4. Атлантика (1/1)

?Хей, док. Знаешь, отвык звать тебя так. Совсем отвык. В последних письмах, тех открытых письмах, где мы поливали друг друга грязью, как мы там друг к другу обращались? Уважаемый мистер Дойл, сэр Его Королевское Достоинство, господин Гениальный Зад, всётакое прочее. Тебя не тошнило? Меня ― да. Странно, что я вспоминаю об этом спустя столько времени, да? И, наверное, тебе странно, что я вообще пишу, может быть, моё письмо уже в мусорной корзине. Если так, дальше я могу воротить на бумаге всё, что угодно. Так что держись. У меня какое-то странное настроение сегодня, да и вообще в последнее время, может быть, это потому, что мне начинает осточертевать мой успех, ведь ты-то знаешь, что рано или поздно успех осточертевает. Да, знаешь. Ты вообще многое знаешь, и меня знаешь неплохо. Мы были с тобой так похожи, не потому ли кончилось так, как кончилось? Хотя в одном мы не похожи. Совсем не похожи. Ты рыцарь, Артур. Сколько я тебя знаю, всегда был рыцарем. Я тоже знаю тебя неплохо, я понимаю, что это письмо ― дохлый номер. Если мне и следовало перед тобой извиняться, ― то сразу, когда ты только этого попросил. Запоздалые извинения на рыцарей не действуют. Это немногое, что я точно знаю о них. И тем не менее, я извиняюсь. За то, что позволил себе грубости в адрес Джин, ни за что другое, но… извиняюсь. Уже вряд ли что-то изменю, но, может быть, ей будет не так противно вспоминать о моем существовании. Тебе-то противно. Я знаю. Забавно, док. Я ведь сохранил ее чертово письмо. Сохранил, давно уже не показываю никому и иногда перечитываю. А знаешь, что еще забавнее и одновременно просто бесит меня? Каждый раз в строчках я нахожу несомненныеподтверждения то тому, что был абсолютно прав, развязав с вами войну, то тому, что совершил одну из страшнейших ошибок в жизни. ?Живи…? Знаешь, в _тот_ момент я думал, что ты что-то ей рассказал. Рассказал обо мне. Ведь и когда у вас бывала Бэсс, твоя жена спрашивала у нее о моей матери. Из жалости, чтобы понять лучше? А может, для того чтобы меня обдурить? Обдурить… Потом я вспоминаю многое, многое другое, даже это ее пальто, которое она накинула мне на плечи. А ведь она смахивает каждую пылинку с каждой поверхности и чистит туфли каждые пять минут. Она жалела меня, правда жалела? Пусть и как какого-то глупого пса. И вот тогдамне кажется, что я просто ублюдок. Но поскольку я верю, что письмо уже в мусорной корзине, я скажу тебе мерзость, док. Да, серьёзно, самую настоящую мерзость, ты еще даже не представляешь, какую. Впрочем, представляешь, мы же были с тобой друзьями и ты знаешь, на что я способен. Так вот, Артур. Мой чудесный наивный Артур.Я ненавидел твою жену. Ненавидел так, что надеялся, что однажды ее линчует взбесившаяся толпа противников спиритизма.Да, Артур. Я ненавидел Джин. Не знаю, сколько раз мне надо написать это, чтобы ты, добрая душа, меня проклял. Трёх хватит?.. Ненавидел. Ненавидел. Ненавидел. Я не считал ее плохой, нет, док. В ней не было ничего плохого, может, кроме некоторого занудства, но ведь и ты тоже зануда.Более того, вопреки всем моим высказываниям и последующим выпадам, я даже не считал еев полной мере шарлатанкой. Если спиритический дар и может существовать в какой-либо форме, у нее он, несомненно, есть. Не такой, чтобы вытворять вещи, которые она якобы вытворяла с летающими столами, и всё же. Что-то она чувствует, что-то видит. Нет. Она не была для меня ни плохим человеком, ни шарлатанкой, Артур, ― два мнения, которые ты от меня слышал. Ты слышал только то, что я говорил. А я ведь Гудини. Я иллюзионист. И хотя на подаренном экземпляре ?