Без земли под ногами (1/2)

*Акааши просыпается задолго до рассвета и долго пялится в потолок, а потом поворачивает голову на звук: его сосед по комнате ворочается, кутаясь в одеяло, и даже в темноте видна его дрожь. В общежитии действительно очень холодно, Акааши смешно до головной боли: мир мёртвых повторяет реальный мир даже в таких мелочах как отопление, которое никогда не могут включить вовремя.Уснуть снова не получается. И не хочется как-то: он снова был в чёртовом тумане, смотрел на огоньки и пытался вспомнить, как дышать. Акааши встаёт и выглядывает в окно – на улице так темно, что видно только огоньки фонарей у дороги. Он включает лампу, наклоняет её к кровати, достаёт из тумбочки книгу и, глянув в сторону соседней кровати, накрывает своим одеялом совсем замёрзшего Тсукишиму. Самому Акааши не очень холодно: разницу температур в мире мёртвых он ощущает заметно хуже.Выбранная наугад книга оказывается сборником коротких, но очень красивых историй о храбрых волшебницах, спасающих сотни разных миров – Акааши надолго зависает, когда одна из историй мрачнеет и заканчивается смертью двух главных героинь. Они спасали сломанный мир, которого не должно было существовать, и оказались в ловушке.

Акааши тоже в ловушке.

Акааши тоже не может выбраться.Будильники – его и Тсукишимы – звенят почти одновременно, и Акааши, глянув на время, вздыхает. Он просидел за книгой почти три часа, а сегодня его ещё ждёт очень долгий учебный день, и учителя вряд ли будут рады, если ученик вдруг уснёт прямо на занятиях.— Доброе утро? — растерянно говорит Тсукишима, разглядывая на себе чужое одеяло.— Утро, — отзывается Акааши, убирает книгу обратно в тумбочку и уходит умываться.

Возвращаясь, он едва не врезается в Хинату, тот отскакивает к стене почти в ужасе, бормочет тысячу извинений и сбегает. Акааши хотел бы удивиться и, может, рассмеяться, но это происходит даже не в первый раз. Более того – ровно эта сцена происходит абсолютно каждое утро уже два с лишним месяца, с тех пор, как Хината с Кагеямой перевелись из другого корпуса общежития. Это было бы похоже на день сурка, если бы учителя не находили новый повод придраться к идеально выполненным домашним работам.Что будет, когда все мыслимые и немыслимые поводы кончатся? Всё заново?— Хината опять? — спрашивает подошедший Тсукишима, на ходу протирая очки.— Хината опять.Акааши пихает руки в карманы и возвращается в комнату. Тсукишима открыл окно, и за время их отсутствия стало ещё холоднее, но вчера вечером был шикарный ливень, и запах дождя, не исчезнувший за ночь, заполнил комнату. Акааши вчера только из-за этого ливня получил выговор – пришёл в общежитие очень поздно и весь промокший. Ругали, правда, не за опоздание – за возможность заболеть незадолго до экзаменационной недели.А Тсукишима, кстати, заправил его кровать. Как мило.Акааши проверяет рюкзак и забрасывает туда потрёпанную тетрадь с аккуратными и очень ёмкими конспектами – он всё переписал и половину даже выучить успел, пора бы вернуть хозяину.

Тсукишима возвращается – и он в бешенстве.— Кагеяма опять? — интересуется Акааши вежливо.— Кагеяма опять, — рычит Тсукишима.Кагеяма отвратителен в своей привычке цапаться со всеми, кто на него косо посмотрит. И больше всего, конечно, достаётся Тсукишиме, который косо смотрит вообще на всех.У Акааши с Тсукишимой даже не день – просто утро сурка одно на двоих.И Тсукишима, в общем-то, тоже в ловушке.*Они всегда завтракают вместе, они всегда идут в академию вместе, они на всех занятиях вместе, все парные задания делают только вместе, и Акааши как-то забавно это осознавать.Тсукишима не помнит свою жизнь, не помнит, как умер, не помнит двух раздражающих придурков, которые каждое утро делают одно и то же, не помнит себя, помнит только своё сожаление, и то – хранит в себе. Акааши поинтересовался всего раз, даже зная о негласном правиле, и получил в ответ очень страшный взгляд, отбивший желание спрашивать что-то ещё, но именно после этого вопроса Тсукишима немного смягчился. Именно после вопроса о самом главном сожалении всей жизни он как будто снова стал чувствительным и уязвимым.А потом на предложение напомнить, кем он был и что происходило в его жизни, Тсукишима отмахнулся, сказав, что хочет вспомнить сам, что его сожаление слишком личное, что его, вероятно, будет невозможно развеять, и что

он рад тому, что умер.Больше Акааши к нему с подобными вопросами не лез.*Акааши вытаскивает из сумки тетрадь с чужими конспектами и подрывается с места прямо посреди разговора – Тсукишима только удивлённо пожимает плечами и поднимает упавшие со стола тетради. Он честно не хочет лезть в чужую жизнь, но на стороне стола, где сидит Акааши, лежит тетрадь, которую он до этого никогда у него не видел. С обратной стороны в углу имя Акааши.Личный дневник?

Тсукишима приподнимает уголок обложки, в глаза бросаются стройные ряды английского текста – он узнаёт в паре строчек текст песни, а потом выпрямляется, садясь неестественно ровно, и отворачивается к окну. Ему слишком интересно, но проще спросить у самого Акааши – они достаточно откровенны друг с другом, и, если это правда личный дневник, его владелец поделится содержимым сам. Или не поделится, но это уже не будет важно.Акааши возвращается к началу урока, и Тсукишима ничего не успевает спросить. Их снова учат Петь, снова объясняют смысл и цель Песни, снова рассказывают о том, что в избавление в песне нужно верить, что несколько неуверенных звуков способны уничтожить душу…(И специально для тех, кто взял ритм из любимой или просто хорошо знакомой песни, услышанной в мире живых, напоминают: не нужно думать о тексте, если он связан со смертью или насилием.)Тсукишима вслушивается не в это. У Акааши сегодня не только хриплый голос, но и совершенно другой ритм Песни; да и сама по себе песня явно другая. Когда они все обменивались плейлистами, Хината гордо отправил в чат ссылку на плейлист, наполовину состоящий из кей-попа, наполовину из опенингов аниме, и Тсукишима подумал, что хуже уже не будет. А потом Акааши показал свой плейлист, и, ну, они, конечно, где-то на треть во вкусах сошлись, но к оставшейся части вопросов было много.(Тсукишима сразу угадал язык, а вот с обозначением жанра справился на слабую троечку.)

