Без земли под ногами (2/2)

Не наладилось.— Мы задержались, потому что у Хинаты была какая-то невероятная идея, — вздыхает Тсукишима, рассматривая узор на столе. — Даже Кагеяма не смог отговорить.— Он, наверное, переживал из-за этого, когда вы здесь оказались?..— Да. Я поэтому и сказал, что ничего не помню. Он раздражающий, конечно, но не заслужил мук совести на всю оставшуюся… всё оставшееся существование.Акааши чувствует болезненный укол совести и, чтобы избавиться от этого ощущения, вспоминает, о чём ещё хотел спросить. Как назло, на ум приходит только Куроо, а это тема немного небезопасная: больно уж много эмоций в своё время вызвали их внезапные отношения. Впрочем, Тсукишима то ли мысли читать умеет, то ли просто догадывается, но смотрит очень внимательно и почти угрожающе.— Если ты спросишь про отношения с Куроо, я тебя сожру, — предупреждает он с вежливой улыбкой.Акааши надеется, что выглядит не слишком довольным таким побегом от разговора.

*В общежитии Хината встречает их с радостной (не)новостью о том, что учёбу отменили аж до понедельника, и маячащий за его спиной Куроо недвусмысленно вертит в руках волейбольный мяч. Кагеяма что-то говорит, но его слова тут же вылетают из головы – Тсукишима ощутимо дёргает за рукав и бросает короткий взгляд на Хинату.Акааши понимает.Акааши отправляет Кагеяму с Куроо на площадку, обещая явиться буквально-вот-прямо-сейчас-только-переоденусь, и когда они уходят, затаскивает Хинату в комнату, а в качестве предлога подворачивается Эними-сенсей, её эмоциональность и любимое словечко: ?неадекватыши?.Хината даже не подозревает…Акааши оставляет их одних.Господи.Кто ж знал, что ему дважды за день придётся стать причиной сердечного приступа Хинаты Шоё.Наверное, не стоило оставлять его наедине с Тсукишимой – он же этого хотел?.. — и честно уходить подальше и даже не подслушивать.Когда Акааши возвращается, Хината поворачивается к нему с настолько неопределённым выражением лица, что хочется начать подозревать Тсукишиму в моральных пытках.— Хрена ты благородный, — говорит Шоё растерянно, повернувшись к бывшему сокоманднику. Тот пожимает плечами и говорит, что ничего страшного не произошло. Для него, по крайней мере, насчёт Кагеямы он не знает.Акааши за время летнего тренировочного лагеря Хинату в разных ситуациях видел, конечно. И больше всего запомнилась его эмоциональность. Поэтому Акааши ожидает истерики или хотя бы пары воплей. И раздражение, которое обязательно выскажет Тсукишима. И, может быть, предупреждение о несоблюдении правил поведения в общежитии.Ожидания себя не оправдывают.Акааши за время летнего лагеря не меньше тысячи раз видел, как Тсукишима язвительно-вежливо отшивал Хинату, и у него изначально сложилось такое впечатление, что они друг друга по меньшей мере люто ненавидят. То, что они были в одной команде и играли достаточно слаженно, в эту концепцию не вписывалось, но, кажется, работало только так и никак иначе.Они только после лагеря и начали хорошо общаться – так уж получилось, что Куроо сильно переборщил с провокациями и подколками, и это раздражало обоих намного сильнее, чем они могли раздражать друг друга. Общаться все они всё равно продолжили, со временем Хината привык и даже под надзором Куроо с приёмом что-то придумывать начал, а вот Тсукишима, заблокировавший капитана Некомы везде и надолго, казалось, решил вообще с ним больше не связываться.Вот только потом они начали встречаться, и Акааши даже не сразу поверил.Он и сейчас в происходящее немного не верит.Потому что Тсукишима и Хинаты обнимаются, и от этой ситуации максимально неловко, и выглядит это чуть более нереально, чем всё, что происходило до этого.Но, может, оно и к лучшему.Акааши переодевается, задумчиво пялясь на набор огромных острых ножей, которые Тсукишима зачем-то притащил и поставил прямо на открытую полку в своём шкафу. Хорошие ножи, такими можно что угодно резать.Когда он поворачивается, Тсукишима убирает плеер и наушники в ящик стола – редкое зрелище – и, надевая поверх формы тёмно-фиолетовую толстовку, усыпанную блестящими звёздами, сообщает, что пойдёт посмотреть на игру.— Мне холодно, — подчёркнуто недовольно говорит он, когда Хината с недоумением оглядывает его – сверху вниз – и останавливается взглядом на толстовке.— Но… Почти двадцать градусов же?— Всегда холодно, — уточняет Акааши.

*Когда они приходят на площадку в парке за академией, Куроо и Кагеяма сидят на траве и громко о чём-то спорят, то и дело переходя на такие выражения, что у Хинаты, едва он слышит одно из них, щёки мгновенно алеют.Акааши неслышно подходит, встаёт сзади, кладёт ладони на их плечи и здоровается самым вежливым голосом, какой только способен изобразить.Кто бы мог подумать, кто Куроо может так орать.Кто бы мог подумать, что Кагеяма может выглядеть настолько испуганным.Хината, глядя на это, пытается не умереть со смеху – со стороны, наверное, действительно так смешно – и изо всех сил цепляется за Тсукишиму, чтобы не упасть. Тот слегка улыбается, когда Акааши поворачивается, и переводит взгляд с двух перепуганных балбесов на мяч.За разминкой Тсукишима наблюдает без особого интереса, спрятав руки в карманы и уткнувшись взглядом в Куроо. Тот или правда не замечает, или делает вид, но на прожигание себя взглядом совершенно никак не реагирует, и Акааши это кажется весьма забавным: в тренировочном лагере всё было ровно наоборот. Ещё он Тсукишиму прекрасно понимает, сам пялился точно так же.

Забавнее только то, с каким взглядом за ними наблюдает Хината.Хината меняется с Куроо – тот, кажется, не очень рад Кагеяме в качестве сокомандника, да и сам Кагеяма особо воодушевлённым не выглядит, но Хината улыбается так солнечно, что даже Тсукишима, играй он с ними, наверняка согласился бы на любую хрень.В момент, когда Куроо и Хината проходят под импровизированной сеткой, натянутой между двух фонарей, Тсукишима слегка наклоняет голову – в другой ситуации Акааши не заметил бы, но сейчас он способен заметить вообще что угодно – и смотрит неотрывно.Не на Куроо.Акааши с трудом побеждает желание отвернуться, когда понимает, что взгляд направлен именно на него. Какой стороной падает монетка на его ладони, не видно, но Тсукишима кивает на Хинату, и тот хмурится, ловя мяч и отходя подальше для подачи.Мяч впечатывается прямо в сетку, и Акааши вздыхает. Ноль-один, теперь подаёт Кагеяма, и сейчас будет ноль-два. Потом ноль-три, ноль-четыре и так до двадцати пяти. Потому что Акааши не Кагеяма, и использовать скорость Хинаты с тем же успехом не получится. Потому что Куроо чудовищно хорош, когда дело касается блоков.