Англо-бурской войны? ты написал, что я всегда ищу правду, на самом деле я тот ещё лжец. На деле… она была твоей женой, Артур. Вот и всё. Так просто, так глупо, так не ?по-мужски?, как любит талдычить наш новый век. Вообще если быть все же честным (но помни, что я лжец), то я тебя всегда ревновал. Ко всем, с кем ты сближался, даже к нашей славной Аделаиде, по которой я, к слову, очень скучаю. Вы оба были такими умными, такими сдержанными. Я наворачивал возле нее круги, а она мирно беседовала с тобой, и ты улыбался ей, а глаза у вас обоих были серьёзными до тошноты. Вы переживали одно горе, это делало вас союзниками. Я не мог этого себе объяснить. Я не признавался, но… в итоге я ведь даже поцеловал ее. Просто чтобы в отчаянии она не поцеловала тебя. Мне кажется, позже она поняла это, ведь у нее отлично работали мозги. Не потому ли перевелась в другой дивизион, когда мы вернулись?.. Что говорить, Дойл, насколько я безнадежен? Что говорить, если в какой-то момент я заревновал тебя к Холмсу? К набору английских букв, налепленных чернилами на бумагу и потом засунутых под кожаныепластинки. Холмс ― это ведь отдельная история, не только для меня, но и для всех, кто любит твои книги. Бумажный Холмс живее многих людей из плоти и крови. И он всегда был рядом. Настолько, что спас тебе жизнь там, в том деле с ?Королём Эдуардом?.

Это всё просто смешно, правда? Смешнее только то, что было одно безумно дорогое тебе существо, к которому я не ревновал никогда. Туи. Нечто настолько священное,что, когда я узнал о ее существовании, это было само собой разумеющимся. Ты же рыцарь. У тебя должна быть дама.Дама… которая, как бы я тебя ни утешал и ни уверял в обратном, никогда больше не подарит тебе поцелуй. А потом место дамы заняла _она_. Она была рядом и помогала тебе переживать потерю. Она была нужна тебе, дала тебе надежду, я это отлично увидел, когда вернулся, и я не мог этому не радоваться. Я _должен_ был радоваться. Но если бы ты знал, как трудно радоваться чему-то, одновременно понимая: в минуты, когда безумие из-за потери матери охватывало меня и я захлебывался, ты постоянно брал меня за руку. А вот я, сияя в софитах, тебе ее не протянул. Я поплатился. Когда я пришёл, ваши с _ней_ пальцы были переплетены так крепко, что страшно взглянуть. Может, я и не прав, копаясь в собственной душе, Артур. Может, это и не ревность вовсе, и, может, не ненависть. Может быть, всё это ― только вина. Это преследует меня, и уже ничего не сделать. Как не сделать и с тем, что в _тот_ день, в ?Метрополе?, заставив меня сказать, что мама мертва,ты действительно меня освободил. Знаешь, Артур, до этого я часто ходил к медиумам тайно, без полиции, без всего того разоблачительного, что громыхало позже в ?Стрэнде?. Я ходил и умолял. Чтобы мама поговорила со мной. А она молчала.И даже если твоя супруга услышала только тень ее голоса или не услышала ничего, так или иначе именно после _её_письма я остановился. Я больше не искал к маме пути. Я её отпустил. И понял, что после всего, что сделал, мне лучше отпустить тебя. Потому что еслиумрёт кто-то еще, ты снова получишь свой удар в живот, а однажды можешь получить и пулю. Я умею очень сильно привязываться, док. И совсем не умею терять. Я не хочу искать никаких красивых переходов, тем более, уж теперь-то письмо точно вмусоре. А если так, то я могу поговорить о вещах совсем глупых, о тех, которые вызывали у меня обычно только фырканье. Давай немного поговорим о феях, Артур. Об этих твоих любимых феях. Знаешь, я просмотрел тогда снимки из Коттингли. И прочитал твое послание. Моей первой мыслью было ринуться на пароход, второй ― за штурвал самолёта, хотя, признаюсь, это острое удовольствие, даже более острое, чем когда я трахался с тобой, вися при этом на цепях. Так или иначе… я не сделал ни того, ни другого. Я заставил себя вспомнить, что ?