Ничего подобного у него Тсукишима не видел и не слышал. Может, конечно, за пару месяцев жизни что-то изменилось… А ещё у него даже с хриплым голосом неплохо получается, – учитель улыбается, хвалит, потом просит не перенапрягаться – хоть и звучит намного мрачнее, чем даже у Рикки с Зеном.Акааши замолкает. Тишина, повисшая в аудитории, так давит на уши, что Тсукишима неосознанно ведёт ногтями по столу – чтобы хоть какой-то звук появился, чтоб не молчание, мать его, гробовое!Акааши замолкает и словно просыпается; он тихо – его всё равно отчётливо слышно – извиняется, вежливо сообщает, что чувствует себя не очень хорошо, и уходит. Учитель вздыхает, когда дверь закрывается, говорит, что даже у лучших учеников не всегда всё получается на одинаковом уровне, потом говорит что-то про пользу отдыха, потом про способы успокоиться, и урок, где их обычно учат Песне, превращается в урок о здоровом образе жизни.Это звучит в какой-то мере смешно: они все мертвы, вообще-то.А ещё у него увиденные строчки из головы не вылезают. Он это светлое и тёплое ?we are all illuminated? в начале года сам и выбрал, когда не смог настроиться на ритм самостоятельно.Какая ирония.*Тсукишима уходит сразу после звонка – обычно он долго возится с аккуратным укладыванием учебных принадлежностей в сумку, и уходит последним, чтобы не идти через толпу, но сегодня он всё это делает прямо перед концом урока, и уходит раньше всех.Он почти сталкивается с Риккой на выходе из академии, и тот, схватив его за руку, отводит подальше от главных ворот. Тсукишима хочет вырваться, у него отвратительное настроение, ему снился мрачный сон, ему тревожно из-за Акааши, слишком много странного, сегодня вообще весь день какой-то ?слишком?, но Рикка не отпускает его руку.— Что с Кейджи? — спрашивает Шинигами. — Он сегодня странный.Рикка этим вопросом только хуже делает, потому что он очень внимательный, хорошо понимает чужое настроение, редко о ком-то беспокоится, и от этого ещё тревожнее.Тсукишима глубоко вдыхает и рассказывает всё, что знает, упоминает и про одеяло, и про событие под кодовым названием ?Хината опять?, и про побег после обеда, и про тетрадь, и про его плохое самочувствие. Рикка выглядит серьёзным и слушает очень внимательно, и это пугает только сильнее.— Конспекты мои были, — говорит он, скрестив руки на груди. — Но, видимо, он просто заболел?.. Слышал, что он вчера под ливнем несколько часов бродил. Это правда?— Правда.— Можешь… Присмотри за ним, ладно?И уходит, не получив ответа.

Он часто так делает: говорит что-то и уходит, ничего больше не слушая. Немного раздражающая, мрачная, но полезная рабочая привычка – ничего не слушать. Люди перед смертью порой говорят страшные вещи.Тсукишима смотрит ему в спину, думает, что в няньки не нанимался и стоило сразу это объяснить, но для Акааши он может сделать (что угодно) исключение. Ему не очень нравится выбираться в город, особенно посреди учебной недели, но в этот раз у него цель поважнее, чем просто прогуляться по шумным улицам.В конце концов, единственный магазинчик, онигири в котором понравились Акааши, находится прямо в центре города.Мир мёртвых даже более шумный, чем мир живых, и это самое ужасное в этой ситуации. Тсукишиме не нравится такой шум, ещё больше не нравится слышать его через музыку, играющую в наушниках, но он успокаивает себя тем, что это небольшое страдание необходимо для хорошего дела.К сожалению, ощущение тревоги, заполняющее всё тело, давит на яркие воспоминания. Тсукишима всегда отключал звук на телефоне и оставлял его в сумке, и в тот день, когда земля содрогнулась, добраться до него не успел. Лезть под стенами, дрожащими, кое-как держащими верхние этажи, казалось самоубийством, но знай он, что всё равно умрёт, полез бы. Хотя бы для того, чтобы написать Ямагучи. У них было ещё несколько минут после того, как Хината отписался в общий чат и чего-то там наговорил. Время ещё было, номер Ямагучи у Хинаты был, он даже сам предлагал что-то написать.Тсукишима отказался. Отчаянно надеялся, что им повезёт, и он скажет это сам: то, что Ямагучи лучший человек, которого он встречал, что Куроо никогда не был важнее, чем Ямагучи, что он безумно скучал, что ему безумно жаль, что они поругались и всё вышло именно так.Надежды не оправдались.Тсукишима мотает головой, словно пытаясь отогнать надоедливых комаров. Мысли не комары, к сожалению, хотя надоедают не меньше, и они от этого только глубже вгрызаются в мозг.

Тсукишиме приходится выкрутить громкость почти на максимум, чтобы заглушить их.*Горло у Акааши страшно болит, он покупает в ближайшей аптеке сироп и какие-то леденцы, надеясь, что это хоть немного поможет, и возвращается в общежитие; охранник демонстративно поднимает одну бровь, как бы интересуясь, какого чёрта студент прогуливает, но у Акааши даже сил ответить нет – от долгого и очень тяжёлого разговора его спасает взявшийся из ниоткуда Хината.Хината говорит взволнованно: ?ну куда ты без меня ушёл?, достаёт из сумки Акааши его пропуск, показывает оба, и говорит, что его занятия уже закончились, а вот этого молодого человека – с учётом их разницы в росте и внешности это звучит очень забавно – отпустили, что ему нездоровится, и вообще, вам какая разница. Охранник проникается – скорее не речью, а громкостью голоса Хинаты, пропускает их и утыкается в какой-то журнал.Хината провожает его почти до комнаты. Акааши говорить не может, поэтому только кивает в знак благодарности, и рыжий сваливает к себе быстрее, чем Акааши успевает достать ключ.Акааши оставляет сумку на стуле и заваливается на кровать прямо в одежде. Наверное, прогулка под ливнем была плохой идеей, но сейчас думать об этом немного поздно.Боль в горле не проходит и не ослабевает. Сон тоже не идёт.Как же это всё не вовремя.Акааши не смотрит на часы и понятия не имеет, что там, но в коридоре время от времени становится очень шумно, а потом всё стихает – народ возвращается после учёбы. Когда в очередной раз становится шумно, дверь вдруг открывается, а шум становится таким близким, что Акааши закрывает уши руками – голова тоже болит.

