Экстра 2: 2001 год (2/2)

И у меня не остается сил снова посетовать на то, что он берет на себя руководство, я проваливаюсь в океан ощущений, я слышу, как сбивается дыхание Филиппа, как он стонет, когда я, наконец, нахожу правильный угол, правильный ритм, я теряю себя, кажется, я слишком сильно сжимаю его бедра – останутся синяки, но я проваливаюсь в безумное наслаждение, а острота новых ощущений словно режет по обнаженным нервам…

Мне становится стыдно за свой эгоизм, когда я, задыхаясь от спадающей эйфории, замечаю, что Филипп все так же возбужден, но прежде чем я успеваю что-то сделать, Филипп в несколько движений доводит себя до края, после чего прижимает меня к себе, пытаясь отдышаться. Я чувствую, как заливает щеки краска и бормочу:- Прости…

Он качает головой и целует меня куда-то в макушку.

- О, для первого раза ты отлично справился!После чего весьма обидно хихикает.

- Черт подери, да ведь в этом смысле ты до сих пор, скорее всего, был девственником! По крайней мере, позволь мне так думать.

Я со всей оставшейся силою бью его кулаком в плечо.

- Это не смешно!

Он обнимает меня в ответ крепче и целует.

- Смешно. Не злись.

У меня нет сил на него злиться. Поэтому я только вздыхаю.

- Я люблю тебя. Спасибо.

