Экстра 14: 2013 год. (1/1)

Май 2013 года, ЛондонДаниэль.

Я со стоном разгибаюсь, потирая шею. Наверное, стоит прислушаться к Филиппу, все же мне уже не двадцать, и не сидеть по несколько часов в не самой удобной позе. ?Позвоночник тебе отомстит!? - любимая страшилка Филиппа. Он мне мстит уже пару лет, но жаловаться этому паникеру я не собираюсь. Потом не отделаюсь от ?Даниэль, сходи к врачу. Даниэль, сходи на массаж. Даниэль, когда ты в последний раз плавал??. Нет уж.Кошусь на часы. Четыре утра… Пора спать, Филипп опять обиделся, что ему приходится засыпать без меня. Причем сам же жалуется и на свет, и на шум компьютера, и на щелканье клавиш, но упорно по вечерам тащит меня в постель часов в одиннадцать – слишком рано по моему личному режиму. Создается ощущение, что если бы не его паранойя на тему меня и не прописанных врачом лекарств, он бы мне снотворное по вечерам в ужин подсыпал. Но теперь мысль об уютной кровати и спящем в ней Филиппе кажется гораздо привлекательней, чем несколько часов назад, и я крадусь в спальню, стараясь не разбудить его. На тумбочке привычно горит лампа – за столько лет вместе Филипп привык оставлять для меня свет рядом с кроватью всегда, даже не зная, доползу ли я до спальни ночью или уже под утро.

Растянуться на кровати так приятно, что я с трудом сдерживаю довольный стон и придвигаюсь к Филиппу. Теплый, никакого обогревателя не нужно, спокойное дыхание, знакомый запах – все это успокаивает меня, когда я закрываю глаза. Уснуть так – очень приятно…*****В день похорон не шел дождь. Хотя мне казалось, что такой штамп обязательно должен быть. Но нет – никакого дождя… Впрочем и солнечно не было. Тогда бы можно было хотя бы злиться на природу за вопиющее несоответствие. Но нет – редкие крупные облака, на фоне сероватой дымки, затянувшей небо. Не мрачно, не солнечно. Никак. Обычный день.

Я не занимался ничем связанным с похоронами. Я, кажется, совсем ничего не делал с того самого момента, в больнице, когда… Не может быть. Это не правда. Очередной кошмарный сон, я обязательно проснусь. Я проснусь, и все будет в порядке, нет, нет, это не может быть правдой, нет…- Даниэль?Я вздрагиваю и перевожу глаза на Мэри.

- Нормально. Я в порядке.

Она ни капли мне не верит, и ее можно понять, потому что я лгу, совершенно точно лгу – я не в порядке. Мой мир рухнул, и я… Не знаю, что делать. Не знаю, что делал бы, если бы не Мэри. Всю организацию похорон взяла на себя она. Мэри наш лучший друг, и Филипп сам всегда говорит – на нее можно положиться… Говорил… Нет. Не может быть. Просто не может быть… Не думать.

Странное оцепенение, не дающее мне думать, не позволяющее ни на чем сосредоточиться, не позволяющее даже различать лиц – однообразных лиц в черном обрамлении вокруг, оцепенение прерывающееся только отчаянным ?не может быть!?, когда мне хочется схватиться за голову и закричать, чтобы кто-нибудь мне сказал, что это не правда, что этого, конечно же, не было, или, хотя бы, что это только сон… Боже мой, что мне теперь делать…Во время похорон я просто стою, даже не пытаясь в чем-то участвовать. Люди что-то говорят, и я осознаю, что тоже должен что-то сказать, но не могу. Что я скажу? Что он был для меня всем? Что я не знал человека лучше его? Что я ничем не заслужил его, что я любил его, люблю его?.. Это не те слова, которые я готов говорить при людях – большинство из них – приятели Филиппа. Я плохо их знаю, они для меня чужие люди, боже... Я стараюсь держаться поближе к Мэри, которая взяла на себя роль живого щита – ограждает меня от всех, кто хочет сказать мне что-то большее, чем ?я соболезную?. Я не могу говорить с людьми. Я не могу их слышать. Я хочу домой.