Тсукишима, заметив это, быстро закрывает дверь; раздевшись, осторожно проводит пальцами по рукам Акааши, и тот убирает их и открывает глаза. Тсукишима открывает рот, чтобы что-то сказать или спросить, но Акааши тут же показывает пальцем на горло и качает головой.Тсукишима усмехается очень мягко – выражение лица у него невероятное, Акааши такого ни разу не видел – и протягивает ему онигири.— У твоего любимого господина как-его-там-зовут взял, — говорит он, и Акааши ещё меньше верит в происходящее.Тсукишима прошёл несколько километров до центра города, чтобы купить ему самые вкусные онигири? В этой мысли каждое слово звучит так абсурдно, что даже смешно.Но… он правда это сделал.Акааши вытаскивает из сумки пустую тетрадь, вырывает из неё листок, пишет несколько слов – ?Это как понимать?? – и передаёт Тсукишиме. Тот, прочитав, поворачивается к нему с ещё более невероятным выражением на лице: он улыбается очень нежно и почти заботливо.— Понимаешь, кое-кто в этой комнате очень тупой, — говорит Тсукишима, и его лицо совершенно не меняется. — Потому что даже идиот Хината знает, что гулять три часа под проливным дождём – это отстойная идея.

?И это повод купить мне онигири??— Да. Повод.?Кто ты, где Тсукишима Кей и что ты с ним сделал??Тсукишима отбирает листок, безжалостно записывает на него весь список домашних заданий, которых сегодня оказалось очень много, и отдаёт Акааши. Тот вздыхает и думает, что так мог поступить только Тсукишима Кей, и беспокоиться не о чем – с ума он точно не сошёл.Он хочет написать на листке: ?Обожаю тебя?,но останавливается и пишет: ?Спасибо?.*Для первого курса экзаменационная неделя ещё не началась, а второй курс уже закончил с экзаменами и приступил к практической работе с душами. Акааши успевает перекинуться парой фраз с Риккой – того снова привлекли к обучению, и он, по словам Тсукишимы яростно отказывавшийся в прошлом году, почему-то согласился. Акааши причину не спрашивает, да и времени нет, Рикку уводит директор, а спустя несколько секунд звонок оповещает о начале урока, и Акааши приходится бежать очень быстро – он опаздывает, конечно, затормозив прямо у двери, чтобы не врезаться в учителя, но опоздание ему не отмечают.Плюсы хороших отношений с преподавательским составом неоспоримы.Тсукишима сложными движениями бровей и губ интересуется: ?какого хрена ты опоздал??, Акааши транслирует глазами ответ: ?дела были?. Учитель говорит вслух: ?кто не будет меня сейчас слушать, того выгоню и не буду принимать экзамен?. На этом невербальный разговор заканчивается, и они оба погружаются в изучение способностей фамильяров.Курс всех предметов, связанных с фамильярами, ведёт один и тот же человек, и занятия настолько скучные, что Акааши с огромным трудом высиживает положенные часы, да и домашнюю работу, непомерно огромную, делает с неохотой.Он понятия не имеет, чем думал тот, кто делал расписание, но сегодняшний день отвратителен.В общежитие они идут снова вместе – перед этим немного задерживаются в классе, чтобы избежать толпы, и Тсукишима выглядит совершенно замученным.

— Когда ты был жив, — начинает Тсукишима, и Акааши немного напрягается, — были такие же невероятно нудные учителя?— Были, — кивает он. — И даже вот такое отвратное расписание было. Только там я мог после уроков уйти играть в волейбол, а здесь нормальных спортивных клубов нет.— Нравилось?Акааши кивает и ждёт следующего вопроса, но Тсукишима ничего больше не спрашивает, только снимает очки, протирает их и утыкается взглядом в дорогу. Он всегда немного неразговорчив после занятий, но молчать с ним вполне комфортно даже несмотря на то, что прежде отношения были немного натянутыми, пусть и односторонне.

Акааши успевает дважды надумать себе нехорошего и даже открыть рот, чтобы сказать, что какое-то время относился к Тсукишиме плохо и сожалеет об этом, но слышит за спиной знакомый голос, смотрит на изменившегося в лице Тсукишиму и думает, что этот день мог бы быть лучше, если бы не Хината.На самом деле, это выглядит так, что Хината уже второй раз спасает его от неловкого или неприятного разговора, и это очень похоже на то, что происходило, когда они были ещё живы.Когда они поворачиваются, рыжий опасливо отскакивает в сторону от Тсукишимы, глубоко вдыхает, сбивчиво извиняется, а потом спрашивает про волейбол; говорит, что случайно подслушал часть их разговора, услышал про волейбол, что давно искал компанию, хотел сыграть хоть немного, а то спортивных клубов и впрямь не хватает, и…Тсукишима бросает что-то едкое – Акааши даже не разбирает, что это была за фраза, говорит, что спорт ему неинтересен, и идёт дальше. Акааши провожает его взглядом и на предложение Хинаты почему-то соглашается. С тех пор, как он сюда попал, он старался держаться подальше от волейбола и был даже немного рад тому, что со спортивными мероприятиями всё относительно плохо, но отсутствие хоть какой-то деятельности кроме учёбы быстро стало угнетать.*На площадке, куда приводит его Хината, ждут двое – Кагеяма и…Акааши вздрагивает, когда видит Куроо, а тот смотрит на него с любопытством, но,

кажется,

не узнаёт.Хината продолжает вещать, что Кагеяме и Куроо тоже интересен волейбол, они точно играли, когда были живыми, – Кагеяма косится, и взгляд у него недобрый – и ничего страшного, что один о себе вообще ничего не помнит, а у второго только жалкие обрывки воспоминаний. Жалкие обрывки – Акааши цепляется за эту фразу в своей голове, ловит взгляд Куроо, и больше знать ему ничего и не надо.Куроо никого не помнит.Куроо не помнит.Акааши соглашается сыграть, и в команду к нему решением Кагеямы определяют Куроо – чтобы немного уравновесить разницу в росте и навыки, и Хината даже не возмущается.

