Глава 7. Облепиха (2/2)

Но я чувствую последним целым островком себя, уже не шестым чувством, а чем-то вообще несущественным. Чем-то, чем чувствовать в принципе невозможно, но во мне не осталось ничего другого...

Сквозь незапоминающуюся, сказочную музыку проходит, как листок, упавший в лесной ручей. When I was seventeen it was a very good year...***Я открываю глаза и не сразу понимаю, где нахожусь. Лежу на пыльном холодном полу и ничего не соображаю. С трудом мне удается сесть, все тело ужасно болит. В ушах звенит так, что не слышу собственных движений. В глазах все бело, я еле различаю предметы. Посидев так пару минут я все-таки поднимаюсь. Такое ощущение, будто меня очень долго били ногами. А еще я пуст.Осознание этого факта приходит не сразу, а тогда, когда я, цепляясь за стол, принимаю вертикальное положение. Меня сразу клонит в сторону, и я приваливаюсь к ближайшей стене. Напрягая зрение, я убеждаюсь, что "Арсмориенди" на столе нет.Туда ему и дорога. Пятясь вдоль стены, я выхожу из комнаты. Пару раз упав, спускаюсь по лестнице на первый этаж и добредаю до кухни. Только тут я наконец осознаю, что со мной. Я развалился. Произошло то, что и должно было произойти. Твою мать... Я не чувствую запахов. Совсем. Нос с трудом, но дышит, но из воздуха мне не извлечь никакой информации. И сейчас я даже не помню, каково это, чувствовать запахи, будто бы я не разу с ними не сталкивался. Что ж, обоняние мне полностью отказало.Как и слух. Звон в ушах притих, но никуда не исчез. Зрение потихоньку возвращается, но в глазах по-прежнему все засвечено... Будто через толстый слой ваты до меня добирается воспоминание о том, что я собирался когда-то пойти в подвал.Борясь с приступом тошноты, я нашариваю в кармане куртки револьвер. Я сжимаю его рукоятку и взвожу курок. Все так же, по стене, выхожу на крыльцо и пытаюсь сообразить, куда идти дальше.

Через пару минут я добираюсь до подвала. Железные двери открыты настежь. Я ничего не чувствую, не слышу и почти и не вижу, да и на ногах стою очень нетвердо.

И все-таки, я нахожу в себе силы шагать аккуратно. Я не знаю, произвожу ли я шум, поэтому поднимаю перед собой правую руку, сжимающую револьвер. Сначала в темноте подвала я не вижу совершенно ничего, но постепенно начинаю ориентироваться. Вроде бы здесь навален всякий хлам, ящики, доски, коробки, я спотыкаюсь о какую-то наверняка громыхающую железку...Я резко останавливаюсь. Черт, это мне кажется, или я вижу впереди силуэт? Это действительно так! Я хватаюсь за ближайшую полку, потому что человек впереди шевелится и, похоже, поворачивается ко мне... Все происходит так быстро, что не успеваю понять, что делаю. Мои руки действуют без моего ведома. На весь мир раздается гром выстрела, взрывающийся новой болью в моих растерзанных ушах.