Вспомнить бы, когда он успел стать таким пессимистичным.Но Хината отходит назад и принимает мяч, отбивая его в точку прямо над Акааши, и он почти теряется – в тренировочном лагере Хината был ужасен настолько, насколько вообще возможно быть ужасным в приёме и пасах, но мяч плавно касается кончиков пальцев и летит в сторону.Когда Акааши поворачивается, Хината бьёт мяч прямо в пальцы Куроо, и это кажется заведомым провалом, но мяч летит вверх и в сторону и приземляется рядом с Тсукишимой.— Один-один, — говорит тот, кидая мяч Акааши.Хината… летает.

Его быстрые движения трудно улавливать, когда стоишь по другую сторону сетки; когда он рыжим вихрем носится рядом, уследить ещё сложнее. Акааши несколько раз теряется в пространстве, когда Хината резко оказывается на другой стороне площадки, но ни один пас не пролетает мимо. Видимо, у Хинаты какое-то звериное чутьё, и стоит Акааши хоть на мгновение потеряться и засомневаться, Шоё обозначает своё присутствие голосом.Они побеждают со счётом двадцать пять – шестнадцать, и Акааши думает, что игра была выматывающей, но поразительной хотя бы с точки зрения прогресса Шоё.Впрочем, не зря же они отборочные выиграли.— Кто бы мог подумать, что ты занервничаешь, — протягивая воду и полотенце, хмыкает Тсукишима.— Кто бы мог подумать, что ты будешь половину игры пялиться на Куроо, — шепчет Хината, подобравшись к нему сзади.Акааши хмурится, оттягивая Хинату от помрачневшего Тсукишимы, и слегка толкает в плечо. Куроо его точно не слышит: они с Кагеямой стоят немного поодаль и пытаются избить друг друга полотенцами – получается плохо.

Парк медленно заполняется людьми, и общий уровень шума всё быстрее растёт. Акааши морщится, заметив, что за ними наблюдают девушки из параллели, а когда встречается взглядом с одной из них, даже не пытается подавить желание отвернуться. Ему вообще сбежать отсюда хочется.

И, будто услышав его мысленные мольбы, с неба падают первые тяжёлые капли.Они едва успевают сбежать в ближайшее кафе раньше, чем полностью промокают. Куроо утаскивает их за самый дальний столик и громко ругается на испорченный день – и не поиграли толком, и похож стал на облезлую кошку…Тсукишима даже не улыбается, хотя раньше не упустил бы возможности подшутить.Хината покупает газировку – Тсукишима удивлённо округляет глаза, когда выясняется, что Шоё, вообще-то, отличник и даже получает повышенную стипендию – и заявляет, что не так уж всё и плохо: в волейбол они, конечно, сегодня вряд ли поиграют, кто знает, во что превратится парк после такого ливня, зато они всё равно вместе.Кагеяма проникается громкостью голоса и просит побыстрее заткнуться или хотя бы убавить децибелы, Куроо опять ругается, пытаясь привести в порядок волосы – Акааши думает, что он напоминает Бокуто, который часто лез на улицу во время дождя, выглядел как чёрт знает кто и паниковал, потому что мокрые волосы закрывали лицо, лезли в глаза и всячески мешали, а потом смешно закручивались в кудряшки. У Куроо проблема абсолютно та же, и он выглядит до невозможности забавно, пытаясь распрямить эти кудри хоть как-то, и Акааши замирает, встречаясь взглядом с Куроо ровно в тот момент, когда осознаёт, что тянет руку к его волосам.Хината с Кагеямой возвращаются тоже именно в этот момент, и Акааши не знает, то ли отшучиваться, то ли как-то импровизировать, рискуя сболтнуть что-нибудь не то.Куроо на обоих его вариантах ставит жирный крест и, опираясь на локти, подаётся вперёд – как вредный домашний кот, сначала всех приближающихся к нему царапавший, а потом вдруг подставивший голову, чтобы его погладили. Забавно, что Бокуто сначала вёл себя примерно так же.На Тсукишиму, сидящего рядом и ощутимо тыкнувшего пальцем в бок, Акааши не смотрит. У Куроо мягкие волосы, и, кажется, физика на них сломалась, раз они вечно торчком. И хуже всего то, он весь сам по себе кошмарно напоминает Бокуто.Акааши не замечает, что сказал это вслух, пока Кагеяма растерянно не интересуется, о ком речь, и у Куроо взгляд тоже немного непонимающий. Хината как будто тускнеет, когда Акааши смотрит на него, и, кажется, это полный провал.

— Бокуто – друг Акааши, — раздражённо говорит Тсукишима, и все поворачиваются к нему. — В целом он как Хината, только выше, шире и бесит больше.— Исчерпывающее описание, — смеётся Куроо, утыкаясь лбом в стол. — А чем я похож?Оба вечно взъерошенные, уверенные в себе, раздражающие излишним оптимизмом, изматывающие себя и других тренировками, смеющиеся с самых идиотских шуток и такие же шутки придумывающие, смотрящие допоздна ужастики, но всегда бодрые…— Кудряшками, — натянуто улыбается Акааши.*Ливень немного стихает только к шести часам, и к этому времени Акааши почти спит, стараясь хотя бы не завалиться на Тсукишиму. Куроо и Хината, неожиданно обнаружившие в себе гениев мысли, обсуждают что-то там космическое, то ли созвездия, то ли вакуум – уже непонятно, с чего начали, к чему пришли, переключаясь с прогнозов на день для знаков зодиака на плотность звёзд. Акааши улыбается, когда Кагеяма встревает с особо важным фактом о стрельцах и обсуждение начинается заново, уже с учётом каких-то там теорий, выведенных буквально полчаса назад.У Акааши в голове плотный чёрный туман, в котором то и дело вспыхивают и тут же гаснут разноцветные огни, похожие на остроконечные звёзды, и он понятия не имеет, как этот туман развеять – выйти из него не получается, он бродит здесь, кажется, вечность, а конца и края даже не предвидится. Воздух в тумане тяжёлый и вязкий, похожий то ли на кисель, то ли на слишком жидкое тесто, им невозможно дышать, и Акааши изо всех сил царапает горло, раздирая кожу – но вдохнуть не получается.Когда Акааши открывает глаза, Куроо сосредоточенно рисует на салфетке, Кагеяма тычет в рисунок пальцами и оживлённо рассказывает про созвездие Цефея, Хината стоит недалеко от столика и разговаривает с какой-то девушкой, а задача ?не завалиться на Тсукишиму? оказывается провалена.— О, проснулся красавчик, — усмехается Куроо, подняв взгляд. — Дождь кончился, пока ты спал, а очкарик сказал тебя не трогать…Акааши отмечает, что Тсукишима его ещё и обнять успел, садится ровно – Кей убирает руку и буравит Куроо взглядом – и посмеивается, наблюдая за молчаливой руганью. Ещё на первом году старшей школы во время перерыва между тренировочными матчами выяснилось, что Куроо в совершенстве владеет разговорным матерным, а во время матча – что он матом может не только говорить, но и смотреть. Тсукишима же за всё время, что они знакомы, плохими словами ругался только в сети, зато смотреть умел так оскорбительно, что даже Акааши как-то раз захотелось ему врезать.Куроо вздыхает, отводя взгляд, пихает разрисованную салфетку в карман, и Акааши подавляет желание рассмеяться. Надо же, Куроо проиграл в этих гляделках, такого ещё не было.Они убирают весь бардак на столе – это необязательно, но почему бы и нет – и выходят из кафе. На улице прохладно, пахнет дождём и чьими-то цветочными духами. Тсукишима недолго разглядывает небо, а потом направляется в сторону общежития, и Акааши на автомате идёт за ним. Хината показывает Кагеяме язык – тот не реагирует – и принимается шлёпать по небольшим лужицам на безопасном расстоянии. Куроо идёт так близко, что постоянно задевает Акааши плечом, а потом неожиданно наклоняется и говорит:— Я так понимаю, очкарик… того.— ?Того?? — господи, знал бы кто, как это неопределённое ?того? или ?ну, это самое? его бесит.— Ты ему нравишься, — тянет Куроо тихо, прямо над ухом. — Он так к тебе липнет.— Мы просто соседи по комнате, — отмахивается Акааши.— Твой ?просто сосед по комнате? чуть не испепелил меня взглядом, когда ты полез к моим волосам.Акааши каким-то неизвестным чувством ощущает, что сейчас что-то произойдёт, и пытается отойти от Куроо подальше – он мастер провокаций, в конце концов, даже если вдруг не помнит об этом, и такой идиотский разговор – стопроцентный повод для чего-то грандиозного.Акааши угадывает. Куроо хватает его за руку, подходит ближе, улыбается в ответ на требование отвалить и, когда все идущие впереди оборачиваются на шум, прикасается губами к щеке. Хината пищит то ли от восторга, то ли от ужаса, а Кагеяма вздыхает и отворачивается обратно. Тсукишима сначала замирает, а потом буквально оттаскивает Куроо подальше и тащит его вообще в другую сторону.Место, где его губы коснулись кожи, невыносимо горит.— Если вы подерётесь, я вас обоих убью повторно, — рявкает Акааши так громко, что даже Куроо вздрагивает, а люди на другой стороне улицы оборачиваются.