Акааши засмеялся бы, если бы мог.В волейболе Кагеяма оказывается менее раздражающим, чем в быту, и с замечаниями и колкими комментариями цепляется только к Хинате – тот даже не против, кажется, хоть и выглядит немного обиженным.Куроо, судя по непониманию в глазах во время объяснения тактики, действительно ничего ни о себе, ни о нём не помнит – и от этого у Акааши в груди всё так болит, что он говорит едва-едва. Куроо отводит его в сторону, когда они делают небольшой перерыв, и интересуется, в чём дело, и что он сделал не так.Акааши понятия не имеет, что должен сказать.?Мы каждые выходные собирались компанией, а потом я засыпал в обнимку с тобой?, ?я оставался на тренировках в лагере допоздна только из-за тебя?, ?я (чуть) с ума (не) сошёл, когда ты умер??Что вообще в таких случаях говорят?— Всё в порядке, — отвечает он, — я недавно простудился, и у меня немного болит горло.Куроо округляет глаза: ?зачем ты тогда играешь, только хуже будет?, ?осторожнее, больное горло – это паршиво?, ?не перенапрягайся?, и он говорит-говорит-говорит, и Акааши не знает, как его остановить, чтобы опять с ума не сойти от переизбытка эмоций, и просто хлопает его по плечу, тихо повторяя, что всё в порядке.

(?Всё в порядке? – любимая ложь Акааши.)Куроо смотрит подозрительным взглядом, как наглый кошак, не моргая, и он явно не отстанет, и это просто затишье перед чем-то вроде бури, и как жаль, что буря будет не на улице; Акааши не будет против, если вдруг ураган подхватит и уничтожит его.Тем не менее, рефлексы и техника Куроо на месте – он веселится, когда блокирует мяч за мячом, когда забивает в самое неожиданное место, когда принимает какой-то невероятный мяч, и Акааши едва успевает пасовать ему, и пальцев своих совсем не чувствует, и плохо уже не горлу, плохо везде, он словно запутался в волейбольной сетке, и он хочет просто упасть, закрыть глаза и исчезнуть, чтобы больше совсем ничего не чувствовать, чтобы мир вокруг замер, чтобы переродился в порядок хаос в голове.Но хаос остаётся хаосом.Они выигрывают три игры к моменту, когда начинает темнеть, и Акааши совсем не чувствует своего тела. Они бы и дальше играли – Хината выглядит больно уж воодушевлённым и счастливым, а Кагеяма не может прекратить пытаться обыграть их, но горло Акааши обдаёт волной обжигающей боли, он запинается на ровном месте и понимает, что на сегодня хватит.Когда они идут в общежитие, Хината начинает напевать какую-то песню – Акааши её даже знает, она буквально из его плейлиста, только в переведённом виде, и его мысли запинаются о каждое слово: смысл не подходит Хинате, слышать от него что-то вроде ?земля из-под ног уходит?, да ещё и в контексте, кажется, самоубийства – Акааши дрожью пробирает, и он не знает, куда от этого деться.Он в последние дни слишком многого не знает.Куроо идёт слева от него, чуть впереди, и покачивает головой в ритм пению Хинаты.

Акааши безумно хочет его обнять, но вместо этого подпевает Хинате – из-за больного горла у него всё ещё охрипший голос, но боль почти не ощущается; на него удивлённо оборачивается даже Кагеяма, стойко игнорировавший все выкрутасы своего соседа по комнате.

— Красиво, — говорит он, когда они с Хинатой замолкают. — Хотя смысл текста… грустно как-то?Кагеяма ничего не помнит, вдруг осознаёт Акааши, вообще ничего, но даже он понимает, что песня явно Хинате не подходит, он подпевал почти всему знакомому, но никогда – тому, что было связано со смертью. Акааши косится на Хинату, но тот даже не поворачивается. Язык чешется прямо здесь спросить, но решиться не получается. Кагеяма, конечно, замечает его замешательство, он быстро научился реагировать на эмоции после общения в лагере и после него; вслух Кагеяма ничего не говорит – он вообще после волейбола очень тихий, спокойный и непохожий ни на одну из тех версий себя, которыми был при жизни.— Котик, — вдруг тянет Куроо задумчиво. — Мне кажется, я кого-то так называл.— Кота, может быть? — пожимает плечами Кагеяма, и Акааши понимает, что это даже не провокация, он это на полном серьёзе спрашивает, и так смешно становится.— Человека, — даже не пытаясь влезть в словесную драку, отвечает Куроо.Акааши прекрасно знает, кого он так называл. И одна мысль об этом выводит из равновесия, от неё хочется если не умереть повторно, то хотя бы под землю провалиться и исчезнуть.На повороте неподалёку от общежития Кагеяма и Куроо неожиданно сворачивают в сторону города, чтобы купить еды – тогда и выясняется, что Куроо перевёлся в тот же день, что и эти двое, но жил на другом этаже, и только неделю назад его наконец переселили к ним.Акааши останавливается и провожает их взглядом, а потом смотрит на Хинату.

— А ты свою жизнь помнишь? — спрашивает Акааши, наконец решившись, хоть ему и жутко от того, что этот вопрос настолько табуирован в мире мёртвых – видимо, не все относятся к смерти так же просто.— Помню всё, но отрывками, — пожимает плечами Хината, и становится очень серьёзным. — Кагеяма вообще ничего не помнит. Я хотел рассказать, но он отказался. А про Куроо я не знаю. Он… вроде как… жив был. И ты… тоже. Ты же тоже помнишь, да?..— Лучше бы не помнил, — вздыхает Акааши. — Ну, я тут меньше всех и знаю, как умерли вы все. Рассказать?Хината кивает.Акааши говорит максимально коротко, это всё ещё больно, и дело не только в горле; мир мёртвых немного приглушает эмоции и ощущения, но эту боль и обиду на несправедливость жизни приглушить не способно ничто. О смерти Хинаты, Кагеямы и Тсукишимы он говорит всего одиннадцать слов. Для Куроо хватает четырёх. Свою смерть Акааши после долгого молчания укладывает в одно слово.

Хината почти плачет, и в коридоре их этажа долго обнимает его, настолько долго, что Куроо с Кагеямой успевают вернуться из похода по магазинам – и при виде Хинаты равнодушное лицо Кагеямы неожиданно выдаёт сбой системы – он выглядит таким удивлённым, растерянным, грустным и готовым убить любого, кто тронул Хинату, что Акааши с трудом сдерживает улыбку.На растерянное бормотание Кагеямы из комнаты выглядывает Тсукишима, выглядящий так, словно сейчас испепелит кого-нибудь взглядом, но, увидев происходящее, замирает, и вокруг становится так тихо, что Акааши отлично слышит, как в наушниках его соседа по комнате звучит ?you may forget me?.Акааши думает, что услышанное – вполне себе символ.

Тсукишима закатывает глаза и возвращается в комнату, хлопнув дверью.

