Конец небольшого убежища (1/1)
Кровать слегка повизгивает продравшими матрас пружинами, когда она опускается на нее и оглядывается. Выцветшие обои в цветок, когда-то нежно-бежевые, расцарапанными полосами спадали на пол, захламляя брошенную комнату еще сильнее. Голый пол стонет под ногами, а кусочки нитей, оставшиеся от ковра, не способны поглотить этот шум, только цепляясь за подошву.Для нее почти не осталось мебели, чтобы рассмотреть: пустой шкаф, зияющий дырами в деревянном каркасе, пара полок, полных подгнивших книг с вытертыми корешками, прикроватный столик, кукла-уродец без руки и глаз, и кубики, беспорядочно валяющиеся под ногами. Ничего интересного, кроме цепей, отходящих от стены к полу, словно стальные тросы навесной кровати. В них не было никакого смысла или практической функции, они лишь захламляли оставленную маленькой хозяйкой комнату еще сильнее, копя ржавчину и пыль.Ирине они не нравились. Казались неестественными, чужеродными: какой бы заброшенной она не была, это все еще детская. Среди игрушек не может быть места привкусу металла на языке, и прочее, прочее, прочее.Они словно были здесь для того, чтобы ее окончательно выбесить: сложная и легкая одновременно задача, учитывая, что она уже видела в этом городе. Свернутые птичьи шеи, располосованные рытвинами собачьи морды, следы маленьких детских ножек и следы от пуль. И все-таки… Она слегка приподнимается на носочках, слезая с кровати, и дотрагивается до металла рукой: не самый умный жест, но сейчас рациональность не казалась ей чем-то важным, слишком это все похоже на затянувшийся сон. Ржавчина цепей остается на пальцах. Настоящая. Ирина пытается стереть ее о джинсы, но рука запутывается в рыжих прядях переброшенной косы?— она уже умудрилась потерять свою резинку для волос, явно когда ползала за шкафами и перескакивала между окнами блока апартаментов. Здорово.Она рассеянно смотрит по сторонам, разглядывая прикроватный столик, изодранный то ли когтями, то ли шаловливым ребенком, и вперивается взглядом в приоткрытый ящик, из которого торчит двойной язычок атласной голубой ленты. Слишком чистой для своего окружения.—??Она неплохо смотрится в волосах?,?— рассеянно отмечает девушка, глядясь в осколок зеркала на полу. —??Я, правда, похожа на… Что это? Ребенок?? Теперь смотрят уже на нее, со старой фотографии в потрескавшейся рамке. Погнутые краешки, выцвевшая бумага, полная бликов, зернистые пятна?— за ними, кажется, скрывалась девочка, сидящая на ступеньках и дергающая себя за косички, схваченными лентами. Ирина протягивает руку, чтобы рассмотреть ее поближе, не щуриться из-за отсветов на стекле. А затем вздрагивает от жесткого толчка куда-то в сторону, словно земля начала уходить у нее из-под ног. Стены и пол, утробно рыча то ли шестернями каких-то механизмов, то ли глотками каких-то существ между трещин в стенах и полу, начинают схлопываться вокруг нее, как огромный капкан. Куски обивки и книжки падают с полок, сыпясь сверху серией будущих синяков и жестких ударов уголками, и приходится держаться руками, с трудом ползать, чтобы хоть как-то передвигаться.Куда? Куда нужно бежать?Ирине кажется, что она задохнется в этой детской, становящейся слишком маленькой для нее, а затем видит окно. Широкий подоконник, трескающийся под напором клещей потолка, пола, стен, грязное стекло и вытертая с самого низа ручка. Ее единственный выход, плевать, что третий этаж.Она упрямо ползет вперед, ориентируясь на тусклый свет, как мотылек; в голове, вокруг нее стоит гул и механический стук, переставлять ноги становится все тяжелее и тяжелее, но свобода все ближе и ближе. Ей нужно бежать отсюда, ей нужно-… На ее плечи опускаются руки. Одна, вторая, третья?— худые, длинные, изогнутые. Мужские. Ирина поднимает глаза, пытаясь рассмотреть что-то в ярко-желтом ореоле света электрических ламп, мигающих через раз, и видит свесившуюся голову, длинные, грязные и седые волосы, спутавшиеся в клубок, и руки, руки, руки, держащиеся за жестяные стенки кровати. Множество выгнутых, неестественно долгих рук обвивают ее плечи, шею, спину, сдавливают в крепких объятиях, ломающих кости, как будто сдавливающих ее заевшим силком стен уже недостаточно. В проеме меж стенами становится еще темнее: плоть стекает, нет, сползает с потолка вниз, плавно, словно извивающаяся змея. Ирина видит глубокие дыры, гноящиеся и осыпающиеся хлопьями омертвелой кожи по краям, видит еще больше рук, с трудом пытающихся приподнять тяжелую, бесформенную тушу, явно слишком тяжелую для их атрофированных мышц.Она пытается вырваться из стальной хватки, оттаскиваемая куда-то обратно в темноту. Ребра ноют от боли, как металлические прутики под давкой тисков, и из глаз девушки летят искры: она кричит, давясь слезами, и изо всех сил выворачивается в смертоносной хватке.Ее лицо прижимается к посиневшей шее, пахнущей лекарствами, разложением, болезнью и мусором. Бусинки пота моментально прилипают к кончику ее носа и, дрожа от отвращения, все что она слышит это шумное, прерывистое дыхание.Какое-то время Ирина не может пошевелиться. Длинношеее существо опускается к ней само, заглядывая своими выпученными, налитыми кровью глазами в ее лицо. Их радужка голубая, как небо, слишком яркая для багрянца лопнувших сосудов и чернильно-черной, вздувшейся кожи со странными волнистыми следами. Ирина слышит сдавленное мычание и едва не начинает истерически смеяться, понимая, что эта тварь с распухшими губами и вывалившимся голубовато-серым языком, пытается поговорить с ней.Она чувствует ослабление хватки. Выдергивает свои руки, жмурится, в инстинктивном порыве оттолкнуть выносит ладони вперед, закрывает ему лицо. Зажимает рот и нос. Дыхание прекращается.Огромное тело сотрясает жесткая конвульсия, когда десятки, сотни пальцев разжимаются, обрушивая грузное тело чудовища и Ирина с трудом отшатывается в сторону, пытаясь вздохнуть. Она выиграла себе пару секунд, что стремительно проходят в жестокой борьбе между ней, узкими стенами, клаустрофобией и страхом, душащим лучше любых рук. Ей нужно бежать, ей нужно-…Она разбивает запотевшее стекло плечом, прикусывая язык, когда осколки впиваются в кожу, и слышит горестный вопль за своей спиной. А затем, беспомощно размахивая руками, вываливается из окна.Куртка застревает где-то в острых изгибах стекла, в схлопнувшейся комнате, в тонких пальцах оставшейся в доме фигуры. Ирина видит туманную пелену, скрывший ее от чужих глаз, высокий фонарный столб, мигающий через раз, шевелящиеся тени где-то на периферии зрения. А потом?— ничего.