— Мы поговорим и придём, — с вежливой улыбкой отвечает Тсукишима.Акааши закрывает глаза и считает до десяти – в счёт вклинивается отдалённый нервный голос Куроо и раздражённый – Тсукишимы. Когда он открывает глаза, рядом стоит только Хината – Кагеяма идёт уже далеко впереди.

— Что это было? — осторожно интересуется Шоё, когда они почти догоняют Кагеяму. Тот удивлённо на них поворачивается, но ничего не говорит.

— Удачная провокация, — ворчит Акааши, больше всего мечтая сейчас не объяснять весь идиотизм ситуации, а упасть на кровать, накрыться одеялом и проспать весь следующий день.— И не странно тебе? — вдруг спрашивает Кагеяма, а на удивлённые взгляды поясняет: — Тебя парень поцеловал. Не странно?Хината закрывает лицо ладонями и заливается истеричным смехом.— Мне без разницы, парень или девушка, — говорит Акааши, когда Шоё наконец прекращает смеяться. — Но Куроо я знал при жизни, — он глубоко вдыхает, — и поцелуй в щёку – это самое безобидное, что он вообще делал.— А небезобидное? — внезапно интересуется Кагеяма, и Акааши чувствует, как стремительно кровь приливает к щекам. Какого хрена нужно задавать такие вопросы.— Фотографии присылал, — размыто отвечает он, но Кагеяма так взглядом сверлит, что уйти от нормального ответа, похоже, не получится. — Интимного характера, — цедит он сквозь зубы, молясь, чтобы Кагеяма – с его-то отсутствием интереса к окружающему его миру – знал, что вообще значит слово ?интим?.

Кагеяма хмурится. Не понимает.— Без одежды, — громко шипит залившийся краской Хината, схватив Кагеяму за шею и наклонив к себе, — иногда с упором на, эээ, нижнюю часть тела!— А зачем? — Кагеяма таращится так, словно он ребёнок, которому только что рассказали, что сладости приносит не зайчик или лисичка, а родители.— Кто б знал, — фыркает Акааши. — Все четыре раза он якобы ошибся чатом.Дальнейший путь проходит в тишине – Кагеяма осмысливает услышанное, смешно морщится и, кажется, пытается найти в этом хоть какую-то логику. Наивный. Куроо с логикой и нормальными отношениями с людьми несовместим.Когда сзади слышится громкий топот, а на плечи приземляются чьи-то руки, Акааши хочет просто упасть и уснуть. Но Куроо весело сообщает, что он жив, ?Тсукки? даже не пытался его убить, и, видимо, случайно проводит пальцами по шее – Акааши вздрагивает, потому что руки у Куроо неожиданно горячие, и температура ощущается намного лучше, чем обычно. Тсукишима, очевидно, идущий позади, заявляет, что существование одного лохматого идиота можно исправить на несуществование, и Куроо резко убирает руки.

В общежитии охранник устало суёт Акааши какую-то бумажку и просит прочитать вслух, чтобы всем всё точно было понятно. У Акааши нет сил ни говорить, ни вникать в текст, поэтому он наугад отдаёт бумажку назад – судя по высоте, с которой её перехватили, это был не Хината. Сомнения развеиваются, когда Тсукишима говорит, что это приказ об изменении правил в общежитии, и, если вкратце, изменение буквально одно: закрываться общежитие будет не в полночь, как раньше, а на два часа раньше. Акааши кивает – ему-то какая разница, он позже восьми не возвращается, администрация вообще в курсе, сколько им на дом задают, как можно возвращаться в двенадцать ночи, когда такая гора домашки, это что, что-то поменяет или…Тсукишима аккуратно подталкивает его вперёд, и Акааши вздыхает.

— Донесите меня до комнаты, — говорит он почти жалобно, глядя на лестницу. Второй этаж – не четвёртый, конечно, идти совсем чуть-чуть, но ноги отчего-то совсем тяжело поднимать.Куроо даже изъявляет желание, но Акааши мгновенно отказывается и говорит, что пошутил. Шутка, Куроо, ты что, не знаешь, что такое шутки, как ты живёшь вообще.Не хватало ещё, чтобы он снова прикасался.Тсукишима усмехается, пропуская Акааши в комнату первым, и он падает на кровать лицом вниз, а потом переворачивается на бок, ложась спиной к стене.— Рассказывай, — улыбается он.— Я рассказал всё, что знаю, не бил его, мы с ним больше не встречаемся, — перечисляет Тсукишима, демонстративно загибая пальцы, — и я понятия не имею, откуда он это взял вообще, но никакой моей влюблённости в тебя не существует.— Вот и славно, — говорит Акааши и закрывает глаза, проваливаясь в пустоту мыслей.И что именно ?славно?, он даже сам себе ответить не может.*Акааши снится огромное поле подсолнухов – когда он только попал в мир мёртвых, его, растерянного и запутавшегося, встретил Каири. На улице была глубокая ночь, как и в мире живых, но везде горели фонари, а людей было так много, словно стоял ясный солнечный день, а для всего города наступил выходной.А потом вокруг стало лишком шумно, небо вспыхнуло разноцветными огнями, откуда-то послышалась музыка, а в толпе людей мелькнул знакомый силуэт – он был одним из тех, кого Акааши увидел перед смертью, второй называл его Риккой, хлопал по плечу и что-то про времена и нравы твердил. Рикка неотрывно смотрел на стрелки наручных часов, а потом Акааши закрыл глаза, и всё погрузилось в темноту.Спросить бы, кто они, где он вообще!..Но на полпути к Рикке откуда-то выскочил невысокий блондин, бегло оглядел Акааши и, схватив за руку, потащил в толпу. Он назвался Каири, указал в небо, в котором плясали яркие золотые огни фейерверков, похожие на огромные цветы, и начал воодушевлённо рассказывать о поле с подсолнухами, на которое сейчас похоже небо, и что он так долго старался, чтобы сделать к празднику именно такое представление.Туман прокрадывается в сон, заменяет собой воздух, и подсолнухи исчезают в темноте; вместо них остаётся лишь душащее чувство страха.Каири обещал показать это поле…Акааши открывает глаза, вдохнуть получается только после этого. Тсукишима нависает над ним, сжимая пальцами плечо, а рядом сидит Хината.— И у кого из нас проблемы с плохими снами? — хмуро интересуется Тсукишима.— У обоих, — отвечает Акааши и переводит взгляд на Хинату. — А ты тут что делаешь?..— Кагеяма, — вздыхает Шоё, и все вопросы отпадают сами собой.Тсукишима усаживается за стол и коротко сообщает, что приходил Каири, сказал, что завтра куда-то их сводит – Хината довольно улыбается, и Акааши даже знает, куда именно они пойдут, а самого Тсукишиму эта идея, похоже, вообще не радует.Зато на предложение посмотреть вечером какой-нибудь фильм он соглашается мгновенно, и Хината своими подколками немедленно превращает ситуацию в такой цирк, что Акааши смеётся, уткнувшись в подушку. Когда Тсукишима наконец отвлекается от тетрадей и с грозным взглядом надвигается на Хинату, Акааши узнаёт, что Шоё страшно боится щекотки.Как жаль, что спасти его некому.*