В самом конце я понимаю, что у меня нет цветов – не купил, но Мэри кладет мне в руки букет – красные хризантемы и каллы. Филипп любит красивые, слегка дешевые, но символичные жесты… Ему и правда понравится. Я благодарно киваю Мэри и оставляю букет рядом с камнем. Я хочу домой.

Проходит время. Я не считаю. Не знаю, сколько я не выхожу из дому. Но проходит достаточно времени, чтобы Мэри решилась меня растормошить, попытаться растормошить.

- Даниэль, он не хотел бы, чтобы ты хоронил себя! Не хотел бы. Пожалуйста… Хотя бы из дома выйди, погуляем в парке, погода сегодня хорошая… Сходи в магазин – нельзя постоянно пользоваться службой доставки!

Я качаю головой.

- Я не могу, Мэри. Прости.

Она пытается снова и снова, а я смотрю на нее и отчаянно ей завидую – она живая. Она всегда будет живая, ее муж рядом, но если что, останутся ее дети… А мне не осталось ничего. Я умер вместе с ним тогда, и я не могу заставить себя жить снова. Как бы Мэри не надеялась, что время сгладит, я знаю, не сгладит. Я был… Слишком привязан к нему, слишком любил его… Я надеялся уйти раньше. И теперь я не знаю, что мне делать.

Спустя еще какое-то время я выхожу из дома. Я еду на кладбище – один, я никого не хочу видеть. Я покупаю в ларьке цветы – букет красных роз ?обозначающих любовь?, и от их запаха у меня начинает болеть голова. Я ненавижу розы, но они кажутся мне наиболее подходящими сейчас. Филипп бы понял – не одобрил, но понял бы. Я знаю точно, он понял бы, что я имею в виду.

Я приезжаю очень рано, никого нет, и оставляю свой букет у камня, стараясь не смотреть на него. Я, наверное, плакал, потому что слишком поздно замечаю, что у меня мокрое лицо. Голос срывается на шепот:- Как ты мог? Как ты мог оставить меня? – я стискиваю руки в кулаки. Ноет сердце. – Я не могу без тебя… Как ты мог меня оставить?...

Я ухожу с кладбища с отвратительным чувством – я приходил не для того, чтобы обвинять, но… Я всегда был эгоистом. Уже потом, дома, сжавшись в комок и спрятав лицо в ладонях, я шепчу ?я люблю тебя!?

Сердце ноет уже с неделю, но идти к врачу я не собираюсь. Нет Филиппа, который мог бы меня загнать к нему. Прошло четыре месяца. Четыре месяца без него. Так долго, слишком долго, дни, наполненные бесконечным кошмаром – целых четыре месяца. Даже если бы я помнил, я уверен, эти четыре месяца были худшими в моей жизни. Сегодня, ложась спать с привычной острой болью в груди, я понимаю – я не проснусь. И я испытываю облегчение. Мне правда становится легко, и куда делось мое стремление выжить любой ценой? Смерть перестала пугать меня. Я не знаю что там, не верю в бога, не знаю во что верить, но вдруг там что-то есть? Маленькая надежда гораздо лучше безнадежного существования. Я закрываю глаза, и мне снится Филипп.

*****Я выдираюсь из сна не как обычно – муторный липкий кошмар не желает отпускать меня, и когда мне, наконец, удается открыть глаза, я не сразу понимаю, что наконец-то проснулся. Тающая боль в груди – все, что остается мне в напоминание о страшном сне. И тоска, всеобъемлющая, страшная тоска, ужас и неверие. Я вцепляюсь в Филиппа, прижимаясь к нему, и, конечно же, бужу, потому что ему все равно вставать через полчаса… Филипп сонно моргает и, разглядев меня, обнимает, и я слышу в его голосе напряжение.

