнаю и сам кабинет — это, без сомнений, именно то место, где я нашел дневник. Если, конечно, не рассматривать версию, что он сам меня нашел. На столе стоит небольшой календарик — такой себе пережиток прошлого, хотя и весьма удобный. Впервые я могу разглядеть дату — 9 октября 2016-го года. Я вздрагиваю — не люблю этот день и не хочу снова его переживать. Успеваю заметить, что по сравнению с состоянием, в котором я видел этот кабинет в свой последний визит, выглядит он более живо и обжито. На столе лежат несколько ручек (наверное, какие-то из них уже не пишут), визитки, словно выпавшие из кармана, бумаги, телефон. Находясь совсем возле стола, я оборачиваюсь и вижу хозяина кабинета. Он одет в точности так, как в тот день, если мне не изменяет память — не в костюме, а в темных армейских штанах и такой же водолазке с замком под горло. Я чувствую болезненный удар в груди. Никогда не думал, что увижу историю с этой стороны. Никогда не хотел.Пол на мгновение обращает свой взгляд ко мне. Он подносит рацию к уху, которая переводит на себя его внимание. Из нее доносится что-то неразборчивое (по всей видимости, только для меня). Он безмолвно кивает. По его серьезному выражению лица ясно, что пора. Игра начинается.Он все еще стоит у окна, и снова смотрит в мою сторону — именно в сторону, я это чувствую. Он смотрит на меня, но сквозь. Это "сквозь" ощущается, словно вонзенный в живот меч. — Пожалуйста... Выбери правильную сторону, Джек.***Судя по времени и тому, как активно народ вытекает из кабинетов, на улице уже темно — в моем отделе нет окон. Я выключил компьютер, и теперь смотрю на медленный поток коллег. Мне только к вечеру удалось сосредоточиться на работе — до этого все попытки занять голову общественно полезными делами побеждались неумолимыми размышлениями. Тягучими, черными, как деготь или отвратительная лакричная конфета. Но я нашел в себе силы принять решение, что позволило освободить в голове немного места для исполнения своих прямых рабочих обязанностей. Перекрывающее кислород волнение несколько отступило. Неопределенность и страх всегда выбивают из колеи.Со своей обычной сумкой на плече я покидаю кабинет, сливаясь с потоком тех, кого дома кто-то ждет. Они проводят меня по коридорам и учтиво, словно я один из них, приглашают на выход. Но мне совсем не туда. Я захожу в лифт.Кнопке последнего этажа, я думаю, не грозит когда-либо износиться — слишком редко до нее дотягиваются — не потому, что сложно, а просто нет дела. В том, что я нажимаю на самый верхний этаж, нет ничего удивительного — меня всегда привлекало то, до чего никому нет дела.Я был тут два дня назад. Все эти два дня пытался осознать, что мне принесла здешняя находка, и стоит ли сюда возвращаться. И если с первым вопросом я все еще не разобрался... то сегодня как раз решил насчет второго. Только ноги привели против моего решения.Я подхожу к запертой двери и присматриваюсь — кабинет опечатан. Я хмурюсь, на моем лице возникает озадаченная ухмылка. То есть пробраться в кабинет уже невозможно... И даже если бы мое решение было противоположным, и я, в отличие от себя настоящего, все-таки захотел бы вернуть дневник на место, уже бы не смог этого сделать. В общем-то, оно и не удивительно — Пейтон же предупредил меня об обыске. Но в том, что я выбрал оставить дневник себе, а сюда пришел из чистого любопытства, теперь ощущаю что-то ироничное — словно выбора у меня и не было. Смешно...Я разворачиваюсь в противоположную сторону. Больше делать мне здесь нечего. Теперь, когда путь к отступлению отрезан, я остался с этим "подарком свыше" один на один. И мне, пробираясь сквозь неописуемое нежелание взглянуть в лицо всем вопросам, возникающим по причине существования этого дневника, придется с ними разобраться.Это был твой последний, посмертный подарок?Ни во что другое я просто не могу поверить.Когда я оказываюсь на улице и с облегчением, будто сбежав от страшной опасности, выдыхаю, в кармане звонит телефон. Я не узнаю номер на экране, значит, либо ошиблись, либо автоответчик. Но все же решаю ответить. В трубке, что меня удивляет, тишина.— Слушаю.Мой голос не придает уверенности звонящему, и я уже раздраженно хочу сбросить.— Это... Джек Джойс?Значит, не ошиблись.— Кто спрашивает?В трубке слышится вздох — не разочарования, которое обычно следует после вопроса на вопрос, и это настораживает меня. Это кто-то знакомый?— Добрый вечер, Джек. Это София. — Голос поспешно добавляет: — София Эмерал.После ее слов я слышу, как что-то стеклянное рядом с ней разбивается на множество острых осколков.