Каири заявляется в общежитие в девять утра. Акааши с удивлением открывает ему дверь, пропускает в комнату и просит быть потише – Тсукишима ещё спит. Он и сам с удовольствием поспал бы ещё пару часов.— Куда ты такой бодрый в такую рань, — ворчит Акааши, натягивая свитер: утро всё ещё октябрьское, конечно, но больно уж прохладно сегодня.Когда Акааши почти вываливается из комнаты, выясняется, что Хината уже давно собрался и ждёт. Только подивиться и остаётся этому количеству энергии. Акааши оглядывается на Тсукишиму, закрывая дверь, и Каири махает рукой и чуть-чуть хмурится:— Если захочет, сами ему покажете.Разумно.

Охранник, недовольный излишней активностью в утро выходного, провожает Каири раздражённым взглядом. Тот снова хмурится, но мгновенно веселеет, когда они выходят на улицу. В воздухе невыносимо пахнет дождём: ночью по городу прошёлся ливень с градом, разбудивший стуком по крыше половину общаги – Акааши впервые за долгое время снилось что-то яркое и сияющее, но едва ли он увидел хотя бы треть сна.— А далеко идти? — интересуется Хината, до неприличия радостный и бодрый.— Далеко, — честно отвечает Каири, — но оно того стоит.Всю дорогу немногочисленные прохожие оборачиваются им вслед, и Акааши чувствует себя неуютно. Хината и Каири шумные до невозможности, они говорят о фейерверках, экзаменах, домашних животных, семье, друзьях, хороших воспоминаниях – и выглядят такими счастливыми, что даже немного завидно.А потом, когда они сходят куда-то на тропинку, ведущую то ли в лес, то ли в поле, Каири мрачно говорит, что лучше бы ничего не помнил и не вспоминал никогда. И совершенно не в тему предыдущего разговора тихо добавляет, что, к сожалению, самоубийцы всё помнят.

Хината, отвлёкшийся на разглядывание цветов, растущих вдоль дороги, этого не слышит, иначе точно всё понял и посмотрел бы этим пугающим понимающим взглядом. Акааши ничего на это не отвечает, а потом холодеет: Тсукишима ведь спрашивал Рикку о статистике сохранённых воспоминаний. Но что именно его интересовало?..Каири приводит их к подсолнуховому полю. Цветы такие яркие, что в глазах рябит. Хината радостно вопит, с разбега влетая в море подсолнухов, и Каири со смехом бежит за ним. Они теряются где-то в стеблях, только радостные крики и слышно. Акааши проводит пальцами по лепесткам и отходит назад. Когда Каири рассказывал, звучало красиво и вдохновляюще, в таком месте хотелось побывать. И вот, он здесь, но всё, чего хочет – сбежать подальше.Это место похоже на царство Солнца, и Акааши чувствует себя лишним.Через несколько минут Каири выныривает из зарослей с глуповатым счастливым выражением на лице и тут же мрачнеет; Акааши вдруг понимает, что не может даже изобразить улыбку. Каждая мышца на его лице словно застыла.

— Здесь красиво, — говорит он, и голос неожиданно слушается, не выдавая никаких лишних эмоций, — но мне… как-то не по себе.— Подсолнухи – не твоё просто, — Каири пожимает плечами, усаживаясь перед зарослями мелких белых цветов. — Думаю, Хината хочет отсюда уйти.— Нет? — Акааши растерянно поворачивается в сторону подсолнухов, откуда слышен довольный голос Шоё. — Он же…— Мне разрешили сопровождать его в мире живых.Акааши замирает.

— Вероятно, я не должен тебе говорить, раз он не сказал тебе об этом сам, но, — продолжает Каири, — ему нужно увидеть кое-что, чтобы он смог уйти.Хината вылезает из подсолнухов как раз вовремя, чтобы Акааши не успел ничего ответить.Возвращаются обратно они с таким же шумом, только в предыдущим темам добавляется ещё и поле подсолнухов. На полпути Акааши сворачивает на другую улицу, ведущую в центр. Каири сверлит его спину взглядом, но пойти за ним не решается и идёт в сторону общежития с Хинатой.

Дойдя до центра, Акааши заходит в первое попавшееся кафе – атмосфера внутри оказывается мрачноватой, но не отталкивающей – и покупает кофе. Ей-богу, он понятия не имеет, что в стаканчике намешано, да и не важно совсем: рукам кошмарно холодно. Помнится, Сугавара как-то пожаловался, что руки вечно замёрзшие, Акааши пошутил про холодные руки и горячее сердце – услышавший это Бокуто посмотрел абсолютно удивлённо – и даже предложил погреть в своих. Сугавара отказался.Акааши смеётся, обхватывая стаканчик с кофе плотнее. Господи, это же с его стороны совсем неправильно выглядело, он же, наверное, подумал, что это был флирт…Он готов отвлекаться даже на такие идиотские мысли, лишь бы не думать о словах Каири.Когда Акааши возвращается в общежитие, охранник хмуро пропускает его, даже не спрашивая пропуск – запомнил, видимо, с утра, или пожалел студентика, замёрзшего в такой жаркий октябрьский день. Акааши это на руку: пропуск-то он не взял, это Каири тут может слоняться просто так – преподаватель, в конце концов. Хотя бы ключи с собой…Зайдя в комнату, Акааши вздыхает. Вопросов слишком много становится: как началось почти год назад чёрт знает что, так и не кончилось, а сейчас и вовсе с новыми силами навалилось.