Я как могу присматриваюсь, но не вижу силуэта больше... Черт, зачем я выстрелил? Это как-то само собой получилось...Я не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я начинаю нормально видеть. Настолько нормально, чтобы разглядеть впереди на полу неподвижное человеческое тело.Я подбираюсь к нему и опускаюсь рядом. Ну, хотя бы это не Фрэнк. А если не Фрэнк, значит Макферсон... Макферсон лежит лицом вниз и я не могу и не хочу его разглядывать... Потому что это не Макферсон. Это, твою мать, не Макферсон, потому что Макферсон должен был выжить. И Фрэнк тоже жив, вот только где они оба и кого я только что пристрелил?Внезапно в подвале начинается движение. Я замечаю его, только когда что-то тяжелое упирается бьет меня в спину. Мне заламывают руки и выволакивают из подвала, одевают наручники и, вот ведь чудо, засовывают в полицейскую машину. На заднем сиденье я блаженно теряю сознание.***Я сижу в кабинете детектива Нормана и держусь одной рукой за ужасно болящее ухо. Другое ухо еще ничего, я даже вполне нормально им слышу. В участке, куда меня привезли, меня осмотрел врач. Врач сказал мне, что одно ухо уже не восстановится. Но зато он решил, что я в таком плачевном состоянии из-за того, что копы меня избили, поэтому обошелся со мной очень хорошо. Посветил фонариком в глаза и сказал, что зрение полностью восстановится через пару дней. Но пока же все по-прежнему тонет в белесом тумане.Я так и сижу, весь грязный и в паутине, с залитым кровью воротом куртки и трясущимися руками. Не в состоянии активно соображать. Детектив Норман сидит за столом и шелестит бумагами. - Так что, Генри, у тебя есть внятное объяснение зачем ты убил Мартина Дениро? - Случайно... Постойте, Мартина Дениро? - О, я вижу, ты его знаешь. Что ж, не удивлен. Да, Мартина Дениро. Его опознал один из полицейских. Этот Мартин уже был под подозрением, вечно крутился на местах преступлений, сукин сын. А теперь вот, ты ему пол головы снес. Впрочем, в некотором смысле, это и к лучшему... По крайней мере, не будет спорить с обвинениями. - С какими обвинениями? - В пяти убийствах. - Но это не он... - А кто? Может ты? Или может детектив Макферсон, на которого ты тут какие-то необоснованные обвинения вешал? - Конечно Макферсон! - Ну-ка хватит тут орать! С чего ты это вообще взял? А я еще поверил твоим бредням почему-то... Впрочем, на счет Тэма Броди и Метаксии Вальдес ты правду сказал. Так вот я, как только ты ускакал вчера, обратился к детективу Макферсону. Он как раз допрашивал этого, как его... Синатру... - Как это? - Да вот, в соседнем кабинете и допрашивал. Ты думаешь ты самый умный? После того как Макферсон тебя отпустил, он отправил человека за тобой проследить. До Гатри и проследили. А там Синатру арестовали, а тебя почему-то не нашли, спрятаться что ли успел?.. В общем, ты тут мне вчера кричал про Синатру своего, а он сидел в соседней комнате, показания давал. - Но Макферсон - убийца... - Я сказал, хватит. Макферсон замешан в этой истории по самые уши, и с этим еще надо будет разобраться, но он никого не убивал. У него есть алиби, причем ко всем пяти убийствам, ясно? - У жертвы в колодце под ногтями была кожа убийцы, а у Макферсона царапина! - И ты строишь выводы, основываясь только на этом, гений? Метаксия Вальдес была... Сожительницей Макферона. Незадолго до трагической гибели Вальдес, они с Макферсоном поругались при свидетелях. Вальдес залепила Макферсону пощечину, вот и поцарапала... Ты мне лучше объясни, как вы с Синатрой со всем этим связаны. - Я не могу этого объяснить. - Вот и Синатра не может. А он, как выяснилось, в розыске в Нью-Джерси. Поэтому засядет твой приятель надолго. - Он ничего не сделал. - Мне плевать. Я и тебя засажу, если не будешь сотрудничать. - А Фрэнк был арестован с позавчерашнего дня? - Да, сидел в камере. Так что, тебе есть, что мне рассказать? - Нет. - А в тюрьму хочешь?- Не особо. - А хочешь, чтобы твой приятель освободился и уехал к себе в Нью-Джерси, или откуда он там?.. Знаешь, я могу устроить. - И что вы от меня хотите? - То есть ты готов? - К чему, черт возьми? - Пока ни к чему. Понимаешь, я вижу, ты парень толковый, хоть и с прибабахом. Полиции сейчас нужен... Эээ... Информатор в семье Клементе. Ты не отнекивайся, Синатра уже выболтал. - Дело не в этом. Просто я никто в семье Клементе. Я шестой день в Америке. Я же вообще ничего... - Да ты не горячись, я все понимаю. Нам именно такой и нужен. Начинающий. Я тебе помогу устроиться, освобожу твоего друга, замолвлю кое-где словечко. От тебя ничего не требуется, просто работай, как и работал на Луку Гурино. И имей в виду наш разговор. А потом, лет через пять, когда ты у Клементе освоишься, то станешь по мере возможности поставлять в полицию нужную информацию. Никто тебя не тронет и не раскроет. Тебе и предавать никого не придется, просто, не себе в убыток и в полнейшей безопасности, будешь сотрудничать с полицией. Поверь, все от этого только выиграют. - Вы самого главного не учли. Нашим с Фрэнком последним заданием было охранять третью жертву, Банни, уж не знаю, как ее зовут... - Августа Грей. Это ничего. Думаю, если ты постараешься, то сможешь снова завоевать доверие Гурино. Ты справишься, я уверен. Тем более, раз убийцей оказался человек семьи Клементе. Получается, они сами виноваты, что не доглядели... - Но Мартин не убийца... - Почему ты так думаешь, Генри? Потому что втемяшил себе в голову, что убийца Макферсон? Так вот, нет, не Макферсон. Макферсон мой друг и очень хороший человек, хоть и со своими странностями. Хотя ты еще страннее. И именно поэтому я считаю, что ты справишься с задачей. А насчет Мартина... Прямых улик против него нет. Но он действительно был неоднократно замечен неподалеку от мест преступлений. Кроме того, он много кого успел достать. Да и что он делал в подвале в Гатри? - Не знаю... Может, искал Фрэнка. - Может и так. Но ты его пристрелил, как ты говоришь, случайно. И теперь, если откажешься от моего предложения, то отправишься в тюрьму лет на двадцать, это я тебе гарантирую.