Глава 13. Дневник Владимира Корфа или Размышления. (1/1)

11 октября 1837. Мы прибыли! Как же утомительна езда в карете! Да ещё и столь дальняя! Ох! Мой верный Гром заскучал ужасно, как и его хозяин, так плестись – это не в моём и не в его вкусе. То-то мы прокатимся! Уже чувствую этот свежий ветер, такой душистый, немного сырой, видно недавно здесь дожди были, и опасный, как всегда, опасный ветер Кавказа. Кавказ! Обманчиво прекрасный и опасный – всё как я люблю! То, что мне сейчас так необходимо. Крепость Н* - ничего примечательного. Фортификация, пожалуй, чуть отличается, но я не инженер, а так — как и любая другая крепость Кавказской линии. Квартиру нам с Мишелем отвели вполне приличную, и командир наш на первый взгляд вполне сносен, но первое впечатление – всегда ловушка. Но пора знакомиться с местным обществом! 13 октября 1837. Комендант, Василий Сергеевич Покровский, в честь нашего с Мишкой приезда устроил званый обед, на который были приглашены все офицеры гарнизона. Местное общество, надо признать, весьма колоритно, а барышни недурны. Дарья Васильевна Покровская – старшая дочь нашего коменданта, весьма мила, но столь жеманна, что после одного танца и непродолжительной беседы я едва смог удержаться от колких замечаний на её рассуждения о музыкальных новинках. Ольга Васильевна – ещё совсем юна, но уже считается первой красавицей в округе – чиста и невинна, но ужасно глупа и скучна, а её вокальный, с позволения сказать, талант…о, уверен, отца хватил бы удар... У него же есть идеал, но сейчас не о ней… Анна Михайловна Покровская – весьма опасная особа, типичная матрона, имеющая двух дочерей на выданий. Да, мы с Мишелем – потенциальные и весьма завидные женихи в её глазах. С первого знакомства так расхваливать дочерей – фи! Я чувствую, что наше пребывание в Н* ещё преподнесёт нам множество сюрпризов, но боюсь – не очень приятных. Офицеры –же, по большей части, люди бывалые, но есть несколько человек нашего возраста. Вот скажем корнет Булавин – юноша миловидный, непринужденный в обхождении, достаточно приятный собеседник, но есть в нём что-то такое… Не понравился он мне. От него за версту веет угодничеством, чинопочитанием… Моё внимание привлек капитан Донцов – он, некая загадка. Когда Покровский представлял нас местному обществу, то он не попытался завести беседу как прочие, а просто представился и отошел в сторону. За весь вечер мы не сказали друг другу и пары фраз, но он произвел впечатление серьезного, умного человека. У капитана взгляд проницательный, задумчивый, но безразличный и холодный… взгляд очень уставшего человека. Вероятно, этим он меня и привлек. Я уже видел такой взгляд. Так смотрел Бергер – устало, безразлично, безжизненно. Я долго не смог выносить общество женщин и позорно сбежал к мужчинам, оставив бедного Мишеля одного развлекать хозяйку и барышень. Но, Миша, ай да умница! Никогда времени не тратит даром! Женщины весьма болтливы. Он успел много разузнать и сделать выводы. Я не ошибся по поводу Булавина – мальчишка едва не приклоняется перед комендантом и даже намекает на брак с Ольгой, но в этом деле пока не преуспел. А вот с Донцовым всё стало более или менее ясно, особых подробностей почтенная госпожа комендантша не сообщила, но обмолвилась о семейной драме и этого вполне достаточно. За полтора года службы Илья Дмитриевич ни с кем близко так и не сошелся, держится несколько отстранено, предпочитает уединение, но человек весьма образованный, бывал в свете. Мои наблюдения оказались верны. 14 октября 1837. Сегодня вновь были у коменданта. На сей раз была предложена партия в карты. Мне очень понравился Максим Денисович Нулапин – майор, премилый старичок, но очень дельный, хорошо образованный. В приватной беседе он разъяснил мне обстановку и тогда я понял, что не всё здесь так просто, как показалось на первый взгляд. Любое общество имеет подводные камни и свои маски и хорошо, если ты сможешь разобраться в них с первых минут пребывания. В целом он говорил больше о самой крепости (он – инженер), но так или иначе, беседа касалась и офицеров. Для себя я смог составить некоторые представления о людях, с которыми мне придется провести какое-то время. Я не заметил за Максимом Денисовичем никакой предвзятости и склонен доверять некоторым его суждениям, но полагаться я привык только на себя, ну, ещё, пожалуй, на Мишу. В целом картина не очень радует. Люди совершенно разные. С одной стороны такое разнообразие несколько развлекает, но с другой… Слишком много мыслей, да и столько писать не имею привычки, да и не вижу нужды. Одно можно сказать точно, доверия здесь мало кто заслуживает, но время и обстоятельства покажут лучше, чем все слова. 