Хината своих соседей по комнате, откровенно на него пялящихся, просто прогоняет и снова лезет обниматься. Акааши, в общем-то, не против, но можно ведь не прямо посреди коридора?.. Но места, где они могли бы просто тихо посидеть вдвоём, нет – не выгонять же Тсукишиму из комнаты. Впрочем, дела до них никому особо и нет – только местный недохулиган, очень проблемный парень, пытается что-то вякнуть, но Акааши смотрит на него очень внимательно, и парень даже рот открыть не решается.Завтра много слухов об этом появится, они здесь как на дрожжах вырастают даже из самого незначительного события, но Акааши плевать.*Утро, повторявшееся на протяжении двух месяцев, меняется. Хината неловко здоровается, встретив Акааши в коридоре, говорит, что им зачем-то опять поставили групповую практику в середине года, и сообщает, что сегодня в волейбол поиграть не получится: он вернётся из мира живых очень поздно, а ещё наверняка придётся делать кучу домашки…Акааши улыбается и говорит, что ничего страшного в этом нет. Хината светится ярче солнца, и Тсукишима, заглянув в общую ванную, кривится, но ничего не говорит.— Тогда увидимся завтра, — говорит Хината довольно и, даже не взглянув на недовольного Тсукишиму, уходит.— Второму курсу поставили общую практику в мире живых? — интересуется Акааши, и Тсукишима смотрит на него как на полного идиота.— Вряд ли, — отмахивается он.— Хинате поставили, — пожимает плечами Акааши. — Я чего-то не понимаю, видимо.Тсукишима хмурится, но ничего не отвечает и не спрашивает – только зубы чистит с такой яростью, что Акааши даже не знает, что думать: то ли щётку жалко, то ли самого Тсукишиму. Они, конечно, с Хинатой всегда соперничали, но сейчас-то он чего так бесится, если ничего не помнит и в мир живых никогда не рвался?Первое занятие у них снова общее для обоих курсов. Что вообще полезного можно дать такой толпе народа – непонятно, но Акааши долго оглядывает большой зал, где их собирают на общие лекции, и с удивлением отмечает, что не хватает только группы Хинаты – они все там очень заметные, без них очень тихо в зале, и кто-то даже успел над этим посмеяться.А ещё… Куроо тоже нет.— Практика не у всего второго курса, — раздражённо говорит Тсукишима, садясь рядом. — Я спросил – директор сказал, что вся группа Хинаты прибыла после второго триместра, и они, считай, первокурсники, так что их отправили на первичную практику с несколькими… ну, действительно первокурсниками… И с ними этот был… а, ты, наверное, его знаешь – он вчера на этаже был, когда вы обжимались.— Куроо?.. — Акааши откидывается на стуле и вздыхает. — Ладно, это логично. Первичная практика не только для практики нужна, в конце концов.Это чистая правда. Но смутное ощущение тревоги сменяется ощущением неестественности и неправильности происходящего, и Акааши понятия не имеет, что именно ему так не нравится.*К обеду группа, отправленная на практику, возвращается, и Акааши пытается выловить хоть кого-нибудь знакомого, но в цветастой кучке людей нет ни Хинаты, ни Кагеямы, ни Куроо. Зато есть Зен, что-то объясняющий угрюмым подопечным, и Рикка, выглядящий хмурым и раздражённым. Впрочем, заметив Акааши, он слегка улыбается.— Что-то случилось? — интересуется Акааши, когда они отходят подальше.— Не могу привыкнуть к тому, что люди, остающиеся здесь, плачут по тем, кто отсюда уходит, —говорит Рикка. — Мне радостно за каждую душу, которая ушла перерождаться, а им, — он кивает в сторону группы, с которой возится Зен, — грустно.У Акааши на языке вертится вопрос, готовый вот-вот сорваться, ядовитый и провокационный, но он только натянуто улыбается. Он считает, что разницы между смертью и уходом на перерождение немного, особенно для тех, кто вынужден наблюдать со стороны, и то, что кто-то уходит, обычно звучит печально, даже если он уходит в тот самый ?лучший мир?.(Правда, как оказалось, ?лучшего мира? не существует.)— Ты хочешь спросить про Зена, — ворчит Рикка, и Акааши улыбается смущённо: он слишком предсказуем. — Не спрашивай.— Про него не буду. С вами был первокурсник. Куроо Тетсуро. И сейчас я его нигде не вижу.— Он остался, — Рикка пожимает плечами. — И двое ваших знакомых тоже, ну… которые собачатся постоянно. За ними Эними-сенсей пришла, у них то ли с учёбой проблемы, то ли натворили что-то, я не вникал.Акааши краем глаза замечает движение и хмурится, когда плечо Рикки обвивают чужие руки; это выглядит немного странно, потому что таким жестом грешит обычно Зен, но этого Шинигами – на нём форменный чёрный плащ с серебристой цепью у воротника и значок Академии – Акааши видит впервые.— Да-да, отчёт, — вздыхает Рикка, кивает Акааши и уходит, даже не пытаясь избавиться от прилипшего коллеги.Акааши ловит себя на мысли, что отчёты – зло. Потому что Рикка ещё в начале года, взяв с собой выпускника прошлого года на какой-то необычный дополнительный экзамен, на отчёт о проведении практики чуть ли не ядом плевался – дописывал прямо в общежитии и клялся, что больше за такую чушь точно не возьмётся.Но взялся; видимо, от поручений Академии избавиться сложно.Акааши возвращается в класс прямо перед звонком, и времени объяснить что-то Тсукишиме нет: их вынудили сесть подальше друг от друга, вокруг слишком много любопытных ушей, а за попытку передать записку можно узнать много новых слов.Эними-сенсей заявляется посреди урока, приводит с собой Куроо, сообщает, что его перевели в их группу, поприветствуйте – и отправляет его чуть ли не на единственное свободное место, которое по невероятному стечению обстоятельств оказывается рядом с Акааши. Куроо вздыхает и сразу же утыкается в учебник. Судя по взгляду, он ни слова не понимает в тексте сегодняшней темы, поэтому Акааши очень аккуратно двигает к нему свой конспект. У Куроо взгляд становится чуть менее непонимающим, зато очень благодарным, он вчитывается и, наверное, даже что-то начинает понимать: переписывает отдельные фразы в свою тетрадь, а на проверочный вопрос от учителя отвечает правильно.После звонка он благодарит и предлагает пойти в общежитие вместе – Акааши соглашается, но перед этим утаскивает за собой Тсукишиму, и уже по пути, оглядевшись, спрашивает:— Что сегодня было?Акааши поклясться может, таким испуганным он его никогда не видел – даже страшные новости из Сендая в своё время его кошмарно расстроили и довели до истерики, но не испугали.Куроо вздрагивает.— У Хинаты в группе была странная девушка, — говорит он растерянно. — Она… кажется, она переродилась? И с ней ещё мальчик… подросток совсем.— А почему вас Эними-сенсей забрала? — спрашивает Акааши. — Вы же… не натворили ничего?— Нет? Что вообще можно было натворить? — Куроо выглядит как человек, который вообще ничего в происходящем не понимает. — Правда, я не совсем понял, зачем меня и ещё пару моих одногруппников взяли. Про эту практику точно что-то говорили, но я не помню.— Люди приходят в мир мёртвых, когда у них есть какое-то глубокое сожаление, а уходят отсюда только тогда, когда избавляются от него, — говорит Тсукишима. — Первичная групповая практика с уже работающими Шинигами нужна для того, чтобы отсеять из группы тех, чьё сожаление… как бы это сказать? Проще с точки зрения выполнения условий для избавления от него.Куроо вздыхает и морщится.— Я понимаю, почему всё происходит именно так, — он прячет руки в карманы, — и что мир мёртвых не для жизни после смерти, и нужно, чтобы люди перерождались… Но не могу избавиться от ощущения, что люди настолько никому не нужны, что даже в мире мёртвых их пытаются поскорее спровадить обратно.Акааши растерянно моргает и переглядывается с Тсукишимой.Это было так глубоко – аж дна не видно, как сказал бы сам Куроо, если бы помнил свою жизнь.