- Я тоже тебя люблю.20 июля 2001, ЛондонФилиппЭто один из тех дней, что я провожу дома один. Их не очень много, но эта пятница именно такая. Я делаю дома уборку, чтобы не оставлять ее на выходные, готовлю обед и ужин, читаю несколько статей, разбираюсь со стиркой, смотрю телевизор. В общем, веду себя как заправская домохозяйка.Именно потому, что день прошел у меня спокойно и мирно, мне странно встречать раздраженного и злого Даниэля на пороге дома. Он возвращается с подготовительных курсов, на которые он начал ходить, чтобы поступить в институт. За прошедший со всех событий месяц с небольшим он очень увлекся программированием. Нельзя сказать, что он компьютерный гений, но скорость, с которой он учится всему, меня поражает.Именно поэтому мне странно, что он такой приходит с курсов, которые ему нравились еще пару недель назад.- Привет. Что-то случилось?Он отмахивается от меня, небрежно снимая ботинки один об другой. Это на него крайне не похоже, и настораживает меня.- Ничего. Повздорили с ребятами на курсах. Все в порядке.Мой Даниэль необычайно немногословен. Но я пожимаю плечами, что мне еще остается.- Есть суп, оставшийся с обеда. И я приготовил мясо на ужин, оно как раз только что из духовки. Что бы ты хотел?Я чувствую, как в каждом его жесте проявляется раздражение.- Мне все равно, реши сам.И я снова пожимаю плечами. Видимо, сегодня мне придется быть спокойным и рассудительным.Я решаю, что уже вечер и самое время для ужина, тем более, что я и сам успел проголодаться. Ничего необычного, просто мясо с гарниром, но я все равно ожидал какой-то благодарности или просто спасибо. Даниэль ест с мрачным лицом, почти не жуя. То, что произошло, явно расстроило его куда больше, чем он пытается показать.Когда мы оба доедаем, он встает и идет в гостиную, даже не предлагая помочь с посудой. Я вздыхаю и складываю ее в раковину, решая заняться ей позже.В гостиной Даниэль сидит и бездумно переключает каналы на телевизоре, отчего создается странное сюрреалистическое ощущение бреда сумасшедшего. Я сажусь с ним рядом и мягко забираю пульт из его рук, чтобы выключить телевизор. Он смотрит на меня явно недовольным взглядом. Я вздыхаю и беру его за руку, слегка стискивая запястье.- Даниэль, пойдем со мной.И я слышу, как он облегченно выдыхает.Я веду его в спальню и прошу раздеться. За прошедшее время он уже привык к подобному, поэтому больше не притормаживает, сразу расстегивая рубашку. Он встает на колени рядом с кроватью без моей подсказки. Я подхожу и легко глажу его по голове. Волосы постепенно отрастают, я не хочу, чтобы он снова стригся, но это решение в любом случае останется за ним. А сейчас мне просто приятно провести рукой, чувствуя, как они слегка колют ладонь.- Обопрись локтями на кровать. Голову можешь положить на руки, если хочешь.Даниэль молча, даже не кивая, исполняет мой приказ. Мы выяснили, что нам обоим так проще. Я знаю, что он знает, что он может остановить меня в любой момент, и другие слова ему не нужны.Я подхожу к комоду и достаю мягкую плетку, которую мы выбрали где-то в середине июня. Даниэль очень смущался, а мне было смешно, когда я затащил его для этого в секс-шоп. Он еще долго потом ходил обиженный на меня за эту выходку. Но плетка, кажется, пришлась ему по душе. Мы решили не использовать пока ничего слишком твердого, тем более что в нашем распоряжении всегда остается ремень.Я слегка встряхиваю плетку, слыша, как шелестят кожаные ленточки. У Даниэля учащается дыхание, он точно знает, что последует дальше. Я подхожу ближе, и мой взгляд невольно скользит по плечу с тонкими линиями шрамов. Я чувствую, как к щекам приливает кровь. Мне все еще немного стыдно за свою импульсивность. Я предлагал Даниэлю избавиться и от этих, и от других шрамов, но он выражает поразительное упорство, отказываясь.