К одному только Тсукишиме вопросов море: зачем ему эта чёртова статистика, что за хрень была с Куроо (сначала – ?не спрашивай?, потом – ?мы расстались?), что это за сны такие…Тсукишима ёжится, и Акааши накрывает его своим одеялом. Ему очень хочется верить, что эта мелкая забота понемногу вытеснит те жуткие мысли окончательно, и они перестанут возвращаться в самые неподходящие моменты, поднимая волны стыда и ненависти к себе.Заглянувший в комнату Хината ситуацию лучше не делает. Акааши снова вздыхает, потому что Шоё наверняка понимает всё неправильно, а его молчание и алеющие щёки предположение полностью подтверждают.

— Кто бы мог подумать, что Тсукишима бывает таким милым, — вдруг шепчет Хината, и Акааши улыбается. — Я что-то хотел… а! Тобио получил-таки ключ, можно будет не только фильмы посмотреть.— В шесть?— В шесть.Хината уходит ровно в полдень. И куда деть ещё шесть часов свободного времени?..

Акааши усаживается за стол – Тсукишима тихо сопит, это почему-то нервирует – и открывает первую попавшуюся книгу, какой-то учебник. Вместо закладки в нём вырванный тетрадный лист с кучей заметок, последняя из них подчёркнута: ?Непредвиденная смерть всегда оставляет сожаления?. Акааши криво улыбается и запихивает импровизированную закладку подальше в книгу. Смешно: нигде не говорится о том, что непредвиденная смерть оставляет сожаления для тех, кто остаётся жить. О том, что сожаления иногда утаскивают людей в могилу, тоже предпочитают молчать.Акааши вздыхает, отодвигая тетради и учебники, и раздражённо смотрит на белый стаканчик. Остатки кофе в нём – ледяные. Но руки почему-то всё равно холоднее.*В половину второго в дверь робко стучат, и Акааши с неохотой отрывается от приключений волшебниц. За дверью оказывается староста этажа – миловидная девушка с короткими ярко-голубыми волосами, шумная и юркая одногруппница Хинаты… имени её Акааши не помнит. Ей это и не важно, её интересует последняя лекция о фамильярах, всё, что ей нужно – это конспект. Она его получает и, пожаловавшись, что на первом этаже больно уж шумно, оставляет Акааши в покое.Внизу действительно шумно: не нужно даже выходить на лестницу между этажами, чтобы услышать оживлённый спор вперемешку с руганью.

Акааши прикрывает дверь и, спустившись, осторожно выглядывает в коридор и сразу же упирается взглядом в затылок Куроо, который раздражённо объясняет высокому парню, что ключ от комнаты отдыха на сегодняшний вечер выдан им, у них даже подписанное заявление от администрации есть – и он им машет как красной тряпкой перед быком.— Что случилось? — Акааши подходит как раз в тот момент, когда парень пытается вырвать заявление из руки Куроо, и тот отходит назад.— Хочет нам вечер обломать, — фыркает Куроо, пихая заветную бумажку в нагрудный карман.— ?Вам? вечер обломать, — ухмыляется парень, особенно выделяя первое слово, и Акааши хмурится. — Ладно, не буду мешать. Развлекайтесь, голубки.И уходит с такой мерзкой ухмылкой на лице, что Акааши сжимает руки в кулаки, и на ладонях остаются глубокие следы от ногтей. А Куроо, судя по недоумению на лице, вообще не понял, что сейчас произошло – наверное, это и к лучшему, иначе грядущий вечер точно был бы испорчен.Как оказывается буквально через минуту, Акааши ошибся.— Ты из-за этого идиота бесишься? — спрашивает Куроо, попадая в точку. — Акааши, — он вздыхает, — у тебя в жизни были неловкие подкаты Кенмы, мои фотки и Бокуто. Ему, — он кривит лицо и дёргает руками, изображая того парня, — всё это не переплюнуть.А ведь правда.Ещё в жизни Акааши были сокомандники, порой выносившие мозг, и парочка потрясений, которые были намного более неприятными, чем незнакомый болван, считающий, что ?голубки? – это оскорбление. Он не в том веке умер, что ли?..Когда Акааши возвращается в комнату, Тсукишима высовывает голову из-под одеяла и, слегка улыбнувшись, прячется обратно; давно он таким довольным не выглядел.— Что-то случилось? — приглушённым голосом интересуется Тсукишима.Случилось. Ты случился. Куроо случился. Жизнь случилась.— Ничего особенного, — Акааши пожимает плечами. — Какой-то парень пытался отжать комнату отдыха на этот вечер.— Ты же ему не позволил?— Куроо не позволил, — Акааши заваливается на кровать так, чтобы упереться взглядом в Тсукишиму. — Завтра, правда, слухи разлетятся, наверное, ещё и приукрашенные, но и хрен с ними.— Слухи?— Да этот, — Акааши морщится, — человек неразумный, блин… короче, если у тебя завтра поинтересуются, каково это – жить в комнате с геем, участвуешь ли ты в оргиях или спросят ещё подобную чушь, то заранее прости, это мы с Куроо виноваты.— Я боюсь спрашивать, как это так вышло, — Тсукишима ржёт в подушку и крыть это нечем, всё звучит действительно по-идиотски.— Куроо сказал ему: ?ты нам вечер обламываешь?, он уцепился за это ?нам?, мгновение – и всё. А мы даже с ответом не нашлись.— Бедный Хината, ваши обжимашки половина этажа видела.— Бедный Кагеяма, он ещё от вчерашнего не отошёл.— Хм, — Тсукишима отлипает от подушки и пялится. — Подожди, с Куроо всё понятно, а про себя ты даже не отрицаешь?Акааши озадаченно моргает: он никогда не отрицал.— Господи, серьёзно, — вздох. — Ты полгода находился в чате с моим бывшим.Лицо Тсукишимы можно использовать в качестве наглядного примера для слова ?удивление?, но Акааши решает, что этого недостаточно, и добавляет, что даже Хината знал.— Ну, я догадывался, что у вас с Бокуто отношения не совсем дружеские, — ворчит Тсукишима, и от этого ещё веселее становится.— А я не про него говорю, — Акааши широко улыбается, воображая себе яростное вращение шестерёнок, отвечающих за мыслительный процесс.Когда до Тсукишимы доходит, и он одними губами произносит ?Кенма??, лицо у него становится ещё более забавным.*Комнату отдыха они первым же делом закрывают изнутри. Кагеяма включает свет, втыкает всё требующее электричества в розетки, а Куроо закрывает все окна плотными чёрными шторами – солнце через них вообще не пробивается. Хината просит помочь с местом размещения: тот, кто тут был в последний раз, оставил после себя чистоту, но уж точно не порядок. Акааши стягивает полупрозрачную полиэтиленовую накидку с дивана – он оказывается просто огромным, на нём можно улечься в ряд и не заморачиваться.В комнате уютно: мебели полно, но свободного пространства всё равно много. На столе в углу какая-то навороченная приставка – Кенма наверняка оценил бы, рядом стоит маленький кактус в горшке. Куроо, словно прочитав мысли, тянет к нему руки и выносит вердикт: пластиковый.Выбор фильма затягивается. Дисков много, их пятеро, у всех разные вкусы, всем не угодить. Куроо предлагает ?Воинов света?, и Тсукишима закатывает глаза и говорит, что антиутопия и вампиры – это хорошо, конечно, но конкретно здесь логика покинула чат, давайте что-нибудь другое, хоть индийское кино, чтоб без претензий на серьёзность. Куроо насчёт логики не согласен, и, пока они грызутся, Хината вносит другое предложение: ?Дети шпионов?.Грызутся уже втроём.Акааши цепляется взглядом за знакомое название. Давно хотел посмотреть, они с Кенмой тогда на сеанс не успели, пошли на другой фильм, а потом дел навалилось…У Кагеямы вид обречённый и очень уставший.?Человек из ниоткуда?.

