Когда влюбляешься в серафима (Ноль Два/Ичиго) (1/1)

Ноль Два летает красиво, изящно, взмахивая своими крыльями сильно и просто прекрасно. Эти алые перья шлейфом следуют за ней, кружась в воздухе осенними листьями каждый вечер, независимо от того, весна сейчас, зима ли или вообще лето. В Ноль Два осень всегда, и девочка-кёрю не боится сиять на закатном небе ярко-ярко, обжигая тело лучами горячего, далёкого солнца, до которого ей, увы, не долететь.Ичиго смотрит на сияющую двукрылую осень из своей комнаты?— старается скрыть восторг и неподдельное восхищение, старается унять дикое желание высунуться в окно, хлебнуть до потери сознания осеннего воздуха и поймать руками красные листья-перья, да вот только об крылья свои же спотыкается и падает на колени, шикая, потому что коленка снова в кровь, а пластыри у неё, как назло, закончились ещё утром. Ноль Пятнадцать поднимает яркий зелёный взгляд на закатное солнце и щурится, потому что девочка-кёрю действительно слишком яркая в своей синей крови на алых крыльях.Полукровкам летать так изящно и смело не позволено, но Ноль Два лишь скалится и хрипит, кандалами стуча о холодный пол, ломая ногти и стирая рога в порошок. Девочка-кёрю зверем внутренним смотрит на небо за небольшим окошком под самой крышей и тянется, тянется, вот только с одним крылом не взмоешь в воздух, лишь крыло отобьёшь об неожиданно холодный весенний ветер.Ичиго смотрит на прибывшую Ноль Два без единой эмоции в потускневших глазах, но кулаки сжимает так, что белоснежные перчатки скрипят и вскоре плывут красными пятнами. Ноль Пятнадцать ощущает внутреннего зверя слишком хорошо, но вот осенние листья, закатное небо и запах красной сырости не тревожит более, не заставляет спотыкаться о свои крылья и желать тёплого неба, которое сочится из осени с красным крылом.Ноль Пятнадцать перечёркивает даты на своём календаре красным маркером день за днём; Ноль Пятнадцать подходит к Ноль Два не ближе, чем на пять метров; Ноль Пятнадцать смотрит на Ноль Два уже не из комнаты, а в упор, потому что вот же она?— осень?— напротив, сидит за столом и пьёт золотой мёд, который течёт по губам, сверкая в лучах солнца. Только глаза эти?— холодные, мятные, от взгляда этих глаз, что иногда тоже сверкают кровавой листвой осеннего леса, становится холодно и тревожно. И Ичиго спотыкается о крылья, которые прячутся под большой накидкой, падая на колени и, надо же, сбивая колени в кровь.Девочка-кёрю скалится, клыки показывает, но лишь подаёт когтистую руку, мягко поддерживая за локоть и талию, помогая подняться. И Ичиго думает, что дракону, должно быть, очень грустно не чувствовать осени под своим крылом.Поэтому Ноль Пятнадцать щёлкает застёжкой на накидке и отбрасывает её, расправляя шесть своих белоснежных крыла, взмахивая ими и поддерживая Ноль Два. Голову кружит запах краснокрылой осени и запах подснежников весенних, причудливо смешиваясь в симфонию серафима, что трепетно крылами своими готов обнять весь мир, и лишь часть его?— поднять гораздо выше облаков и самих галактик. Ноль Два смотрит на красное небо, трогает облака и пропускает те сквозь пальцы, начиная снова сиять закатами и рассветами, оставляя после себя листья-перья, плачет и улыбается, захлёбываясь в неожиданной весне.Девочка-дракон трепетно прижимает к своему телу своего личного серафима, в глазах которого?— весна, а на крыльях?— тысячи тысяч подснежников; девочка-весна целует краснокрылую осень мягко, пересчитывая пальцами каждое алое перо-лист, задыхаясь красной сыростью.