Первый удар мягко ложится на поясницу. Я не бью в полную силу, лишь разогреваю. Кожа в месте удара слегка розовеет, а Даниэль вздрагивает, реагируя, но не издает ни звука, лишь дышит чаще. Второй удар – чуть сильнее и приходится на плечи, немного задевая руку. От него Даниэль замирает на мгновение, прежде чем снова начать дышать. Еще через пару ударов он перестает сдерживать себя и стонет так, что мне кажется, что наши соседи все же вызовут полицию в этот раз. Он выгибается, подставляясь под каждый новый удар, а не избегая его. Я стараюсь сохранять контроль, это одно из основных моих правил поведения, но мне все труднее, когда я вижу, как неровными полосами краснеет кожа у него на спине.Когда Даниэль вскрикивает в последний раз и обмякает, я радуюсь, что сказал ему опереться о кровать, потому что иначе он бы упал. У меня устала рука и, неожиданно, ноет все тело, будто в каждый удар я вкладывал самого себя. Я чувствую облегчение Даниэля, как свое собственное, и от этого в груди разливается тепло, ничего общего с возбуждением не имеющее. Я откладываю плетку и сажусь с ним рядом на пол. Он поворачивает ко мне голову и улыбается.- Спасибо.Я улыбаюсь в ответ.- Не за что. Я как-то понял, что тебе это было нужно. Теперь расскажешь, что все-таки случилось?Он вздыхает и недовольно морщится.- Ребята с курсов… Они видели нас вместе, когда ты меня встречал в прошлый раз. И некоторым из них почему-то это показалось достойным того, чтобы смеяться надо мной. Не то, чтобы меня это сильно беспокоит, просто неприятно. Конечно, я сказал им, что думаю по поводу их поведения, и они отстали, но, - Даниэль вздыхает и пожимает плечами. – Мне обидно, что такие люди существуют. Хотя это была даже и не большая часть нашей группы, лишь пара человек.Я хмыкаю и осторожно приобнимаю его за плечи.- Ничего, ты привыкнешь к тому, что люди теперь не такие вежливые и часто говорят то, что думают. Тебе еще повезло, потому что если бы это все происходило в школе, они бы могли попробовать пойти на физический конфликт.Даниэль снова морщится и прижимается ко мне, не смотря на то, что так я касаюсь его спины.- Ты неправ, думая, что в мое время все были образцами вежливости. Но я, и правда, не привык, чтобы мне говорили гадости в лицо.Я целую его в макушку.- Я рад, что ты дал им достойный отпор. Я горжусь тобой.Он фыркает и отпихивает меня от себя.- И вот снова ты ведешь себя со мной, как с девушкой. Перестань.Я поднимаю руки, шутливо сдаваясь, и улыбаюсь широкой улыбкой.- Прости, прости. Ты же знаешь, что я не специально. И я правда горжусь тобой, имею на это право. Ты очень быстро учишься жить в этом мире, это хорошо. Но мне жаль, что он разочаровывает тебя.Даниэль тянется ко мне и легко целует в губы.- Они не могут меня обидеть, потому что я знаю, что я прав. Это не важно. Я забуду об этом завтра.Я улыбаюсь и целую его в ответ.- Вот поэтому я тобой и горжусь.*****Мы идем пить чай, про который мы совсем забыли за ужином. Еще не слишком поздно, поэтому я предлагаю посмотреть что-нибудь по телевизору. Даниэль соглашается, и мне приходится устроить ему гнездо из подушек, чтобы ему было удобно сидеть.Мы бездумно смотрим в экран, не следя за тем, что там происходит. Даниэль рассеяно поглаживает меня по колену, моя рука лежит поверх диванной спинки, обнимая его. Через полчаса мы оба решаем, что с нас хватит современной культуры и вполне пора в кровать.В полутемной спальне возбуждение, которому мы оба так и не дали выход накрывает нас с головой. Я заметил, что почему-то именно в сумерках людям проще всего выражать свои желания и чувства, это такое волшебное время, которое дает возможность раскрепоститься всем и каждому.