Оставшийся путь до общежития они преодолевают молча. На лестнице им навстречу вылетает Хината – Акааши едва успевает его поймать, чтобы рыжий не проехался лицом по ступенькам, и тут же жалеет об этом, потому что Хината снова лезет обниматься, сжимая рёбра так, что воздух едва достигает лёгких.

Тсукишима ожидаемо цокает языком, закатывает глаза и поднимается, оставляя их втроём стоять на лестнице. Куроо на них смотрит с улыбкой – так довольно он выглядел только вчера, после третьей подряд победы. Через несколько минут приходит Кагеяма, очень вежливо извиняется и утаскивает обоих соседей по комнате за собой, рассказывая о жутких способах кары за бардак, оставленный ими с утра в комнате.Акааши поднимается, провожает их взглядом и, открыв дверь, утыкается взглядом в спину Тсукишимы, нацепившего наушники и уже что-то пишущего.Акааши взъерошивает его волосы, получая в ответ недовольное ворчание, и думает, что до сегодняшнего дня не позволил бы себе сделать что-то подобное. Просто так уж вышло, что с Тсукишимой из мира живых он был знаком полгода, а в мире мёртвых знакомиться пришлось заново – и с того момента прошло тоже полгода.

А ещё при жизни Тсукишима был ему скорее соперником – так уж вышло.— Мне интересно, — говорит Акааши, когда Тсукишима снимает наушники и убирает все учебные принадлежности подальше. — Как много людей сохраняют воспоминания, и о чём нужно сожалеть, чтобы долго оставаться в мире мёртвых?— Много хочешь, — вздыхает Тсукишима и резко замолкает. — Статистика…Акааши внимания на эту фразу не обращает: мистер-любитель-фамильяров задал такой огромный список домашних заданий, что сидеть придётся до самой ночи, и это им, двум лучшим ученикам параллели! Как будут справляться два балбеса (когда-то) из Карасуно – представить страшно.В голове отлично рисуется забавная картинка, на которой два призрака, получивших неуды и умерших (повторно) от стыда, отчаянно преследуют преподавателя до конца его дней… хотя могут ли кончиться дни в мире мёртвых?Тсукишима, любитель потрещать за приёмом пищи, практически не разговаривает даже во время ужина в общей столовой. В последние дни – как минимум с тех пор, когда утро перестало повторяться – он стал даже более тихим, чем обычно, и ладно бы это – но даже привычное раздражённое лицо сменилось на… задумчивое?

Акааши смотрит на него, уткнувшегося взглядом в сторону шумного столика, где Кагеяма с Хинатой творят какую-то невообразимую хрень и ожесточённо о чём-то спорят.Забавно.Куроо, конечно, никогда – наверное? – не был ни хулиганом, ни образцом для подражания, но вот мастером провокаций… Акааши едва не давится соком, когда думает, что, возможно, соревнование по постройке башни из риса – господи, пожалейте еду – спровоцировал именно Куроо.*Ночью Акааши снова выныривает из чёрного тумана, заполненного огоньками, раньше будильника и сразу же переводит взгляд на Тсукишиму. Тот определённо спит, но как-то… беспокойно.Плохой сон? Кошмар? А что вообще ему может сниться? Может, та же самая темнота, плотный туман и лёгкие, умирающие от отсутствия воздуха?Акааши садится на край кровати, находит в темноте его руку, сжимает пальцы на запястье – глупо надеяться, что это хоть как-то поможет, но он всё же надеется.Тсукишима резко открывает глаза и глубоко вдыхает, пялясь в темноту. Акааши хочет спросить, что ему снилось и всё ли в порядке – но и так понятно, что всё максимально не в порядке, и стоит ему разжать пальцы – Тсукишима тут же хватает его руку сам.

Почти отчаянный способ сказать ?не уходи?.Акааши и не думает уходить. Свободной рукой он гладит его ладонь, поднимаясь выше, к локтю, проходясь по предплечью и останавливаясь только возле шеи, и этот жест почему-то очень... интимный? Но Тсукишима ничего не говорит. Он переворачивается на бок и осторожно тянет на себя Акааши – тот не сопротивляется, наоборот, спокойно ложится рядом, позволяет ему прижаться лбом к груди и очень осторожно гладит по голове.

Щёки горят от того, как же это странно: у него с Тсукишимой хорошие дружеские отношения были ровно до того момента, пока они с Куроо не начали встречаться; Акааши столько раз ловил себя на этих глупых страшных мыслях о том, что убил бы, не сосчитать уже. Он, конечно, понимает, что не виноват в том, что чувствовал что-то подобное. Но успокаивает, пусть и совсем немного, другое: они не ругались, не делали друг другу ничего плохого, и в итоге его мысли – это всего лишь мысли.Тсукишима засыпает почти сразу же, а когда просыпается от звонкой трели будильника, рядом никого нет – и он почти успевает разочароваться, подумать, что это сон, но буквально через минуту Акааши возвращается с полотенцем на голове.— Доброе утро? — осторожно говорит Тсукишима.— Доброе, — кивает Акааши, обычно отвечающий словом ?утро? или вздохом. — Выспался? Ты… уснул быстрее, чем я придумал, как поаккуратней спросить, что тебе снилось.— Пустота, — тут же говорит Тсукишима. — Пустота, поглотившая тебя.Какой… честный ответ.

