Конфетка (NC-17) (1/2)

– Джекет.

Он не слышит. То ли не может, то ли не хочет. Но скорее всего - боится.

– Джекет.

Глубокие голубые глаза с едва заметными серыми крапинками вокруг зрачка мечутся по тёмной комнате, смотрят куда угодно, только не в лицо перед собой.

– Джекет.

Низкий шёпот пробегает по коже юноши, заставив его снова задрожать и неровно засопеть. Ему страшно до одури, дико до жути, но он лежит, замерев в отчаянно забитой позе, болезненно прижимает собственные руки к груди. А глаза, на десять раз исходив вдоль и поперёк все поверхности чёртовой комнаты, сталкиваются с глазами Сокола. Юный грабитель замирает в таком положении, будто застывшими глазами безмолвно таращится на хоккеиста, и только светлые реснички чуть трепещут, выдавая крайне нервозное состояние хозяина. На самых кончиках этих пушистых ресниц - кристально-чистые, прозрачные росинки, тоже дрожат, танцуют нервными, дёргаными скачками. Русский склоняется ниже, и Джекет зажмуривается вовремя, чтобы почувствовать, как сухие, но от того не менее мягкие, губы Сокола бережно прижимаются к уголку правого глаза. Росинки на ресницах вдруг перестают трястись в сумасшедшем флексе, медленно вытягиваются в крохотные капли и пристают к чужим губам, как к магниту. Росинки знакомо отдают солью и слегка горчат страхом.

Как вышло, что сегодня эти двое оказались в Убежище совсем одни? Это совершенно неважно - так кажется Соколу, ведь банда разбрелась по делам очень вовремя. Это всё новый знакомый, Лундквист, будто толкнул русского на подобный шаг.

Как вышло, что Джекет безропотно позволил Соколу уложить себя на диван в собственной комнатке и нависнуть сверху, намеренно отрезая все пути к отступлению? Снова старания шведа-психотерапевта. Джекет недавно начал подумывать о том, чтобы доказать своё расположение сильнее, чем раньше. Почему бы тогда не отдать инициативу в руки этого загадочного русского? Одно только мешало - страх.

Сокол, слегка отстранившись, дожидается, когда парнишка под ним откроет свои чудесные голубые глаза, и снова смотрит на него. Джекет очаровательно морщит свой вздёрнутый носик, будто капризный ребёнок, готовый вот-вот расплакаться. Но Сокол вновь отвлекает его - целует. Медленно, с чувством, вкладывая в этот поцелуй всю нежность своей русской души. Брови Джекета сами собой сходятся домиком на переносице, когда он чувствует на губах вкус собственных слезинок; где-то за кадыком с шумом проносится комок проглоченной слюны. Своей и чужой, ведь язык Сокола давно просочился сквозь тонкие губы и вовсю хозяйничает во рту парнишки: аккуратно "запинается" о чужие зубы, которые совсем недавно в кровь искусали его руки; медленно обводит дёсны, ласково гладит нёбо и самым кончиком выводит сложные узоры.

Когда в лёгких Джекета заканчивается воздух, он разрывает поцелуй, тяжело дыша в плечо Сокола и глядя в его же глаза. Да ведь хоккеист улыбается! Наверняка что-то задумал, не иначе. И верно, дав юноше время на передышку, Сокол растягивает улыбку ещё шире, чуть поднимает голову и наигранно недоумённо хмурится:

– Ты мне не доверяешь, малыш?