Даниэль ложится на меня сверху, я не против, чтобы не тревожить его спину. Мы обнимаемся и целуемся, хватая друг друга за руки, сжимая и цепляясь друг за друга. Даниэль стал тяжелее за последнее время, стал выглядеть более похожим на нормального человека. И я уже не вижу в его взгляде такой тоски, когда он смотрит в зеркало. Но мне все равно кажется в этот момент, что он не тяжелее пушинки в моих руках. Я понимаю, что такие мысли могут ему не понравиться, поэтому держу их при себе.Когда я кладу руку ему на бедро, он проводит пальцами по моему лицу, привлекая внимание, и смущенно говорит.- Филипп… Можно сегодня я…Я целую его, заставляя замолчать, потому что я знаю, как ему все еще сложно говорить со мной на такие темы.- Ты мог даже не спрашивать.И я откидываюсь на кровати, выражая полную покорность.Даниэль как-то по-особенному вздыхает, а потом тянется к тумбочке, чтобы достать все необходимое. Он быстро освоился за эти три недели, за те разы, что мы менялись ролями. Для него уже не составляет труда сделать все необходимое, он вообще учится всему с пугающей меня быстротой.Я чувствую, какие у него прохладные пальцы, когда он готовит меня. Я стараюсь расслабиться, чтобы облегчить задачу и ему и себе. Даниэль – не мой первый парень, во всех смыслах. Мое обучение в колледже было полно экспериментов. И, хоть мой роман длился и недолго, мы с тем парнем успели попробовать разные роли. Так что это не является для меня чем-то неожиданным.Я чувствую, как мое тело медленно расслабляется под его прикосновениями. Его прохладные пальцы посылают волны жара, которые расходятся до самых кончиков пальцев на руках и ногах. Я вздыхаю, чувствуя все нарастающее возбуждение и, видимо, это служит для Даниэля знаком, потому что пальцы исчезают, сменяясь горячим и весьма возбужденным членом. Я охаю, когда он входит в меня, и Даниэль останавливается.- Прости…Я хмыкаю и глажу его по щеке. У него очень напряженный взгляд и руки слегка подрагивают, выдавая, как он хочет приступить к более активным действиям.- Все хорошо, не волнуйся. Если что-то будет не так, ты увидишь, обещаю.Он кивает, на мгновенье закрывая глаза, а потом начинает двигаться, и глаза уже приходится закрыть мне.Ощущения накатываю на меня волнами, заставляя выгибаться навстречу движениям Даниэля. Я начинаю стонать сквозь зубы, потому что возбуждение в какой-то момент становится почти невыносимым. А потом я чувствую эти невозможно холодные, по субъективным ощущениям, пальцы на своем члене. Мы продолжаем двигаться в заданном ритме, вместе с рукой Даниэля. В какой-то момент он склоняется ко мне, прижимаясь своим лбом к моему лбу, и я понимаю, что мы оба на грани. И тогда я целую его, резко проникая языком в его рот. Он стонет, и я чувствую, как он содрогается, кончая. И срываюсь в бездну вслед за ним.Когда я снова могу дышать, Даниэль все еще лежит на мне. У него закрыты глаза, и я не понимаю, спит он или нет. Я целую его в висок, и он открывает глаза.- За это я тоже тобой горжусь.Он фыркает и не больно бьет меня в плечо. А потом мы оба смеемся, стараясь не скатиться с кровати.4 августа 2001 года.ДаниэльИногда, кажется, что от прошлого удается убежать, но это только иллюзия. Оно все равно, всегда идет по твоим следам. Ты не замечаешь его, можешь быть счастлив в данную минуту – читая книги, сидя в уличном кафе, почти привыкнув к сумасшедшему ритму жизни за год, изучив почти все, что необходимо знать, чтобы чувствовать себя комфортно, почти забыл о том, что пугало тебя раньше… И, задремав однажды вечером на диване с книгой в руке, проснуться в темноте. Осознать что того, кто всегда хранил тебя от страхов, нет рядом, он предупреждал, что вернется очень поздно.