- Что такое, Даниэль? Страшный сон?Я киваю. Страшный сон. Кошмар. Ужасный, тягостный, муторный кошмар…

Филипп обнимает меня крепче. И я позволяю себе прижаться к нему, почувствовать, что все в порядке, это был всего лишь сон… Тем более я помню, как выглядели мои руки в том сне… В любом случае, лет пятьдесят у нас в запасе еще есть, а это не мало!Ноябрь 2013 года, ЛондонФилиппДочке Мэри чуть больше года, и она – очаровательное создание. Вот конкретно сейчас она сидит в своем специальном стульчике и с упоением бьет ложкой по поверхности пюре, разбрызгивая его во все стороны. Мэри улыбается и отбирает у дочки ложку.- Дорогая, так нельзя! Девочки не должны быть неряхами.Малышке это не нравится, и она возмущенно кричит, пытаясь забрать ложку из рук мамы обратно.Я улыбаюсь им обеим. Они выглядят так замечательно, так гармонично вместе. Генри тоже с улыбкой смотрит на жену, поглаживая ее по руке.- Да ладно, пусть себе. Все равно пол придется мыть, после того, как она разлила сок, - он с сомнением смотрит по сторонам. – И стены…Я фыркаю, не могу удержаться, видя, какое выражение появляется у Мэри на лице. Она любит дочку, в этом нет сомнений, но она точно была не готова к тому, сколько беспорядка в дом приносит младенец. В ее чистый и вылизанный дом.Я любуюсь их семьей, такой правильной, замечательной семьей, любящими друг друга людьми. Я улыбаюсь, пока не натыкаюсь на тоскливый взгляд Даниэля, который сидит рядом со мной. Я отворачиваюсь сразу, теряя все свое веселье. Это – то, о чем мы не говорим. Он знает, что я хотел бы детей. А я знаю, что он знает, и что ничего не может с этим поделать. Дети и Даниэль не совместимы, по крайней мере, на долгий срок. Хотя Джули обожает его и почти научилась выговаривать его имя. Ну, насколько это может сделать годовалый ребенок. Ну, Мэри говорит, что она пытается сказать именно это. И в общем и целом она тоже ему нравится, но… Нет, мы оба знаем, что ребенок в нашем доме – будущий готовый психопат. Не с кошмарами и паранойей, которая преследует нас обоих до сих пор. В таком климате ребенок просто не имеет шансов вырасти нормальным. Нам даже домашние животные противопоказаны, если вспомнить ту несчастную рыбку.- Даниэль, подержи ее, мне нужно последить за ужином.Он вздрагивает, как от испуга, но берет девочку на руки, стараясь одновременно не прижимать ее к себе слишком сильно и не уронить.- Почему Генри не может подержать ее? Это же он ее отец, в конце концов!Мэри кривится, постукивая лопаточкой о край сковородки.- У него на руках она постоянно плачет. А я не выдержу, если она заплачет снова. А тебя она любит, видишь? – Мэри благосклонно улыбается Даниэлю, указывая на притихшую Джули у него на руках.Девочка выглядит просто зачарованной и осторожно тянется к воротнику его рубашки, заглядывая ему в глаза. Даниэль тяжело вздыхает и прижимает ее к себе чуть надежней.- Если б ты была постарше, мы могли бы поиграть во что-нибудь.Я подсаживаюсь поближе, стараясь стереть из памяти воспоминание о его тоскливом взгляде.- О, у тебя еще будет время! Только Мэри тебя съест, если ты дашь ее дочке играть в ужастики. Так что придется тебе закупиться какими-нибудь детскими играми.Мэри согласно хмыкает мне от плиты, а Даниэль смотрит на Джули уже чуть более спокойно, чем минуту назад. Но я все равно вижу в глубине его глаз ту тоску, которую заметил там раньше.Ужин проходит спокойно, мы болтаем о пустяках. У Генри и Даниэля оказывается куда больше общего, чем я думал, хотя бы те же игры, которые оба просто обожают. Мэри чуть не стонет, когда они начинают обсуждать способы прохождения какой-то новой игрушки. Я улыбаюсь ей, стараясь подбодрить.