Не сказать, что Акааши можно впечатлить честностью, но у некоторых людей, видимо, всё же получается.— Только меня? — интересуется он и, убрав полотенце на спинку стула, наклоняется перед Тсукишимой, ещё не успевшим вылезти из постели, и тот смотрит на кончики влажных волос как завороженный. Акааши этот взгляд не нравится: он словно пустой, словно ничего перед собой не видит, словно… — Кей?— Всех, — отвечает Тсукишима, ненадолго зажмурившись. — Но ты прыгнул в эту пустоту сам.Акааши замирает и надеется, что на его лице нет никаких лишних эмоций, потому что внутри всё холодеет, когда Тсукишима говорит ?прыгнул? нормальным голосом, а ?сам? – тихо, растерянно, разочарованно, горько; Акааши до костей пробирает этот холод, и он с трудом разгибается, чтобы повернуться и сесть рядом. Он очень, очень сильно надеется, что его лицо не показало ничего, кроме лёгкого удивления, которое он так пытался изобразить.Акааши хочет спросить, кого Тсукишима подразумевал под ?всеми?, он тут общается-то – дай боже, если хотя бы с кем-то ещё, кроме Рикки и пары особо энергичных преподавателей.Он, вообще-то, много о чём хочет спросить, но лишний раз лезть кому-то в душу…Тсукишима, видимо, воспринимает его молчание как знак завершения разговора и, нахмурившись, уходит умываться.Акааши пытается вспомнить, как дышать.Это был просто сон или что-то более осмысленное?Тсукишима ведь не был в мире живых, точно не был, у него не может быть ни крупицы информации о том, что произошло после его смерти: Куроо ничего не помнит, сам Акааши не рассказывал, а Рикка с Зеном о мире живых вообще редко говорят.

Он же не знает?..Акааши не хочет думать, но мыслей так много, что они давят на голову и тяжёлой металлической пылью оседают на плечах, расцарапывая ткань и немилосердно вгрызаясь в кожу. От них болит уже не голова – всё тело, и куда от этого деться, Акааши не знает.*В столовой шумно, но весьма немноголюдно: второкурсники отдыхают по четвергам, расплачиваясь за это учёбой в субботу. За одним из столов Акааши замечает знакомую рыжую шевелюру, вечно растрёпанную и очень приметную, и открывает рот, чтобы что-то сказать, но Тсукишима не даёт даже начать:— Ты собрался к Хинате?Его тон сам за себя говорит, что завтракать с рыжим коротышкой он не сядет даже под страхом смерти, и Акааши собирается покачать головой – ему, вообще-то, больше интересно пообщаться о том, что произошло ночью.— Я с тобой, — говорит Тсукишима, когда они набирают себе еды – Кей снова собирается съесть какую-то катастрофически маленькую порцию. Акааши внезапно не может связать его слова в голове.

Как это вообще понимать…А.Тсукишима направляется в сторону столика, за которым, не подозревая о надвигающейся светловолосой катастрофе, спокойно – господи, спокойно – завтракает Хината. Акааши резко осознаёт, что разговор о кошмаре не состоится, зато у бедного Шоё через несколько секунд случится сердечный приступ от испуга, удивления и миллиона подозрений разом – в какой вообще вселенной самый раздражительный парень добровольно сел бы рядом с объектом своего раздражения?Хината ожидаемо пугается, но не кричит, только стакан с какао едва не переворачивает от неожиданности, когда Тсукишима вежливо здоровается и садится напротив.Господи.Акааши не ржёт во весь голос только по той причине, что на него обидятся оба.— Вот это я понимаю, — фыркает Акааши, усаживаясь рядом с Хинатой – тот облегчённо выдыхает, хоть и не понимает, что вообще происходит. — Кардинальные меры.— Что-то случилось? — спрашивает Хината осторожно, переводя взгляд с одного на другого.У Акааши нет никаких сверхъестественных способностей, зато он прекрасно знает о натянутых отношениях этих двоих и буквально кожей чувствует исходящее от Тсукишимы вязкое раздражение, затапливающее воздух вокруг. Хината, может, действительно немного придурок – ну ты-то, ты-то себя идиотом не выставляй, хотел бы сказать Акааши.Но Тсукишима просто пожимает плечами.— Да ничего особенного, — говорит он, ковыряясь палочками в тарелке.— Настолько ничего особенного, что ты, эм, — Хината задумывается, подбирая слова, — сел сюда, хотя явно меня… недолюбливаешь.— Пытаюсь исправиться, — слегка улыбается Тсукишима, и эта улыбка выглядит так искренне, что даже Шоё, рыжая катастрофа, не ошибающаяся в людях, кажется, верит.Акааши задумывается над этим и совершенно не замечает, как его поднос пустеет. К этому времени на подносе Тсукишимы не хватает только крепкого чёрного чая. В его тарелке – аккуратно построенные из риса башенки.

На этот сюр с недоверием смотрит даже Хината.Господи, думает Акааши не в первый раз за это утро, дожили.И, уставившись на Тсукишиму самым строгим взглядом (такого боялся даже Бокуто в своё время), обещает накормить его самостоятельно, если тот не перестанет заниматься ерундой. И палочками перед его лицом щёлкает – как рак клешнями.Хината не ржёт во весь голос только по той причине, что Акааши и правда выглядит очень угрожающе.На выходе из столовой Тсукишима пытается сбежать, и выглядит это очень смешно, учитывая, что Хината, почуяв некоторую свободу, решает прилипнуть именно к нему. Отлепить получается только перед дверью комнаты – в конце концов, напоминает Акааши, это только второкурсники сегодня отдыхают, а им с Тсукишимой предстоит долгий учебный день, и лучше бы не опаздывать – преподаватели со вчерашнего дня на взводе, и выводить их лишний раз как-то не хочется. Хината, к счастью, полностью согласен, поэтому просто тихо уходит.А у Тсукишимы, стоит им оказаться наедине, лицо становится такое, что Акааши невольно пялится.