— Звучит таинственно, — фыркает Куроо, разглядывая обложку на коробке. — А, это что, боевик? Мистику хочу…— А мне любопытно, — говорит Кагеяма, и с ним соглашаются все, кроме Куроо.После того, как они разбираются с дисководом и настройками экрана, Тсукишима выключает весь свет и, едва не споткнувшись о лежащую на полу подушку, заваливается рядом с Хинатой. Акааши оказывается между Кагеямой, усевшимся с краю, и Куроо, развалившимся в центре. В принципе, такой расклад его устраивает.К середине фильма Хината почти плачет, утыкаясь в плечо Тсукишимы, и тот неловко гладит его по спине с выражением лица, которое говорит, что он предпочёл бы оказаться где-нибудь в другом месте; Акааши думает, что отношения у них всё-таки очень странные. Потом Кагеяма не выдерживает – и меняется с Куроо местами, перетягивая Хинату поближе к себе.

Кто бы мог подумать, что Тсукишима может выглядеть настолько благодарным.

Куроо раздражающе вторгается в личное пространство. Акааши обычно не против – тем более, это же Куроо, что с него взять – и не обращает внимания, но сейчас это нервирует. Но вместо того, чтобы высказать раздражение вслух и больно ткнуть раздражителя в бок, он усаживается так, чтобы его голова оказалась у Куроо на плече, и, даже не поворачиваясь, тихо сообщает: ?бесишь?. Куроо давится смехом и обхватывает плечи Акааши, прижимая к себе.Оказывается, он очень тёплый.Оказывается, Хината может терять дар речи и отвлекаться от любой драмы.К концу фильма Акааши так расслабляется, что позволяет себе развалиться на груди у Куроо, и тот не только не сопротивляется, но ещё и обнимает так крепко, что, кажется, кости вот-вот сломаются. Ощущение неестественности происходящего, в последние дни появляющееся всё чаще, неожиданно исчезает. Наверное, так и должно быть.Обсуждение во время титров происходит короткое: Хината шмыгает носом и просит больше такие фильмы не выбирать, Тсукишима задумчиво пялится в экран, а Куроо говорит, что ничего лучше никогда не смотрел, наверное, и сценариста очень уважает.Выбор следующего фильма единогласно доверяют Кагеяме. Он свой выбор не озвучивает, но экран делает это за него.— Вы нормальные вообще? — интересуется Куроо, разглядывая буквы. — Человек из ниоткуда, семейка вампиров…

— Хотел вампиров – получи, — хмыкает Тсукишима. Он сидит на другом краю дивана, дотянуться до него физически невозможно.— ?Человек из ниоткуда? это английский перевод, — зевает Акааши. — В оригинале он называется… — он разглядывает лицевую сторону диска. — Хм, ?Дядя??— Скорее уж ?Дяденька?, — пожимает плечами Кагеяма.— Ясно, интеллектуалы, — разочарованно ворчит Куроо. Звучит как оскорбление.Этот фильм Хината, к счастью, воспринимает нормально – ему просто интересно, и он увлечённо смотрит, периодически комментируя внешность отца семейства. Разгон от возмущённого ?что это за бородка!? до ?какой же он красавчик…? происходит относительно медленно – аж за полчаса. Акааши сосредоточиться не может: ему не очень интересны проблемы девочек-подростков вампирского происхождения, а ещё он практически лежит на Куроо и так умиротворённо чувствует себя впервые. Что изменилось за эту неделю – непонятно. Это что, попытка начать дружбу заново, раз он ничего не помнит? Так Хината и Тсукишима растрепали всё и даже больше.

Куроо замирает, и Акааши возвращается в реальность, где с удивлением и ужасом узнаёт, что взял Куроо за руку, а он, зараза такая, сжал его ладонь в своей.Как часто подобное происходило на товарищеских матчах Некомы и Фукуродани? Да каждый божий раз! Если Куроо не подошёл и не облапал хотя бы раз за полный сет, это, видимо, считалось неудачным днём – иначе такого внимания к своей персоне Акааши объяснить не мог. Поначалу это раздражало больше, чем навязчивость Бокуто, но в итоге с излишней тактильностью этих двоих он свыкся, и никаких особенных эмоций уже не было, только лёгкая усталость. А как они хохотали, когда Акааши предложил им сойтись и отвалить от него…Так было всегда, но в этот раз случилось что-то новое: к его рукам Куроо обычно не лез, более того – сам отмахивался.— Дакария такая классная, — восторженно сообщает Хината, когда картинка сменяется титрами, и Кагеяма бросает на него взгляд – раздражённый такой, колючий, но Шоё слишком увлечён нахваливанием одной из сестёр, чтобы заметить.Акааши его восторг разделить не может: он слишком увлёкся размышлениями и почти половину пропустил, а оставшуюся половину смотрел урывками. Поэтому, когда Хината переводит взгляд на него, требуя подтвердить шикарность Дакарии, он делает задумчивое лицо – судя по взгляду Хинаты, получилось скорее жуткое – и честно говорит, что не может ничего подтвердить.Куроо смеётся и говорит, что Дакария действительно шикарная, но кое-кто другой ему понравился больше, и Хината мгновенно воодушевляется и заводит речь об отце девочек, он же тоже классный, Куроо, ну правда же!

— Я не о нём, — Куроо опять давится смехом.Акааши не сразу понимает, о ком речь, но доходит до него быстро, и он с трудом подавляет желание стукнуть Куроо – несильно, но так, чтобы он понял, за что.А Хината то ли великий актёр, то ли великий тормоз, но намёк Куроо, к счастью, уходит в пустоту: Шоё изумляется тому, что в любимчики выбился идиот-сосед, а потом резко меняет тему, предлагая Тсукишиме сбегать в столовую за горячим чаем, и тот даже не возражает. Зато возражает Кагеяма: он оставляет Хинату, а тащит с собой Куроо. Тсукишима, судя по выражению лица, даже рад.Тишина, воцарившаяся после их ухода, какая-то странная. Не неловкая, но очень-очень странная.— Итак, я вообще не понимаю, что происходит, — сообщает Акааши растерянно. Он бы в жизни не произносил ничего из того, что собрался сказать, но сказать срочно требовалось.— Как будто я понимаю, — округляет глаза Шоё.Акааши собирает мысли в кучу, раскладывает по воображаемым полочкам и по одной выдаёт Хинате. Тот смеётся и краснеет, ужасается и выдаёт невероятный спектр эмоций, и эта его вовлечённость приятно успокаивает.

— С ума сойти, — говорит Хината со смехом, и добавляет: — Я слышал примерно то же самое, всё, кроме сна, с другой стороны. От Куроо.

ЧТО.Спросить Акааши ничего не успевает. Кагеяма и Тсукишима возвращаются с чаем и выпечкой; оказывается, пока Кагеяма планомерно выносил мозг администрации общежития, Куроо с Хинатой заморочились и испекли ягодный пирог, печенье и что-то там ещё.На часах почти девять вечера, и Акааши, поднятый рано утром, откровенно зевает. Куроо включает какое-то аниме и, усевшись рядом, обхватывает Акааши руками и тянет на себя – он охотно поддаётся, позволяя себя обнять, и прижимается головой к плечу.