В темноте я пытаюсь нашарить выключатель лампы, щелчок – ничего не происходит. Глубоко вздыхаю. Ничего страшного. Просто отключили свет. Так уже бывало пару раз, все что угодно могло случиться…Только за прикрытой дверью снова слышатся шаги. Только вспоминаются ночные кошмары. Филипп не смеялся, когда я рассказывал ему о том, что одним из самых странных снов был лежащий на каменном полу разбитый фонарь. Все в порядке. Все нормально. Только шаркающие шаги все ближе.Можно привыкнуть ко всему – к другой еде, к машинам, к компьютерам, бытовой технике… Только прошлое все равно будет идти за тобой. Только разум не забудет, как замирало сердце, как я зажимал себе рот рукой, чтобы не закричать, прячась в старом шкафу и сходя с ума от страха. Можно окружить себя электрическим светом, можно спрятаться от кошмаров в тепле чужого тела, но прошлое не отпустит тебя.

Поэтому я отступаю в угол комнаты. Поэтому я сжимаюсь в дрожащий комок, обхватывая себя руками. Поэтому я шепчу привычную молитву самому себе:- Меня зовут Даниэль. Я живу в Лондоне, в квартире Филиппа Лафреска. Сейчас 2001 год. Меня зовут Даниэль…

Моя память не слишком надежна, я не могу ей целиком доверять. Мой разум подводит меня, когда меня окружает темнота. И сколько бы не говорил Филипп, что это пройдет, он не прав. И я не могу ему верить, ведь я видел, как сам он иногда просыпается посреди ночи, загнанно дыша и нашаривая мою руку.