- Но что вы будете делать, если еще кого-то убьют? - Ты же, помнится, сам тут выступал, говорил, что жертв будет пять? Да и мне, если честно, чутье подсказывает, что все закончилось. Ладно. Пока новых жертв нет, Дениро останется главным подозреваемым. И тебе это поможет при устройстве в семье. - Меня туда не возьмут. - А ты постарайся, чтобы взяли. - Я не хочу становиться крысой. - Ты не в том положении, чтобы делать то, что тебе хочется, понял, умник? И я еще раз тебе говорю, что ты будешь в полнейшей безопасности и вне всяких подозрений. Главное сам себя не раскрой. Ну что, согласен? - А можно я подумаю? - Еще чего! Либо соглашаешься сейчас, либо никогда. Мне уже надоело тебя уговаривать, так что вот, подпиши вот эту бумагу... - Не буду я ничего подписывать.- Еще как будешь...Разумеется, я ничего не подписываю. Но все-таки делаю это через пять дней. Через пять дней угроз и уговоров Нормана. Мне уже наплевать.Я уже ничего не могу. Я плохо слышу, не чувствую запахов, да и совсем остальным беда. Но самое главное, теперь я точно понимаю, что во мне больше нет ничего особенного. Я не ясновидящий больше, да был ли я им? Вряд ли это слово подходит...Теперь я просто человек. И мысли в голове, неповоротливо и с ворчливыми упреками, твердят мне, что я все потерял. И теперь все будет именно так, как и должно быть. И возможно, если бы я не открывал "Арсмориенди", когда мог не открыть, все сложилось бы по-другому... Нет, не сложилось бы.Мне остается только прокручивать в памяти последние события и пытаться в них разобраться. И теперь я не знаю, прав ли я. Без внутреннего компаса безошибочного уверенности я могу только гадать.Гадать о том, что Макферсон не убийца. Я правда идиот, раз основывал свое мнение на частичке кожи Густава под ногтями четвертой жертвы. Это не могло быть совпадением. Но это действительно совпадение.Получается, я не ошибся, когда во время нашей первой встречи подумал, что Густав хороший человек. Чутье не обмануло меня уже тогда. Густав хороший. Такой же хороший, как и Виктория. Вся вина Макферсона заключается лишь в его падкости на проституток, только и всего. Мне остается только предполагать, не ясновидящий ли Макферсон, не такой ли он, как Анук и каким был я? Нет, Макферсон не такой. Он принципиально другой, но все из той же оперы. Он особенный, но по-другому.Мы с Анук можем лишь наблюдать за фортелями "Арсмориенди". Убийцы для нас неприкосновенны. Мы каменеем в их присутствии и не можем им помешать. Мы можем лишь идти по следу, восхищаться запахами, злиться и ненавидеть. Может мы и владеем какими-то паранормальными способностями, да только бесполезны они в случае с "Арсмориенди". Способностей наших хватает только на то, что бы путешествовать во времени, видеть будущее, совершать чудеса, но все это действует лишь до того момента, пока мы не подберемся к "Арсмориенди" на опасно близкое расстояние.А дальше все. Мы становимся на предохранитель. Какими бы сильными мы не были, максимум, на что мы способны, это подойти к "Искусству умирания". Подойти, но не в коем случае не заглядывать. Для нас это губительно, это яд, ломающий нас, разрушающий, отнимающий все способности. Именно это со мной и произошло.Но откуда мне было знать, что я не должен смотреть в "Арсмориенди"? Я не должен был, но был в тот момент настолько силен, что смог это сделать, за что и поплатился. Надо было действовать как Анук. Стоять у закрытой двери, биться головой о бетонную стену. Находиться поблизости от "Арсмориенди", но не губительно вплотную. Тогда бы, возможно, я, как и Анук, понял что-нибудь. Понял "Искусство умирания" не читая его самостоятельно (ведь я просто не могу этого сделать), а наблюдая за тем, как читают другие. Наблюдая снова и снова, сквозь тысячи лет, так же, как это делает Анук. Ведя подробные конспекты и дневники, изучать как другие сходят с ума, но самому оставаться целым. Вот так и нужно было делать...Я не вижу в этом никакого смысла. Ну да. Теперь я не могу его увидеть, даже если бы он был. Теперь эта территория закрыта для меня навсегда.Мне остается только догадываться. Догадываться о том, что настоящим волшебником был только Макферсон. Он не чувствовал запахов. Он ни разу в жизни не слышал об "Арсмориенди". Он любил найти какую-нибудь шлюху на улице и сделать ее королевой. Он был бездарным художником. И именно он был по-настоящему великим. Намного большим, чем мы с Анук.Вот кто настоящий ясновидящий. Макферсон. Вот кто действительно хороший человек. Хороший... С хорошестью, передающейся по наследству. Именно Макферсон, единственный, кто почему-то неподвластен "Арсмориенди". Может именно потому и не подвластен, что не знает о его существовании. А может потому, что Макферсон из избранной касты совершенно особенных. Таких особенных, что даже мы с Анук нервно курим в стороне.Только Макферсон может остановить "Арсмориенди". Спутать его планы и пустить все не потому пути, который написало "Искусство умирания", а по пути совершенно другому, рандомному и непонятному.