Домой мы едем почти в полном молчании. Даниэль не смотрит на меня, разглядывая пассажиров нашего вагона. Я стараюсь не издавать ни звука, будто пытаюсь заговорить бурю.И мои опасения полностью подтверждаются, когда, стоит мне сесть за стол на кухне, Даниэль садится напротив и серьезно смотрит на меня.- Нам надо поговорить.Я качаю головой.- Нет, не надо. Я уже знаю, к чему нас приведет этот разговор, и нам лучше его не начинать.Даниэль повторяет мой жест, опираясь подбородком на переплетенные пальцы.- Я видел, как ты смотрел на нее сегодня, - он вздыхает, отводя взгляд в сторону. – Ты ведь хотел бы детей, не так ли?Я молчу. Разве я могу сказать что-то сейчас? Все и так очевидно. Зачем говорить о том, что и так ясно.- Филипп? – в его голосе слышится нетерпение.Я тяжело вздыхаю.- Да, хотел бы. Но я знаю, что это невозможно… Не для нас, таких, какие мы есть.Даниэль вскидывает на меня взгляд, явно принимая укор на свой счет.- Что ты хочешь этим сказать?Я быстро поднимаю руку, не давая ему закончить, пока он не начал глупую ссору, которая нам точно ни к чему.- Я всего лишь хочу напомнить тебе, что у нас не выжила даже рыбка. Да и цветы надолго не задерживаются. Мы с тобой со своей работой и загруженной социальной жизнью смогли уморить даже кактус, который не требовал особых усилий, - я вздыхаю и улыбаюсь через силу. – Даниэль, я хочу сказать, что мы оба слишком безответственные для ребенка. Как бы мне этого не хотелось.Он сникает, видимо, принимая мои объяснения.- Мы могли бы попробовать…Я качаю головой.- Ребенок – это не котенок, которого ты можешь отдать в добрые руки, если вы не уживетесь. Ребенок – это навсегда. Это то, что меняет твою жизнь, без возможности повернуть назад. Тут нельзя попробовать, это слишком ответственное решение.Я решаю не упоминать о том, что мы оба до сих пор иногда просыпаемся с криками посреди ночи, так сильны кошмары, которые мучают нас вместе и по отдельности. И про то, что маленький ребенок уж точно не может все время спать при свете. А еще он кричит по ночам. И пачкает вещи. И много-много другого. Если бы мы были другими людьми, если бы… Я тоже отворачиваюсь, смотря в сторону. Нет, мы те, кем являемся. И глупо мечтать что-то изменить. Уже поздно.- Я поработаю. Не жди меня, ложись спать.Даниэль встает и уходит в гостиную. Я вижу, как он весь будто сжимается. Кажется, его этот разговор расстроил больше, чем меня. Но мне не остается ничего, кроме как пойти в кровать. Бесполезно ждать его, если он собрался работать до утра.*****Утром я осторожно целую Даниэля в лоб и ухожу на работу, оставив ему записку о том, что завтрак ждет его в холодильнике.Студенты и другие рабочие обязанности загружают меня настолько, что я почти забываю о разговоре, который был накануне. Поэтому я сильно удивлен, когда Даниэль ловит меня на пороге и тащит в спальню, почти не давая раздеться. Он валит меня на кровать, заставляя с усилием выдираться из рубашки, стаскивая с меня брюки. Я слышу, как пряжка ремня звонко ударяется об пол. Его зубы точно оставят следы на моей шее, но мозг отключается, и мне все равно. Придумаю что-нибудь завтра, не хочу думать сейчас…Он отдается мне отчаянно, с такой страстью, которую я редко могу в нем пробудить. Его стоны заставляют меня взрыкивать от удовольствия, его глаза ловят меня в ловушку, в которой мой мир схлопывается до маленькой черной точки, чтобы разлететься на осколки секундой позже…После мы лежим обнявшись. Рубашка собралась подо мной неудобным комком, но мне лень двигаться, чтобы вынуть ее из под спины. Даниэль тяжело дышит и прижимается ко мне, слегка вздрагивая. И я очень пугаюсь, вдруг почувствовав слезы у себя на плече.- Эй! Ты чего? Я сделал тебе больно?Он мотает головой и прижимается только сильнее, не давая мне заглянуть ему в глаза.