Глава 16. Дневник Владимира Корфа или Цена предательства. Начало бури (1/1)

18 ноября 1837 Падает снег. Вернулся из караула на северной стене. Снежное крошево насыпалось за шиворот, словно всю шею расцарапало... А дома нынче детишки лепят снежных баб, поди снег уж глубокий... вьюги в Петербургскую губернию приходят рано. Как там дома? Намедни, получил письмо от Андре из Петербурга. Светские новости обыденны и скучны, хотя, признаться, я уже затосковал по свету и его красавицам. На стене меня сменил Мишель. Нынче совсем холодно, с каждым новым днем становится холоднее. А ведь ещё не зима! Следует купить теплых вещей, пополнить запасы коньяка, да только сыскать хороший коньяк – задача весьма трудная. Вино здесь превосходное, а вот хорошего коньяка днем с огнем... Эх! Белая крупа с неба навевает уныние, но не хочется идти на партию в карты, не чувствую фортуны нынче. Выпью чаю с лепешками и холодным мясом да лягу спать. Эх, Вариных бы пирожков сейчас. 21 ноября 1837 Мы не продвинулись в наших поисках. Господин N затаился, что, впрочем, вполне ожидаемо и весьма разумно с его стороны. Остается только ждать и внимательно наблюдать. Бездействие угнетает! 22 ноября 1837 Ах! Ведь чувствовал, не следует сегодня браться за карты. И поди ж ты! Отвернулась от меня ветреная мадам Фортуна. Проигрался! Проигрался! Собирался купить зимнюю амуницию, а проиграл всё, что оставалось! Так ещё и в долги влез! Теперь придется писать отцу! Не могу же я позволить всяким господам назвать барона Корфа бесчестным человеком. Отец не слишком жалует карты, но делать нечего. Вот амуниция и будет поводом, да и не писал давно уже. Всегда нужно слушать свое чутье! Экий болван! 30 ноября 1837 Потеплело. Метель улеглась, а легкий морозец не позволяет хрустальному великолепию превратиться в отвратительную грязь. Зимние горы – настоящая сказка. Поутру я с отрядом и Донцов отправились в дозор. Узнали о походе за две четверти часа до выступления, изготовить людей и лошадей к походу – времени предостаточно, а более и не нужно. После происшествия с нарочным полковник сообщает о поручениях не более чем за две четверти часа – осторожничает. Оно и верно. Я обрадовался необычайно. Погода прекрасная, крепость уже опостылела, и оказия появилась проверить одного из офицеров. Накануне мы пришли к решению поочередно проверить всех подозреваемых. Коли Донцов действительно тот самый господин N, то случай ему представляется просто великолепный: за последнее время было несколько мелких стычек с горцами, но и только, добыча если и была, то столь ничтожна, что право даже смешно. Я сам вызвался на роль этакой наживки. Меня охватил азарт. При мне была депеша, особой важности она, конечно, не представляла, но Донцову знать сего нужды не было. Нашему господину шпиону сведения нужны, а тут такая удача – отряд наш совсем невелик, а вот путь лежит через ущелье, в котором можно беспрепятственно устроить весьма неплохую засаду. Горцы могли устроить засаду и сами, но в этом случае мне надлежало удостовериться что это и вправду так. А солдат я выбрал замечательных: молодцы расторопные, проверенные не в одном бою. Да, риск, но как кровь-то будоражит. ЭХ! Истосковался я по этому терпкому вкусу опасности.