Только Макферсон может остановить убийцу. Именно Густав остановил убийцу сейчас. Остановил одним тем, что арестовал шестую жертву и Фрэнк убийце не достался. Макферсон спас Фрэнка своей неподвластностью высшим силам.Да, у Густава не получится остановить Аккермана, но, возможно, прояви он расторопность, остановил бы, а так... А так за Густава это сделала крошка Виктория. Виктория выстрелила в подражателя Аккермана, и если и не убила, то точно остановила.

Фрэнк действительно был шестой жертвой сегодняшних планов "Арсмориенди". И если бы не Макферсон, Фрэнк никогда бы не спасся. Я бы не смог спасти его, это просто не в моей юрисдикции - мешать "Арсмориенди" веселиться. Я не смог бы ничего сделать. Ничегошеньки. Я ведь и так ничего сделал, верно? Никого не спас, даже близко не нашел убийцу. Все, что мне удалось сделать, это выяснить план действий убийцы, его жертв, его мотивы. Это и есть мой потолок. На большее я не гожусь (куда уж больше).Фрэнка, как жертву "Арсмориенди" невозможно было спасти. Никому. Кроме Макферсона. Макферсон не спас Иду, но зато вот спас Фрэнка. Только Густав мог это сделать. Мог спутать нерушимые планы "Арсмориенди", мог забрать шестую жертву и отвезти в участок. Посадить за решетку, допросить, и своими нехитрыми подозрениями так непоправимо разрушить великие замыслы, что уже не исправить.Макферсон спас Фрэнка, а вовсе не я. Возможно, именно поэтому через несколько лет в Праге "Арсмориенди" захочет расквитаться с Макферсоном. И расквитается, но не убьет. Не сможет. Не сможет направить руку Аккермана, чтобы прикончить Макферсона, просто потому, что он под защитой каких-то еще более высших сил. Куда более высших, чем "Арсмориенди".Мне уже никогда не узнать, к чему там относится Макферсон. К каким небесам и к каким океанам, остается только догадываться, что эти небесаи океаны в сотни раз выше и глубже, чем потолки и лужи "Искусства умирания"... Но это уже не мое дело. Это не было бы моим делом, даже если бы я не потерял своих сил. Просто я, как крепостной, закреплен за "Арсмориенди". А Густав закреплен за чем-то куда более особенным.