Я знаю, что за дверью нет монстра. Я знаю, что ему неоткуда взяться в нашей квартире. Я знаю, что за окном шумит город, что люди спокойно ходят по улицам, что большинство даже не представляет, какие ужасы могут скрываться в темноте… Я все это знаю…И все равно сердце панически бьется в груди, все равно я задыхаюсь от страха, съежившись в попытке спрятаться в знакомой до мелочей комнате…Шаги становятся все ближе.И меня ослепляет свет фонарика, заставляя прикрыть глаза.- Даниэль? Все в порядке? Ты меня встречать не вышел, и…

Он понимает, что ничего не в порядке, подходит и садится рядом. И я облегченно прижимаюсь лбом к его плечу. Он здесь, а значит нечего бояться.-Прости… Просто свет выключили, и я…Филиппу не нужно ничего объяснять. Он просто обнимает меня, позволяя спрятаться в его объятьях от всех моих страхов. Он говорит спокойно и уверенно.

- Ничего. Ничего, все в порядке. Уже все нормально. Прости, что я так поздно.

Филиппу ничего не надо объяснять, и за это я ему благодарен.

Ноябрь 2001 год, Лондон.

ДаниэльСвязанные и вздернутые наверх запястья затекли, и я не чувствую пальцев, так давно пережат кровоток, зато чувствую саднящую боль в запястьях. Я пытался вырваться и рассадил о грубые веревки кожу. Эта легкая боль держит, не дает скатиться в истерику, в звериную, нечеловеческую панику, когда я смогу только биться в путах и выть от страха. Пока я держусь. Пока еще нет. Еще нет.

Тут холодно, мне так холодно, мне страшно, на фоне каменной кладки стен Филипп выглядит нереальным. Его не должно быть тут, он не может быть тут, это не его страхи, не его время, он просто не может тут находиться… Когда Филипп улыбается, для меня все словно складывается в одну картину, как в тех пазлах, что я собираю. Это не Филипп. Эту усмешку я запомнил навсегда, и мой Филипп никогда так не усмехается. Кларенс.- Привет, сладенький.

Меня передергивает от отвращения. За резкое движение плечами я тут же плачу болью в запястьях, но это сейчас не важно. Я заворожено смотрю на Кларенса, который подходит ко мне. У него в руке кривой кинжал – тот, что обрывком памяти всплывает иногда у меня перед глазами. Я сглатываю, дыхание сбивается от страха. Я не буду кричать, не буду, нет… Не перед ним. Нет… Кого я обманываю. Если он захочет, я буду кричать. Я предпринимаю безумную в своей надежде попытку спастись – я зову:- Филипп… Филипп, пожалуйста… Помоги мне, Филипп!Кларенс все с той же издевательской усмешкой качает головой.

- Нет, сладенький, этот вечер для нас двоих!Когда он хватает меня за волосы, оттягивая голову назад, я бьюсь на веревке, пытаясь вырваться, но он лишь прижимает мое тело к своему, а я всегда был слабее Филиппа, я никогда не мог ему противостоять по чистой силе… Когда Кларенс поднимает кинжал над моим лицом, я понимаю, что он хочет сделать раньше, чем он начинает говорить.- Когда-то ты хотел выколоть мне глаз, сладенький… За мной должок.Я кричу, пытаясь вырваться, бьюсь в веревках, страх захватывает меня теми самыми, полубезумными волнами, когда кровь начинает стучать в висках, когда пространство начинает пульсировать вокруг.- Нет, пожалуйста, нет, пожалуйста, умоляю, не надо!Он фыркает куда-то мне в волосы, и от этого жеста, так похожего на моего Филиппа, мне становится еще более жутко. По щекам текут слезы, и я почему-то отмечаю, как неприятно они щекочут уши, стекая по запрокинутому лицу.