отпустить? ― это значит ?навсегда?. А снимки… я не знаю, что тебе о них сказать, я не нанимал эксперта, а только сам поработал в фотолаборатории приятеля.Они могут быть поддельными. Могут не быть. Так или иначе, они действительно оставляют немного ?магическое ощущение?. И, может, я даже хотел бы, чтобыони были настоящими. Хотя бы потому, что тогда ты бы улыбнулся. Я скучаю по тебе, док. На самом деле, весь поток текста, который уже едва влезает на лист, можно свести к нескольким последним абзацам и даже к одному предложению: ?Я по тебе скучаю, скучаю, скучаю, чёрт возьми?. Мне не хватает и тебя, и всего того, что было для нас общим. Расследований. Аделаиды. Увальней из Скотланд-Ярда. Мне даже не хватает Джин, этой странной Джин с ее медиумными досками, рыжими волосами и невкусной едой. И еще мне очень не хватает твоей новой книги, я слышал, ты работаешь над сборником под условным названием ?Архив Шерлока Холмса?. Я закажу ее, и мне ее привезут. Но это будет, кажется, уже шестнадцатая твоя книга, которая встанет на мою полку без подписи. Ты даже не представляешь, как иногда книге не хватает пары небрежных рукописных строк на титульном листе. Я хочу приехать в Англию, док. Я уже планирую турне. Я взял бы книги с собой, но возьму только какую-нибудь одну, и она станет знаковой, если ты ее подпишешь. И если я снова услышу еще и твой голос. Мне не хватает твоего голоса. Знаешь, он не самый мелодичный, но я помню, как ты читал абзац из ?Собаки Баскервилей? вслух. Когда я перечитываю эту книгу, он до сих пор звучит у меня в голове именно твоим голосом. Чертов твой голос. Я не могу его забыть. Я написал бы что-то еще, о чем наверняка забыл. Глупо обрывать вот так, но письмо может ведь быть уже выброшено, так что плевать, пусть так, я напишу еще парочку, если ответишь. Сегодня, как только я поболтаю с несколькими поклонниками, которые уже довольно давно рвутся встретиться со мной, это посланиепоплывет через Атлантику прямо к тебе. Я еще кое-что хочу приписать на обороте, я знаю, что тебя это взбесит, но как же без этого? Переверни страницу. И сразу вспомнишь.А мне пора дать одному из этих юных дураков стукнуть по моему железному прессу, как он вроде бы хотел, чтобы убедиться, что это не трюк. До скорой встречи. Я верю, что до скорой. Гарри? Оборот страницы: ?Да, док, эта паршивая песня. Знаешь, она уже настолько нам приелась, что я даже пообещал Бэсс: если вдруг умру раньше нее и (пусть призраков не бывает), захочу ее навестить, вместо приветствия спою куплет. И вот тогда она сразу поймет, что никакой шарлатанистый спиритист ее не дурачит. Помнишь? Rosabelle, sweet Rosabelle, I love you more than I can tell. Over me you cast a spell. I love you, my sweet Rosabelle. (1) Теперь и ты знаешь этот секрет. Так что если я умру раньше тебя и стану призраком (пусть призраков, повторюсь, и не бывает), слушай тишину внимательнее. Я обязательно к тебе загляну. Хотя бы чтобы сказать, что призраков не существует. Я тебя… Я тебя вижу, Артур. Как никогда ясно. Дым рассеялся. Ты ведь помнишь, что я имею в виду, правда?? Сегодня Хэллоуин (2). И я так и не отправил это письмо. Просто, получив те несколько вроде бы случайных, но несущих такую боль ударов, корчась от них и натягивая на лицо вежливую улыбку, я понял, что их возвращает мне то, во что я, казалось бы, не верю.

И это ?что-то? забирает меня, не давая на прощальные слова ни времени, ни права. Оно напоминает мне: ?Отпустить ― это значит навсегда?. Я смог один раз. И смогу второй. ?Прощай, док?. Я уже не могу встать с постели. Но окно достаточно близко, чтобы пустить клочья бумаги по ветру.