А что до настоящего убийцы, то я не знаю кто он. Он ускользнул, как я и предполагал. Мартин, скорей всего, ни в чем не виноват, а я убил его... Случайно. В убийцу я бы выстрелить не смог, я же далеко не так крут, как Виктория. Убийца не попал бы под мою пулю. Убийца просто не сидел бы там в подвале, в ожидании меня.Убийца бы мне никогда не попался. Не оставил бы улик. Он был бы вне подозрений. Он слишком ловок. Вороньей ловкостью его наделило "Арсмориенди". Если бы я действительно снова увидел бы убийцу, то не смог ничего ему сделать. На это способен только Макферсон.Мне остается только предполагать. Предполагать, что абсолютно неведомый мне убийца живет сейчас как и жил раньше. "Арсмориенди" его бросило и отчалило в Прагу. А убийца, возможно, умрет, возможно, так же как и Аккерман, попадет в психушку, а возможно, останется жить в этом самом городе бок о бок со мной. Это больше не важно. Он теперь никто, как и я. Он больше не занимает мою голову.Мне остается только догадываться, куда подевалось "Арсмориенди" со второго этажа. Его кто-то забрал, пока я был в отключке? Но кто? Вуди? Мартин? Анук? Сам убийца?Я по-прежнему не знаю, что такое "Арсмориенди". Помнится, что Фрэнк, пересказывая Анук, говорил, что каждый читатель видит в "Арсмориенди" что-то свое и всем мерещится разное. К каждому у "Арсмориенди" особый подход. К каждому, кому суждено пролистать "Арсмориенди". Мне было не суждено, но я был слишком силен, чтобы попытаться. Попытался вот. "Арсмориенди" не знало, что со мной делать, поэтому просто обезвредило меня. Просто уничтожило и исчезло из моей жизни. Туда ему и дорога.Вот так все и закончилось. Макферсон уволился из полиции и уехал в Европу. Фрэнка освободили и он умотал в Хобокен. Я снова стал работать на Луку Гурино. Ну а дальше вы знаете.***Смерть Генри.Как же было больно. В меня много раз стреляли, но так больно не было никогда. Даже двадцать лет назад, когда мое осязание испытало на себе всю боль этого мира. Сейчас было больнее. Возможно, именно из-за того факта, что я понимал, что действительно умираю. От этих ран. От этой крови.Я не боялся идти сегодня в Линкольн-Парк. Я, если честно, забыл. Ужасно глупо, но я и должен был забыть, потому что иначе бы не пошел бы ни за что.Двадцать второе число, теплый, даже жаркий сентябрь пятьдесят первого года. Асфальтовые дорожки парка были залиты ослепительным солнцем, а тронутая желтизной листва была упоительно последней.Меня вычислили раньше, чем я предполагал. Кто-то в Федеральном бюро расследований сдал меня. И поэтому меня решили показательно казнить чертовы тонги. Я думал раньше, что меня застрелят, и это будет очень хреново, но не так уж ужасно. Подумаешь. Гангстеры пачками ложатся под пули каждый день... Но все оказалось намного хуже.Их было пятеро. Рядом ждала машина, чтобы они могли быстро уехать. Все китайцы в Эмпайр-Бэе на одно лицо. Поэтому стоило им уехать и их бы никто никогда не вычислил.Их было четверо с их проклятыми тесаками для рубки мяса. Или рыбы. Или что там китайцы жрут, я не знаю. И еще один, пятый наблюдал.Они шли навстречу. Все четверо до ужаса одинаковые, в темных кожаных куртках и узкоглазой презрительностью на лицах. Я сразу почувствовал недоброе, но ничего не сделал. Просто остановился, когда они меня окружили.