— Не буду я ничего спрашивать, — наугад говорит Акааши и с удивлением осознаёт, что попал в точку.— Я расскажу потом, — вздыхает Тсукишима, проверяя рюкзак. — Не только про кошмар.После такого интригующего обещания время как будто замедляется. Это похоже на течение реки, в которой вода почему-то превратилась в липкую вязкую жижу, мутноватую и противную, но в неё приходится окунуться с головой.Акааши примерный ученик, конечно, но сегодня он сидит как на иголках, и большая часть лекции проходит мимо ушей. Он бросает взгляд на Тсукишиму, в этот раз отсевшего немного вперёд, и с удивлением отмечает, что тот тоже вовсе не в урок погружён: немного виден край его тетради, в которой вместо краткого конспекта лекции – какой-то рисунок. К сожалению, только край и виден – страница почти полностью заштрихована чёрной ручкой, только местами есть нетронутые участки, похожие на бесформенные белые капли краски.Оставшиеся полчаса Акааши отсиживает с огромным трудом, стараясь записывать хоть что-то – Эними-сенсей упоминает, что сегодняшняя тема будет на экзамене, и это немного отрезвляет, возвращая в реальность.Прямо перед перерывом в аудиторию заглядывает Рикка – и после короткого разговора с ним Эними-сенсей объявляет, что занятие окончено, и все свободны. Кто-то в группе хмыкает, мол, перерыв же – конечно, свободны. А она, зыркнув на самого громкого парня очень недовольно, уточняет, что они все совсем свободны аж до понедельника, в Академии планируется большой ремонт после недавних событий (восточное крыло здания серьёзно пострадало после этих ?событий?, но что именно произошло, никто так и не понял), и вообще, выметайтесь уже.Тсукишима сбегает первым, и Акааши не надеется увидеть его до вечера, но уже через пару минут выясняется, что он ждёт на выходе из академии, чуть поодаль от ворот.Необычнее только то, что он вдруг кивает в сторону дороги, ведущей в центр города.— Мне нужен перерыв: пара часов без Хинаты, — объясняет он, и Акааши с трудом подавляет смех. — А ещё я хочу чего-нибудь кошмарно сладкого.В центре города многолюдно. Акааши хватает Тсукишиму за руку и тащит его в сторону от главной улицы, туда, где поменьше людей.

— Только не ругайся, — говорит Акааши, глубоко вздохнув, и затаскивает его в одно из неприметных зданий.Оказавшись внутри, Тсукишима теряется. Он ожидал чего угодно – здесь мог быть бордель, бар, подвал, наркопритон или магазин со сладостями, оформленный в лучших традициях таких заведений. Но внутри оказывается довольно уютно – стиль, конечно, далеко не традиционный, но глаз не режет. Ругаться из-за приглашения в кафе?..— Почему я должен был ругаться? — интересуется Тсукишима, когда они идут к кассе. Акааши молчит, когда они заказывают клубничный торт, дораяки с шоколадной начинкой и чай, и отвечает только после того, как они усаживаются за один из столиков в самом углу.— Сюда в основном парочки приходят, — выдыхает он, мотнув головой в сторону занятых столиков.

Гамма эмоций на лице Тсукишимы – непередаваемая.— Об этом тоже поговорим, — вздыхает он, мрачно ковыряя торт.Сначала Тсукишима извиняется за ложь: он всё помнит. Кроме некоторых моментов, конечно, но это частое явление, он у Рикки, зачем-то ведущего статистику, уточнял. И в Академию он не сразу пришёл из-за нежелания пересекаться с гиперактивными болванами, умершими вместе с ним, потому что один из них точно что-то помнит, а связываться и говорить об этом – желания нет.

И кошмары давно снятся, больше полугода уже, накатывают волнами: то по несколько дней подряд, то неделями – ничего. И в каждом из них он бродит по безлюдному городу, один пейзаж сменяется другим, он встречает кого-то из тех, кого знал, пытается поговорить – иногда получается, иногда нет, но в конце всегда появляется пустота. Белая, всепоглощающая, она забирает с собой дороги, деревья, дома, собеседника.И никогда – его самого.И никогда – не получается никого спасти.И никогда не было такого, чтобы кто-то исчез, прыгнув в эту пустоту сам.— Символично как-то, — задумчиво пожимает плечами Акааши, уткнувшись взглядом в узор линий на столе. — Обычно я людей не оставляю.— А бывает необычно?— Оказывается, — он не поднимает голову, боясь посмотреть в чужие глаза, — бывает.Тсукишима понимает.

Он больше ничего не спрашивает, только вяло жалуется на то, что с Хинатой и Кагеямой пересечься всё же пришлось, хорошо хоть, что в общежитии удалось выбить комнату на двоих. И с соседом повезло.Акааши замирает. Господи, Тсукишима правда считает, что ему повезло быть соседом человека, который, пусть и на мгновение, обрадовался его смерти. Счастье в незнании?..— Кстати, о парочках, — вдруг говорит Тсукишима, и Акааши напрягается. — Да расслабься, тут неплохо. Слушай. Ты же общался с остальными после...?Акааши кивает.

Землетрясение похоронило под обломками почти полтора десятка учеников Карасуно, оставшихся в школе допоздна. О том, что произошло, узнали сразу – у Хинаты телефон всегда был с собой, и он был единственным, кто успел сделать хоть что-то.

Он написал в общий чат, где они и что обломки перекрыли все возможные пути выхода.

Написал, что опоры всё ещё шатаются.Написал, что всех любит.Акааши, первым взявшийся за телефон сразу же после тренировки, дрожащими руками переслал всё Сугаваре, нервно твитящему о происходящем каждые двадцать секунд. Кагеяму нашли первым – он даже прожил какое-то время, буквально несколько дней, а потом Сугавара написал, что тот не выкарабкался.Хинату и Тсукишиму нашли только на следующее утро.Сугавара, почти всю ночь просидевший у школы, твитнул: ?пиздец?, а когда Акааши позвонил, Сугавара дрожащим голосом сказал, что этих двоих узнал только по цвету волос.Убедившийся в правдивости новостей Кенма – он до последнего не хотел верить, что это не сон и не чья-то очень-очень дурная шутка – затих. Общий чат из пяти человек превратился в три человека плюс две мёртвые души и тоже затих.

В ленте тоже было тихо. Хината не ретвитил всё подряд, Тсукишима не раздражался по любому поводу, Кагеяма – один из поводов – не раздражался в ответ, Куроо тоже молчал, о его состоянии вообще можно было только догадываться. К концу недели, когда завал полностью разобрали, Сугавара коротко твитнул, что всего погибло четырнадцать человек.

Хватило трёх недель, чтобы жизнь начала понемногу возвращаться в прежнее русло – Куроо начал изредка отвечать на сообщения и звонки, даже шутить пытался; Бокуто сказал, что как-то среди ночи Кенма позвонил ему сам, и они говорили – он уже не помнит, о чём именно – несколько часов, и, может, всё наладится.