- Нет… Просто… - он резко вздыхает, явно стараясь успокоиться. – Я все время вспоминаю, как ты смотришь на Джули… И… Прости, я знаю… Я понимаю, что не могу дать тебе этого. Все, что угодно, кроме этого… Дети просто не для меня…Я вздыхаю и прижимаю Даниэля плотнее к себе, поглаживаю по голове, стараясь успокоить.- Даже если я и хотел бы иметь детей… То, что ты рядом со мной куда ценнее этой гипотетической возможности. И я бы не променял это даже на целый выводок карапузов с моей фамилией, - я целую его в макушку, потому что он так и не поворачивается ко мне. – Веришь мне?Даниэль кивает, хотя я и не чувствую в нем уверенности.Я хмыкаю и глажу его по плечу, выводя пальцем на нем узоры.- Хотя если моральные терзания вызывают в тебе такую бурю страсти, то я не против того, чтобы ты терзался и дальше. Оно того стоит!Прилетевший мне в бок кулак заставляет меня ухмыльнуться только больше. Даниэль выбирается из моих объятий, возмущенно сопя.- Ты просто ужасный человек! Тебе точно нельзя даже близко приближаться к детям! – он натягивает через голову домашнюю майку, заставляя меня улыбнуться уже теплее. – И, кстати, ужин на столе.24 декабря 2013 года, ЛондонФилипп- И молоко не забудь! И сухари для панировки!- Да, Ваша Светлость, - бурчу себе под нос, но Даниэль все равно слышит и недовольно хлопает дверью за моей спиной.Конечно, лифт сломан. Конечно, никто не будет чинить его до конца праздников. Иногда мне кажется, что нам пора купить машину и переехать в мамин дом. Да, тогда исчезнут деньги от аренды, но… Если подумать хорошенько, не так уж они нам и нужны. Я бы на работу ездил, а Даниэль вообще может из квартиры не выходить, когда работает. Даже шторы задергивает, говорит, что внешний мир его отвлекает.Четыре этажа вниз и еще пара остановок, которые я бы мог проехать на автобусе, но я решаю пройтись. Наша квартира превратилась в форменный кавардак. Даниэль заявил, что хочет отметить Рождество нормально, видимо, вспоминая о прошлом, которое нам испортила и его и моя работа. Поэтому в этом году у нас будет семейный праздник со всеми вытекающими.Я уже прошел через испытание елкой. Ее надо было установить под постоянные критичные замечания о том, что она стоит не так. То она кривилась вправо, то влево. Даниэль ее чуть ли не с линейкой проверял, пока я старался удержать это колючее страшилище от падения. Затем ее надо было еще и украсить. Мне досталась почетная роль – стоять с коробкой с украшениями в руках. Из всех игрушек на елку я повесил только звезду на верхушке, и то, потому что выше ростом. Не могу сказать, что получилось плохо – елка выглядит как фотография с обложки журнала, но… Я вздыхаю, вспоминая как мы с мамой украшали нашу простую искусственную елку. Тогда бабушка с дедушкой еще были живы, и мы жили в маленькой квартире. Елка была искусственная и даже сравниться не могла бы с красавицей, которую мы купили в этом году, но… Было в этом что-то действительно семейное, теплое и уютное. А сейчас наша квартира выглядит как рекламный проспект фирмы по продаже недвижимости, и за всем этим великолепием семейность и домашнее ощущение как-то потерялось.В гипермаркете столько народу, что мне кажется, будто сюда съехался весь Лондон, хотя я и знаю, что это не так. В основном это такие же растерянные мужчины разных возрастов, как и я. Их жены тоже послали в магазин срочно за продуктами, которые забыли купить раньше. Но что я-то тут делаю? У меня же даже жены нет! Ах, да…Я медленно продвигаюсь по рядам, складывая в тележку нужные продукты, радуясь, что их не так много. И еще радуясь тому, что у меня на каждой руке не висит по шумному ребенку. Кажется, я впервые действительно рад, что у меня нет детей. Только подумаю о том, что дома мог бы быть еще один Даниэль… Я ежусь и сворачиваю к кассам. Зная свою удачу, могу на что угодно поспорить, что наш ребенок пошел бы характером не в меня.