- Ты - крыса, грязный ублюдок. У нас для тебя сообщение от мистера Вона...Срабатывают рефлексы. За поясом у меня магнум. Чем быстрее я его достану, тем больше шансов успеть выстрелить... Но уже в следующую секунду мою руку перехватывают и заламывают за спину. И непроизвольно дергаюсь, пытаясь вырваться... На разговоры больше времени нет. Китаец, наверное, собирался сказать еще что-то, но не успел.Первый удар приходится по правому плечу. Удар отвратительно острого тесака, под которым и ткань, и кожа, и мышцы расходятся, словно оставленное на солнце масло под ножом. В следующий момент рука отнимается, но это чужеродное ощущение сразу теряется в страшной боли все новых и новых молниеносных ударов. Это и было самым поганым. Очередной удар, обжигающая, выворачивающая наизнанку боль, заставляющая задохнуться криком, и мне кажется, что это самое ужасное, что я когда-либо чувствовал, и что хуже уже быть не может. Но спустя мгновение становится еще кошмарнее, и потом еще, и еще уже за гранью восприятия.И это конец. Уже не выбраться. Я упал на асфальт, и перестал соображать. Только будто со стороны слышал свои крики и хлесткие звуки рубящих ударов. Меня оставалось все меньше с каждой секундой.Но потом, далеко-далеко, словно на другом конце города, начали раздаваться выстрелы. Я перестал воспринимать боль. Слава богу. Все закончилось. Я лежал на боку и уже совсем был готов испустить дух, так и не осознав, что происходит, когда меня перевернули на спину чьи-то руки.

Сознание ускользает. Голос Джо где-то за кадром. И чуть позже голос Вито. Я не разбираю, что они говорят. Хотелось бы обрадоваться, что они спасли меня, но поздно. Поздно...Я не могу шевелить глазами. Вернее, одним, оставшимся целым глазом. Но я все еще вижу. Вижу белесо-голубое, неяркое небо. В какой-то момент там впереди мелькает силуэт, в котором я угадываю Вито.

Вито... "Он был такой славный парень, действительно хороший. Синеглазый, светился изнутри и много курил. Вито - теперь мой друг ненадолго. Когда я думаю о нем... Я думаю, у него было полно времени. Но он терял его, долго раздумывая и вздыхая, поднося к лицу зажигалку в дрожащих руках". Мысли путаются. Вито исчезает, освобождая дорогу только белизне неба. Оно все светлеет и уже слепит зрение бесплодной яркостью. Засвечивается. Все засвечено, как и тогда.Тогда была смерть. Смерть и сейчас.Откуда-то пахнет облепихой... Осознание этого даже заставляет меня на секунду снова уцепиться за реальность... Я двадцать лет не представлял, каково это, чувствовать запахи. А сейчас облепиха с рыжими ягодами и сочащаяся с веток смолой заполняет меня, как тогда. И этот запах не агрессивен, он прекрасен. Нет и не было ничего лучше. Наверное, Джо подумает, что облепихой пахнет моя приставучая кровь, остающаяся на его руках... Но я-то знаю. Это запах моей смерти. Так уже было когда-то давным давно, в такие древние времена, что невозможно вспомнить, в те времена, когда было холодно, когда происходило что-то странное... Нет, память меня оставляет.Только давленые ягоды облепихи стелются по засвеченному асфальту. И белизна неба впереди заполняет все вокруг... В голове поют птицы. И снова возвращаются те слова из песни Фрэнка, что когда-то спасли меня от "Арсмориенди". Я так и не услышал эту песню. Она еще не написана. И Фрэнк еще не спел ее...Откуда же тогда этим словам взяться в моей голове? When I was seventeen It was a very good year... Это бред. Это я перестаю соображать, но действительно слышу сквозь стрекотание малиновок и шум лесного ручья, действительно слышу, как Фрэнк произносит эти слова начала медлительной песни.Фрэнк? Синатра? Последний раз проходится по моим мыслям и растворяется в засвеченной белизне неба.Когда ему было семнадцать. Это был действительно хороший год. Это был действительно хороший год для холодных городских улиц. И промозглых одиноких ночей. Мы сидели в машине, пахнущей гибискусом. На бесконечных дорогах.Когда ему было семнадцать.