Как же этого не хватало, чёрт возьми, Акааши так скучал, что разрыдаться хочется от того, что вот оно, это тепло и нежность, совсем рядом, хоть и продлится совсем недолго.Но лучше так, чем вообще ничего.*Акааши просыпается в полной темноте – только мелкие светодиоды на мониторе и колонках видно – и, попытавшись двинуться, обнаруживает, что крепко прижат к Куроо, а судя по трём размеренно дышащим силуэтам, лежащим впереди, уснули они все примерно в том же порядке, что и сидели. Двигаться, в общем-то, не хочется: Куроо тёплый, прикасаться к нему приятно, а ещё они столько раз засыпали вместе после и во время посиделок с Кенмой и Бокуто – не сосчитать, и смущать это точно не должно.Но смущает.Потому что Куроо тоже не спит.Акааши старается не думать, когда поворачивается на другой бок и в темноте ищет пальцами шею Куроо. Он кажется горячим, словно у него жар, но на самом деле это лишь восприятие Акааши, и он проводит пальцами по его шее, подбородку, щеке, виску, убирает с лица волосы – Куроо беспомощно гладит его спину и выдыхает:— Кейджи.Акааши всегда хотел услышать своё имя от Куроо, но тот придумывал что угодно, лишь бы не называть его. И то, что ощущает Акааши сейчас, не похоже на влюблённость и на любовь тоже смахивает слабо. Это просто такое нежное болезненное ощущение, необычное предвкушение чего-то хорошего, когда понимаешь, что хочется отдать кому-то всего себя: не только тело, эмоции, мысли и чувства, но и душу. Наверное, это всё в совокупности и есть то, что имеют в виду, говоря ?чувствую себя живым?, но в мире мёртвых говорить о жизни как-то странно.— Я всё помню, — шепчет Куроо, комкая ткань футболки.

Акааши замирает, прислушиваясь к стуку сердец, пытаясь разобрать, где чьё, всматривается в темноту, боясь даже моргнуть – кажется, одного мгновения может хватить, чтобы исчезнуть. Но Куроо не исчезает. Он как будто более настоящим становится, но это снова лишь восприятие Акааши. Потому что они оба настоящие, даже если мир вокруг – искусственный, существующий не для всех.Куроо шёпотом рассказывает про декабрь прошлого года и первые недели января, значит, действительно всё помнит: Тсукишима о событиях после своей смерти рассказать не мог, он в мир живых вообще не выходил, сам не знает, что произошло, Хинате об этом тоже не рассказывали. Куроо говорит, что первое время с ума сходил, надеялся, что станет легче, но легче не становилось ни капли, что всё это время он не знал, куда спрятаться от самого себя, чтобы ничего не натворить, и Акааши может его понять.

У него-то от себя спрятаться не вышло.Какая ирония.Когда тишина становится невыносимо громкой, Куроо выпутывается из рук Акааши, садится и тяжело вздыхает:— Блин. Кенма.Акааши отворачивается, больше всего желая исчезнуть, чтобы не думать об этом. Кенма наверняка видел пропущенные звонки, глупо надеяться, что он не будет считать себя виноватым в том, что не ответил.

Глупо надеяться, что у него сейчас всё хорошо, но он хотя бы жив.Куроо проводит по его плечу пальцами и уходит к окну, а потом, слегка отодвинув шторы, жестом зовёт к себе. Акааши подходит, выглядывает в окно и замирает. Небо тёмное, почти чёрное, похоже на тот плотный туман, приснившийся недавно, оно заполнено звёздами – сотни их, тысячи, всё ими усыпано; их так много, словно кто-то рассыпал по небу блёстки, а потом неаккуратно собрал, и они совершенно не складываются в созвездия.— Но с ним Бокуто, — говорит Куроо, не сводя глаз с неба. — Он, наверное, не отчаялся.— Не отчаялся? — Акааши невольно усмехается. — Сначала погиб человек, с которым он готов был хоть на край света рвануть, а потом двое друзей – с перерывом в неделю.

Куроо хмурится. А потом уточняет неуверенно: но ведь ты умер последним. Акааши заранее разочаровывается – в основном в себе – и глубоко вдыхает.— Мы не встречались, — говорит он, и у Куроо на лице такое непонимание, что хоть в качестве наглядного примера используй. — Хотя какая разница – так даже Кенма иногда думал, хотя и знал, в чём дело.— И в чём же дело?Акааши мысленно ругается – опять на себя – и думает, что пора, наверное, говорить словами через рот. Если бы он сделал это раньше, ничего такого, может, и не произошло бы. Может, не пришлось бы ненавидеть себя за те жалкие мысли о том, что иногда плохие вещи случаются к лучшему, пришедшие в голову после смерти Тсукишимы.Как сильно ему хотелось бы в это верить.— В начале года вся команда наперебой интересовалась, в кого это я влюблён, что так рад тренировочным матчам с Некомой, — цедит Акааши, — в Кенму или всё-таки дело в Бокуто. Или, может, вообще в обоих – а что, отличный тройничок. После летнего лагеря список самых популярных вариантов пополнился Тсукишимой и Сугаварой, и никто, — сзади становится шумно: Хината пинается во сне, кому-то, видимо, прилетело, и проснулись в итоге все трое, — никто не подумал, что это был ты.Выражение, появляющееся на лице у людей, когда пазл в голове неожиданно складывается, Акааши нравится больше всего. Хотелось бы увидеть такое на лице Куроо, но даже на простое понимание рассчитывать не приходится. Акааши поджимает губы, ясно видя во взгляде что-то не то, и отходит назад, увернувшись от попытки Куроо схватить его за руку. Он даже позвать его пытается, но Акааши улыбается, пытаясь заглушить бурю внутри, и заваливается на диван рядом с Кагеямой, раздражённо наблюдающим за тем, как Тсукишима отчитывает Хинату.— Три часа ночи, — ворчит Кагеяма, повернув голову. — Вы чего не спите?— Там небо, — отвечает Акааши, пытаясь придать голосу нормальное звучание, — красивое очень.Хината утягивает обоих бывших сокомандников за собой, шутит что-то про две луны – Тсукишима пихает его в бок, Кагеяма огрызается на обоих, и Акааши понимает, что это всё забавно, конечно, но улыбнуться не получается. В голове туман, в котором один за другим гаснут огоньки, и это похоже на идиотскую метафору от его подсознания: вот надежды были, вот теперь их нет.Наверное, всё дело в том, что, говоря кому-то о своей симпатии или влюблённости, меньше всего ожидаешь увидеть в глазах разочарование.Куроо садится рядом, вжимаясь в подлокотник так, чтобы даже одеждой не задеть, не прикоснуться мимолётно, и ничего не говорит. Акааши даже объяснить не в состоянии, чего ему стоит удержаться от смешка и обещания не кусаться – кажется, что всего: всего терпения в жизни и существовании после неё.Он давно смирился с тем, что шансов на что-то хорошее с Куроо у него нет, и сейчас в очередной раз осознавать невзаимность не так обидно, как могло бы. Но злость, тихо тлевшая где-то внутри, всё равно вспыхивает ярче фейерверков, жжёт глаза, и Акааши думает, что расплакаться сейчас – это очень отстойная идея, хуже некуда. Только вот слезам плевать, какая это идея, и Акааши приходится отвернуться, притворяясь, что его очень интересует красный светодиод над дверью, искренне надеясь, что Куроо не кошка и в темноте видит так же хреново, как и он сам.Обо всём этом очень хочется поговорить, чтобы хоть немного успокоиться, но не с кем: обсуждать Куроо с ним самим – да не настолько Акааши отчаялся. Тсукишиме вообще этот разговор не сдался, странно будет звучать: слушай, я тут чёрт знает сколько был влюблён в парня, с которым ты вот буквально вчера расстался.