Наконец, я вырываюсь из душного плена огромного магазина и застываю на парковке с пакетами в руках. Если бы курил, сейчас бы точно закурил – настроение соответствует. Но я просто вдыхаю морозный воздух, наблюдая, как в небо уплывает пар от моего дыхания. В кармане возится мобильный, я вытаскиваю его и прижимаю к уху плечом.- Да, скоро буду, да. Тут была очередь. Да, не забыл.Обратно я еду на автобусе, чтобы побыстрее оказаться дома. На пороге меня встречает встрепанный и недовольный Даниэль, забирает из рук пакеты и удаляется в сторону кухни. Меня он туда не приглашает, сегодня я там – нежеланный гость. Но я не возражаю, а решаю немного прибраться, навести последний лоск. По телевизору идет какое-то рождественское шоу, все преувеличенно радостные и праздничные. Это мне не мешает, даже вносит какую-то свою лепту в атмосферу.В какой-то момент Даниэль выходит из кухни и устало падает на диван.- Все. Утка будет готова через час, ее надо будет вынуть из духовки. А в остальном – все.Я улыбаюсь и сажусь рядом, привлекая его к себе. Впервые за этот долгий день он улыбается мне в ответ и кладет голову на плечо.- И так ты себе представляешь семейный праздник?Даниэль фыркает, но пожимает мою руку.- Не могу же я опозориться перед твоими друзьями. Опять.Я качаю головой.- Они и твои друзья тоже.Он хмыкает.- Мэри – да. Остальные… Скажем так, я неплохо к ним отношусь. А моих друзей ты недолюбливаешь, - я пытаюсь возразить, но он прикладывает ладонь к моим губам, не давая сказать и слова. – Не спорь, я об этом знаю.Я пожимаю плечами.- Вы даже разговариваете на непонятном языке. Да и как можно называть друзьями людей, с которыми ты общаешься в основном в сети?Даниэль слегка тянет меня за волосы, выражая неудовольствие.- Меня все устраивает. И их тоже. Разве остальное важно?Я вздыхаю.- Нет, не важно.Еще минуту мы сидим и тупо пялимся в телевизор, а потом Даниэль вскакивает, заставляя встать и меня, и тащит меня в душ. Конечно, мы же должны выглядеть прилично… Кому должны? У меня нет ответа, но, видимо, аристократические замашки не так-то просто вытравить.*****Когда часы отсчитывают последнюю минуту уходящего года, я наливаю нам шампанское и загадываю желание. Каждый год я загадываю одно и то же и пока ни разу не разочаровался, судьба любит меня и исправно исполняет мое желание.Бокалы сталкиваются с приятным звуком, пузырьки взвиваются в глубине. Свет выключен, только все еще бормочет телевизор да горят огоньки на елке. Даниэль улыбается мне через стол, а я думаю о том, что хотел бы знать, что загадал он.После ужина мы оба валяемся на диване, оттащив стол в сторону, лениво переключаем каналы, пытаясь найти тот, где идет какая-нибудь рождественская комедия. Даниэль лежит у меня на плече, обхватив меня рукой за плечи, я поддерживаю его, чтобы он не сползал. По всем канонам мы должны бы заняться неистовым рождественским сексом на шкуре у камина, но у нас нет шкур, да и камин заменяет разве что заставка на экране компьютера. Нам обоим лень шевелиться. Это был долгий и хлопотный день. Завтра придут Мэри с Генри и Джули, может, завернут мои университетские коллеги или кто-то из однокурсников Даниэля, с которыми он еще поддерживает отношения. Но все это – завтра. А сейчас я могу просто лежать, перебирая его волосы, не думая ни о чем. давно я не чувствовал себя так спокойно.Я подтягиваю Даниэля к себе повыше, заставляя посмотреть себе в глаза.- Я люблю тебя. С Рождеством.Он улыбается и целует меня. Я закрываю глаза и на внутренней стороне век вижу разноцветные пятна от елочной гирлянды.