Всё сложилось весьма удачно. Солдатики мои хоть виду и не подавали, но к нападению были готовы. И как только горцы ударили, сей подлец попытался напасть и отобрать депешу. Прострелил-таки мне руку, но то полнейшая ерунда, пару дней да заживет совсем. Вновь мое чутьё, вовремя обернулся, да коня поворотил, целил-то предатель мне в спину. Я выстрелил в ответ, но намеренно только ранил Иуду, ибо побеседовать с ним следует, а уж после вздернуть как последнюю гадину. Заслужил, сволочь! А пуля для него – слишком уж почетная смерть. Далее всё закончилось удивительно быстро. Бой был хорош! Мои молодцы действовали так, что любо-дорого. С горцами мы разобрались! Поди не ожидали джигиты столь резкого и сильного натиска с нашей стороны — это вам не на беззащитного вестового нападать! По телу разливается мрачное удовольствие, и дышать становится легче. Пусть спят теперь наши павшие спокойно. А вот господин Иуда ответит за свои злодеяния! В прошлый не вышло, но на сей раз предателя я смогу наказать! 5 декабря 1837 Как больно ошибаться! Как страшно ошибаться! Донцов. Действительно он! Всё он: и отряд, и вестовой, и ещё великое множество мелких пакостей, кои стоили жизни невинным людям! А ведь он мне при первой встрече даже понравился! Всегда гордился своей проницательностью, а тут ошибся. Не почуял гнилое нутро. Более всего ненавижу трусов, лжецов и предателей! Покровский выслал срочную депешу в ставку наместника, а нынче поутру получил ответ с требованием допросить, а после вздернуть. Расстрела предатель не заслужил. 6 декабря 1837 Решился написать только нынче. Так много накопилось в душе всего. Нужно с этим разобраться. Никогда ранее не любил копаться в себе, а последнее время ловлю себя за подобным занятием всё чаще. Но так оказывается проще многое понять. Сегодня в полдень Донцова повесили. Казнь через повешение — самое отвратительное зрелище. Даже человек, рассечённый саблей надвое, не выглядит так омерзительно. Но меня несколько удивляет другое. Я испытываю нынче странные чувства: причудливая смесь жалости и ярости, а ещё некоторой тревоги. Удивительно! Невероятно! Но лучше по порядку. Вчера Покровский позволил нам с Мишелем присутствовать на дознании Донцова. Он рассказал. Всё. И даже назвал имена своих связных, и как следует с ними связаться. Поступил как предатель дважды! Не мог он рассчитывать на то, что коли сдаст он своих союзников, то простят ему, заменят повешение каторгой. Нет, больно много погубил людей. А он таки открыл всю цепочку, и как мне показалось даже с некоторой радостью и даже облегчением. Что-то было в его глазах... Покаялся! Но есть одно обстоятельство, кое я не мог понять. Он утаил только одно – причину своего предательства. На прямой вопрос: ?Почему?? ответа не последовало. Единственный вопрос, который остался без ответа... А я очень хотел понять! Почему люди предают своё Отечество, своего государя, свой народ, друзей, родных?! Что ими движет? Неужто только жажда наживы? Но ведь это так мало! Да, вероятно, крайняя нужда может довести до отчаяния... но предательство – это низко. Не лучше ли с честью пустить себе пулю в лоб?Или жажда власти, вседозволенности, славы? Но в чем власть? В том, что ты скажешь, где и когда следует убить невинных людей? Решаешь, кому жить, а кому умереть? Дворянин, как и офицер, тоже имеет власть над своими крепостными или солдатами, но он должен чувствовать ответственность за своих людей, а не губить их почем зря когда вздумается... Вседозволенность, да нет её здесь... Убивать тех, кто слабее – это ещё большая низость. Да и убивать-то приходится не того, кого возможно хотелось бы... Ведь всё решает случай, обстоятельства! Слава – а сие и вовсе химера...бред какой-то... Если ты шпион, то тайна твоей личности равноценна безопасности. В подобных делах Слава может быть только посмертной, да и то... как можно относиться к предателям... Шакалы. Это больной рассудок! Вопросы мучили меня... и привели... в каземат. В любой крепости он есть... Донцова содержали под стражей. Но солдат меня пропустил... Не знаю, что подвигло предателя на откровенность, но он рассказал мне... Сейчас перед глазами встал его взгляд. Из темноты на меня впервые смотрели глаза, полные огня жизни. Его всегда холодный взгляд горел огнем когда он поведал мне историю о своей страстной любви к черкешенке, о желании жениться на ней, об условии её отца, о своих метаниях, о принятии... Он, офицер и дворянин, предал Отечество во имя своих страстей! Донцов понимал, что губит себя, но слепо шел на поводу у своей страсти. Он говорил, говорил, говорил, захлебываясь словами, а я не мог поверить... Причина...цена предательства – любовь! Невероятно! Не укладывается в голове! Выше моего понимания! Забыть честь, долг, гордость... и всё ради чего?! Ради призрачного счастья?! Более всего похоже на очередную ложь. Но я понимал, что он не лжет. Он честен, словно на исповеди. Напоследок Донцов бросил мне в спину слова, которые и до этих самых пор стоят у меня в ушах: ?Сейчас Вам меня не понять. Но тебя тоже терзает страсть. И тебя она погубит! Только тогда ты поймешь меня!?. Слова так ошеломили, что я не нашелся что ответить и вышел из камеры в смятении. О нашем разговоре я не рассказал даже Мишке. Его повесили в полдень. Повешенный не заслуживает моей жалости, но я испытываю её и за это злюсь на себя. А тревога... отмахнуться и забыть... Я не хочу задумываться над его словами, не хочу задумываться, почему он открылся именно мне. Но одно я знаю наверняка: страсть можно обуздать, а ещё — ни одна страсть не стоит предательства!