- Как ты запел. Ты же сам не раз слышал что-то подобное, нет? Скажи, сколько раз эти слова остановили тебя?Боже, нет, не может быть, пожалуйста, не надо!- Филипп, спаси меня, Филипп, пожалуйста!Кинжал опускается, стоит мне снова произнести имя Филиппа. Мир трескается пополам от дикой боли, и я вою, бьюсь в этой страшной породи на объятья, но Кларенс держит крепко. Мир окрашивается тьмой и алым цветом. Резкая пощечина не дает мне провалиться в желанное ничто, и я еще успеваю увидеть повторно занесенный нож, прежде чем меня поглощает уже навсегда тьма, в которой слышен лишь мой дикий крик.Я, наверное, прихожу в себя после обморока, но страх скручивает сердце стразу, смешиваясь с болью, я почти готов соскользнуть в безумие, когда слышу шаги. Шаги по каменным плитам. Я сосредотачиваюсь на этих шагах, чтобы сосредоточиться хоть на чем-то. Это Кларенс. Он пришел добить меня. Слава богу! Я не смогу так жить, нет, только не так…

- Даниэль. Даниэль…Я давлюсь всхлипом. Во мне снова рождается надежда. С трудом разжав зубы, я шепчу во тьму:- Филипп?..Его рука касается моей щеки – легко, почти невесомо, я пытаюсь потянуться к нему – помоги мне, Филипп, спаси меня!- Даниэль… Я принес тебе цветы. Красные розы – символ любви, не так ли?И я слышу шелест брошенных к моим ногам цветов. И в нос ударяет знакомый, так и не стершийся из памяти запах роз. От которого мне становится так больно, страшно и одиноко, что я вою во тьму, захлебываясь слезами…- Даниэль… Даниэль!- Даниэль, проснись!Я открываю глаза.

Сон.

Просто сон.

Филипп взъерошенный, я явно разбудил его, сидит рядом со мной и обнимает меня, когда я прижимаюсь к нему, привычно ища защиты и утешения от моих кошмаров. Он позволяет мне замереть в его руках, впитать его тепло, успокоиться, слушая его дыхание… И украдкой вытереть слезы о его футболку. Когда я, наконец, могу дышать спокойно, он гладит меня по голове, перебирая волосы.

- Кошмар?Я киваю. Что же еще?Он вздыхает и мягко целует меня в лоб.

- Пойдем. Я заварю тебе чаю.

И я позволяю ему утянуть меня на кухню, где ярко горит свет, где можно сидеть, завернувшись в одеяло и смотреть на Филиппа, который готовит мне чай. Мне стыдно – сейчас половина пятого, из-за меня мы опять не выспались… Но ставя передо мной чашку чая, он наклоняется и обнимает меня, и я прижимаюсь к нему снова, чувствую, что кошмар наконец-то отпустил меня. Я выдыхаю.

- Спасибо.Потому что я не знаю, что еще ему сказать, но надеюсь, что он и сам знает, как много для меня делает.

*****Я просыпаюсь от того, что у Филиппа меняется ритм дыхания. Я сначала даже не понимаю, что именно заставило меня проснуться, пока не слышу, как дышит рядом мой друг. Быстро, неглубоко, ненормально. Я приподнимаюсь на локте. В свете ночной лампы я вижу, какое болезненное выражение на его лице, вижу, как быстро двигаются глаза под закрытыми веками – моему друг что-то снится. Вижу дорожки слез, теряющиеся в светлых волосах. После полувздоха-полувсхлипа я понимаю, что должен его разбудить. Что бы не снилось моему другу, такой сон стоит прервать. Трясу его за плечо.- Филипп… Филипп, проснись!Он не просыпается, только сильнее изгибаются брови, только глубже становится складка между ними. Я трясу его сильнее.- Филипп, тебе снится дурной сон. Проснись, Филипп!Он, наконец, открывает глаза, и я чуть отодвигаюсь. Да, он не хватал меня за горло, очнувшись от сна, с тех пор, как мы избавились от его демона, но… Я же параноик. Хотя слово ?осторожность? нравится мне больше. Заглядываю ему в глаза, в которых уже тает след ночного кошмара, и стараюсь говорить как можно ровнее и спокойнее, приводя его в чувство.