В голове всплывают слова Хинаты: ?слышал то же самое? и ?от Куроо?.Акааши закрывает глаза и заваливается на бок. Одна мысль о подобном разговоре выбивает из равновесия, которое и без того шатается хуже осинки в шторм; ему сон и ясная голова нужны, а не разговоры о том, чего не может быть. Только засыпать как-то боязно: в первый раз после сна с туманом было очень страшно, страшнее, чем делать шаг и не чувствовать под ногами опоры, но, наверное, любому страху однажды приходит конец, и со временем это прошло, а теперь – вот, здравствуйте, снова всё шатается: и нервы, и мир, и...Как там было – ?земля из-под ног уходит??У Акааши этой земли под ногами и не было.Из-за этих мыслей, мрачных и таких несвоевременных, быстро уснуть не получается, а спустя несколько минут желание спать и вовсе отходит на второй план: Хината выглядывает из-за шторы и восторженно сообщает, что начался снегопад. Улицы заносит снегом за считанные минуты – Кагеяма удивлённо говорит, что с погодой, наверное, что-то не так.Акааши переворачивается на спину и косится на Куроо. Как давно тот всё помнит вообще? Почему он сказал только сейчас?Он бы спросил, но Куроо спрашивает первым:— Ты расстроен?— Думаю, ты выглядел разочарованным, — невпопад отвечает Акааши и прикусывает язык. Только повторно убиться об собственные чувства и не хватало.— Только если в себе, — Куроо убирает руки и криво улыбается. — Просто… видимо, я слепой.Акааши думает, что, наверное, он может это понять.

И ужасается, когда чувствует облегчение от того, что не он один в себе разочарован.*Акааши не знает, каким чудом Шоё уговорил Каири взять его с собой в мир живых. По словам Кагеямы тот смешно ворчал и закатывал глаза, нёс что-то про глупых детей, ответственность и прочие неприличные по мнению Хинаты явления, но сейчас утро субботы, и вот он – стоит в дверях с пропуском, позволяющим Хинате покинуть мир мёртвых в личных целях в сопровождении Шинигами. Не столь давно разрешили выходить не только для охоты на души, и, видимо, Хината решил воспользоваться.Шоё сияет и просит без него прибраться и сдать ключ без происшествий, чтобы можно было повторить эти посиделки. Акааши цепляется за это ?повторить?, чувствуя, как болезненно сжимается сердце: в то, что всё это повторится в том же составе, он уже не верит. И утягивает Каири за собой, чуть в сторону от остальных. Он бы спросил нормально, всеми нужными словами, они вот, в голове, на языке вертятся, но выдавить получается одно только имя, и Каири кивает. А ещё Каири слишком радостно об этом говорит, и Акааши совсем плохо становится; разумеется, он знает: если Хината исчезнет, избавившись от сожалений, он переродится однажды, у него будет новая жизнь, может, ярче и счастливей прежней, это хорошо. Каири повторяет, что это хорошо, отлично, но звучит так издевательски, что хочется взвыть. Для Акааши нет разницы между уходом на перерождение и смертью, и ?хорошо? ли очередное исчезновение Хинаты – Акааши не знает. И не хочет знать.

Наверное, он должен будет порадоваться, если Хинате будет больше не о чем сожалеть. Но, наверное, не сможет. Хината уже затих и исчез однажды, и от этого было горько, обидно, и злость накатывала такими страшными волнами, что затапливала все мысли полностью.

Кагеяма, глядя уходящему Хинате в спину, только вздыхает.Он даже не помнит его, у него есть максимум какие-то обрывки памяти на уровне подсознания, может, снится что-то, похожее на воспоминания из жизни, такое часто случается. Но – он вздыхает так, словно они знакомы с самого детства, и он всё-всё-всё знает.Во время тренировочного лагеря он тоже вздыхал и потом ничего не говорил, стоял только пугающе раздражённый и сверлил взглядом – Хината, наверное, и не замечал даже, иначе точно со страху бы умер.Но сейчас?Он словно смотрел на чудо – два солнца, сначала мелькавших то тут, то там, а потом вместе спрятавшихся в облаках – и не знал, что сделать, чтобы продлить этот момент.— Стоят друг друга, — вдруг говорит Куроо, и к нему поворачивается даже Тсукишима, казавшийся крайне незаинтересованным.— Кто ж знал, что в этом мире есть ещё два солнца, да? — хмыкает он.И отворачивается, уткнувшись взглядом в пол.Акааши очень хорошо знает этот взгляд. Такой был у Кенмы, когда они расставались, и когда он смотрел на телефон, признавшись, что, пусть это и глупо, он всё ещё ждёт сообщение или звонок от Хинаты. Такой был у Куроо, когда они встретились в начале каникул.Сожалеющий.*Акааши вздрагивает, когда Куроо вылавливает его в коридоре почти в семь вечера и зовёт прогуляться, но соглашается. Контраст тепла общежития и холода улицы обжигает нос и щёки, забирается под тёплую куртку и очень не радует.— У меня схожая ситуация, в общем-то, — говорит Куроо на перекрёстке. — Только сначала все гадали, что происходит, а в один день выяснилось, что я в тайных отношениях с Бокуто. Забавно было: я слушал этот бред и думал, что сказать ?извините, братаны, у меня не может быть отношений с Бокуто, потому что я, вообще-то, влюблён в парня, который с ним встречается? не могу, отношения же… ты понимаешь, ?тайные?.— Цирк уехал, клоуны остались, — беззлобно ворчит Акааши. — А Тсукишима?..— Он клёвый. Ну, то есть… что-то в нём есть, что мне понравилось, и я тогда подумал, почему бы и нет, — Куроо пожимает плечами, слегка улыбнувшись. — Не знал, что делать.

Акааши рассмеялся бы, если бы мог.Они оба слепые.— Мне тут мысль в голову пришла… совершенно несмешная чернуха, — говорит Куроо осторожно и, получив заинтересованный взгляд, глубоко вдыхает. — Всего-то умереть надо было ради взаимной любви.Акааши криво улыбается: его мысли – сплошная, как выразился Куроо, чернуха, и из-за них больше всего ему хочется перестать существовать в этом мире, чтобы никто и никогда не догадался, о чём он думал и чего потом кошмарно стыдился.Акааши протягивает ладонь. Куроо переплетает его пальцы со своими и обнимает.Акааши слишком часто хочется исчезнуть, и первое, что он делает, обняв Куроо в ответ – проверяет, не начал ли исчезать, а потом довольно улыбается: его рука полупрозрачной не становится и заснеженная улица через неё не просматривается. Есть ещё кое-что, держащее его в мире мёртвых, и Акааши обещает себе с этим разобраться.Попозже.А сейчас он хочет согреться в этих тёплых руках.