3. (1/2)
Мы все потеряли что-тоНа этой безумной войне.Кстати, где твои крылья,Которые нравились мне?Наутилус Помпилиус - Крылья.Начался и пролетел октябрь. Торпа, вечно цветущая, но тем не менее ужасно древняя, покрылась было красно-желтыми листьями, с которыми упорно боролись дворники. Студенты смотрели на листья с жалостью. Сбегали с философии, ходили по паркам, пытались держаться за руки и устраивать свою личную жизнь. В основном этим баловались первокурсники: от тоски, от придури, от нечего делать. Лора, работающая с сознанием новоявленных студентов (она была специалистом, анализирующим влияние Речи на личность) с легкостью констатировала, что действительно влюбленных среди них почти и нет.
В ноябре случайно задержавшиеся на ветках листья стали совсем сморщенными, скукоженными, буро-желтыми. Гуляния в парках прекратились. К этому времени первокурсникам запретили пить – раньше, чем в свое время запретили группе Сашки. Впрочем, Сашкина группа – при буйстве Павленко, при беспомощных Мясникове и Коженникове, при истериках Топорко - всё же держала себя в рамках. Направления на аборт выдавались теперь гораздо чаще, чем прежде. Группа Симшиной – тоже названная гордой буквой ?А? - без этого не обошлась. Впрочем, предполагаемый Пароль от всех заманчивых предложений одногруппников отказывался наотрез. Марина по-прежнему сидела в углу, делала по десять упражнений вместо пяти, если не получала Сашиного строжайшего запрета на ?сие действо?. Распад начинался на втором курсе, страшное было впереди. С Мариной было что-то не то, очень не то – и уже сейчас.
Самохиной тоже было нелегко. Она начинала работу над монографией: мученически, выгрызая каждую строчку, злясь и постоянно опечатываясь. Компьютером Сашка пользоваться умела, но от общеизвестных бед вроде глупейших опечаток это не спасало. Иногда Стерх звал её сделать презентацию. Самохина подозревала, что это он неспроста – определенно все умел и мог, а вот возможности заболтать её могло больше и не представиться.
- Ну, как поживает ваш Интертекст? Всё желаете соединить реальности, раз уж позволяет специализация?
И Саше ничего не оставалось делать. Она рассказывала про Интертекст, про воссоздание тончайших структур, про роль парадигматических отношений в изъявлении – и пару раз во время рассказа осознавала что-то, что не понимала до сих пор.
***Лизу Сашка встретила, спускаясь по лестнице к черному входу – там теперь была импровизированная курилка. За осень Саша всерьез пристрастилась к сигаретам, однако для себя в этом особой беды не видела. Портнов, помнится, выкуривал пачку в день, а иногда и не одну.
?Что ему будет, учебнику-то?, - фыркнула Лиза, услышав от растерянной Самохиной эту информацию.
- А кто-то на первом курсе у меня сигареты отбирал, - насмешливо произнесла Павленко.
Саша подняла голову, вздрогнула и неуверенно заулыбалась.
Лиза изменилась уже давно; даже помнящие её во время учебы отмечали, что Павленко ?сама на себя не похожа?. Теперь Сашка просто смотрела на подругу. Смотрела и мысленно удерживала себя от нелепых бабьих слез, тех, что порой накатывают при встрече со спившимся и опустившимся учителем, ранее бывшим идеалом.
Болезненно-худая, с жидкими и тусклыми волосами бледно-желтого цвета, одетая в строгое черное платье, которое и при своем покрое продолжало висеть на Павленко, Лиза напоминала жертву насилия. Или пережившую годы в лагерях.
Ухмылка, впрочем, осталась прежней.
- У тебя я их и сейчас отобрать готова, Павленко, - фыркнула Саша, едва придя в себя, - смотри, капля никотина убивает лошадь. Это меня ты ?бессмертным пони? всегда дразнила.