- Тебе снился плохой сон, Филипп, и я подумал, что лучше тебя разбудить. Такие сны всегда плохо заканчиваются…Он медленно кивает и, сев на кровати, сгребает меня в объятья. Я не против. Я обнимаю его, прижимаюсь к нему – все в порядке, ты дома, я тут, все в порядке. Он вздыхает мне куда-то в волосы и, наконец, расслабляется.

- Спасибо.

Я мотаю головой. За что?

- Все в порядке?- Теперь да. Просто плохой сон приснился.

Он целует меня, и я отвечаю на его поцелуй. Все нормально. Ты дома. Когда он выпускает меня, у меня слегка сбито дыхание, и я улыбаюсь.

- Пойдем, я заварю тебе чаю. Не стоит сейчас засыпать, сон может вернуться…Но он опрокидывает меня на кровать, нависая сверху, и я ловлю огонек возбуждения в его глазах. Меня всегда поражало, как он быстро переключается между подобными вещами! Даже завидую слегка, у меня так не выходит… Филипп улыбается улыбкой змея искусителя.

- У меня есть идея получше…Я пытаюсь возразить ему:- Тебе на работу, еще ночь же…Но он, наклонившись, слегка прикусывает кожу у меня на шее, и я, сдавшись, запрокидываю голову. Не могу ему сопротивляться. Да и зачем?24 декабря 2001, Париж.ФилиппНам пришлось отстоять огромную очередь, но мы все же попали внутрь. Мне давно хотелось отвезти Даниэля куда-нибудь помимо Лондона, и вот – мы здесь, в Париже, в самом главном его развлекательном центре!Мне казалось, что Даниэль уже привык к разнообразию того мира, где ему приходится жить, особенно за те 8 месяцев, что мы живем вместе, но я оказался неправ, и парижский парк развлечений удивляет его больше, чем я думал.- Здесь так много людей! Даже в метро в час пик нет столько народу. Мне казалось, эта очередь не закончится никогда!Я смеюсь и приобнимаю его за плечи, поплотнее закутываю его в пушистый шарф, который мы купили перед отъездом. Мы в Диснейленде, в Париже, в канун Рождества, тут прорва народу и попасть хотя бы на пару аттракционов уже будет удачей, но я все равно рад, что я привез его сюда.- Ничего, мы же уже внутри, видишь? Хочешь, я куплю тебе сахарной ваты?Даниэль дуется, для порядка, а потом соглашается. Мы оба едим сахарную вату, она по-девчачьи розовая и очень сладкая. У Даниэля на губах остается немного, и я, воровато оглядываясь, наклоняюсь и снимаю ее с его губ. Он фыркает и отталкивает меня.- Прекрати! Французы не такие демократичные, знаешь ли. А если кто-нибудь увидит?Я пожимаю плечами.- И что? Разве они могут нам что-то сделать? Мы не нарушаем никаких законов.Почему-то мой спутник совсем недоволен моим ответом ровно до того момента, как мы садимся на карусель с летающими слонами, которые рассчитаны как раз на двоих ездоков. Аттракцион совсем не страшный, но зато дает чувство уединения. Даниэль поворачивается ко мне и целует меня все еще сладкими от ваты губами.- Эй, ты же говорил, что нельзя, разве нет?Он как-то хитро улыбается и пожимает плечами.- Тут мы только вдвоем, и нас никто не увидит.И мы снова целуемся, кажется, совсем не замечая, как движется карусель. Я будто пьяный, мне давно не было так хорошо. Все лето и осень навалившаяся работа и учеба Даниэля отнимали у нас все силы, не давая побыть наедине по-настоящему. Но эти рождественские каникулы, которые я с боем выбил у своего института, стали настоящим спасением. Мы уже побывали во всех крупных музеях Парижа, потому что Даниэль настаивал. И вот теперь мы, наконец, развлекаемся, как мне и хотелось еще долгих 8 месяцев назад. Тогда я и мечтать не мог, что мы выберемся из всего этого, что я смогу, и правда, отвезти его в Париж.За эти 8 месяцев все сильно изменилось. И это даже не касается того, что Даниэль умудрился поступить в университет и начать учебу по направлению "программирование". Он сам сильно изменился, стал более уверен в себе, стал выглядеть иначе. Кошмары все еще иногда преследуют его, но он все чаще не нуждается в моей помощи, чтобы их отогнать. Я начал чувствовать себя немного лишним в его жизни, и эта поездка для меня – как глоток свежего воздуха, который показывает, что я все еще могу удивить его.Мы весь день проводим в парке, остаемся и на традиционный парад, который проходит в 6 часов вечера. Даниэль явно в восторге, а я рад, что ему все нравится. Мы остаемся до самого вечера, катаемся на различных аттракционах, на некоторых из которых мне даже становится страшно. Но для Даниэля это все ново, он совсем не боится. Да и разве можно бояться бутафорских приведений или катания на горках после того, что мы оба пережили…Но около 9 вечера я буквально вытаскиваю его из парка аттракционов. Мне даже приходится его уговаривать.Мы как раз успеваем доехать и купить бутылку шампанского и одноразовые стаканчики, когда Эйфелева башня начинает мерцать. Даниэль заворожено смотрит, как огоньки пробегают от самого низа до самого верха башни. Мне приходится буквально всунуть ему стаканчик в руку, чтобы налить шампанского и себе. Мы сидим на чудом занятой скамейке и смотрим на это удивительное сооружение. Башня настолько ажурна, что кажется, будто ее может снести любой порыв ветра. Даниэль оборачивается ко мне.- Спасибо. Сегодня был прекрасный день.Я пожимаю плечами и улыбаюсь.- Я же обещал тебе, что мы съездим сюда. Так что тебе не за что меня благодарить.Даниэль качает головой, а потом прижимается ко мне, будто ему стало холодно. В Париже, и правда, немного холоднее, чем дома.- Ты же понимаешь, что я совершенно не об этом. Если бы не ты, для меня этот день был бы совершенно невозможен. Все, что случилось со мной за последние месяцы – все благодаря тебе.Я обнимаю его и прижимаю к себе, легко прикасаясь краем своего стакана к его.- Без тебя меня бы сейчас вообще не было. Так что это мне надо говорить спасибо.Даниэль поворачивается, чтобы посмотреть мне в глаза. Мы замираем и смотрим друг на друга. Я не знаю, сколько проходит времени, но мне кажется, что вечность. Я не могу удержаться и целую его. И теперь он не против. Его губы теперь вкуса шампанского, и это пьянит меня больше, чем выпитые пара глотков. Мы целуемся так, будто это в первый раз. Эйфелева башня бросает сверкающие отсветы на наши лица, я вижу их под закрытыми веками. Вероятно, мимо нас проходят люди. Вероятно, им всем плевать, чем мы занимаемся. А даже если и нет, то наплевать уже мне. Я не хочу, чтобы этот миг прерывался, но меня заставляет очнуться звук фейерверка. Я отрываюсь от Даниэля и поворачиваюсь в сторону сверкающих огней.- С Рождеством.Он улыбается мне и слегка касается своим моего стакана.- С Рождеством.Мы еще долго сидим, наблюдая за сверканием огней на главной французской достопримечательности. А потом мы так же долго идем пешком в отель, наслаждаясь видами вокруг. Когда мы уже почти подходим, начинает падать снег. Он тает, чуть долетая до земли, но он настолько хрупкий и красивый, что я не могу не остановиться.- Знаешь… Я счастлив. Я давно хотел тебе это сказать. Я не жалею ни об одном своем решении, коль скоро они привели меня сюда.Даниэль как-то странно смотрит на меня, а потом берет за руку.- Я знаю. Пойдем домой.И мы идем. И не важно, что наша квартира находится за тысячи километров, потому что мой дом там, где ты.