25 октября 1837. Как свежо нынче. Южное солнце ещё пригревает, но осеннее дыхание уже обдает своей свежестью. Сейчас раннее утро. Пожалуй, странная особенность, но здесь осень ярко чувствуется именно утром - с гор начинает тянуть сыростью, и словно бы, напряжением. Всё чаще идут дожди, а грозы здесь невероятно красивы, хотя смертельно опасны. У подножий гор деревья ещё укутаны разноцветной листвой, а на вершинах лежит снег. Право, мне жаль, что я не владею красками так, как должно. Волшебно. Они словно жизнь и смерть – подножия и склоны полны движения жизни: рождаются, меняют свое обличие, умирают и рождаются вновь, а вершины, закутанные в вечные снега, мертвы…хотя, впрочем… Вероятно, так выглядит бессмертие. Так выглядит вечность. Я смотрю на горы. Они так загадочны: вершины блестят снежными покровами, а по склонам ползет туман. Туманы здесь совершенно особенные — настолько густые и плотные, что порой невозможно ничего увидеть дальше собственной руки. Невольно приходит мысль: ?Какая, право, великолепная возможность спрятаться и напасть?. Ну, вот опять! Что это? Вновь моё чутье? Последние дни я чувствую напряжение. Не могу ясно понять причину, но, полагаю, дело в местной обстановке. За время моего пребывания в крепости я выяснил для себя несколько обстоятельств, которые меня и обрадовали и нешуточно насторожили: крепость расположена в живописнейшем уголке, вот только рельеф местности именно здесь совсем не способствует обороне и крайне хорош для нападения, если горцы решатся напасть, нам будет трудно её удержать. Крепость ещё имеет очень важное значение: контролирует и защищает один из важных путей поставки провианта для наших войск, и если дорогу захватят горцы наши войска ждет весьма плачевная участь. Подобное меня, как офицера, разумеется, настораживает, но в это же самое время весьма радует – такое положение заставляет держать себя в постоянном стоянии готовности к бою, даёт пищу для размышления, позволяет продумывать возможные маневры, не позволяет забивать голову прочими глупыми мыслями, что весьма кстати нынче. Ещё меня приятно удивила подготовка гарнизона. Да, солдаты подготовлены должным образом, что весьма радует, ведь мне есть с чем сравнить. Мой мысленный взор слишком часто возвращается к прошлому. Нельзя. Нельзя жить прошлым, тогда не останется будущего. Что-то меня сегодня уж слишком потянуло на философию. Никогда не любил сей науки, а сегодня только и философствую, созерцая прекрасный пейзаж. 1 ноября 1837.

Скука. Пока ничего не происходит. Остаются только карты, ведь нужно же как-то развлекать себя, не за дамами же волочиться, право слово. Да и где здесь сыскать дам, с которыми можно было бы приятно провести время ? Сегодня произошло сразу несколько событий, которые окончательно испортили мне настроение. 1. Отец не ответил на моё письмо. Я не слишком опасаюсь того, что причиной тому несчастье. Вот уже более пяти дней идут дожди. Дороги сильно размыло, некоторые горные тропы стали совершенно непроходимы. Вероятно в этом и причина задержки. Опасения меня не покидают, пока ничего серьезного, но... 2. Пожалуй, это испортило мне настроение несколько больше, чем отсутствие письма. Я зол! Мне вновь приснилась Она. Я полагал, что уже излечился от неё, и тому были подтверждения. Я совершенно спокойно жил эти месяцы без упоминаний о ней, только вскользь, ничего значительного. Эти мысли быстро покидали мою голову, а тут вновь. Я смотрю на капли дождя и вижу её глаза. В ветвистой тени мне мерещится её тоненькая музыкальная ручка. Она околдовала меня. Я не могу найти другого объяснения. Вот и сейчас. Зачем? Зачем я вновь пишу о ней? Но может, мне посчастливится, и бумага разложит всё по полочкам, и я смогу, наконец, избавиться от наваждения по имени Анна. Женщина, которая уничтожила мою душу, мою гордость, моё самоуважение. Я – дворянин очарован собственной крепостной. Ужасно! Низко! Как подобное возможно? С отрочества Она преследует меня, терзает тело и душу призрачным видением и жаркими снами. Я невольно сравниваю её со всеми знакомыми мне дамами, и они проигрывают ей. Самые блестящие красавицы высшего света проигрывают безродной крепостной! Порой закрадываются мысли, что следует отправиться к тетке и снять сглаз. Смешно, право слово! Не верю я в подобную ерунду. Время лечиться от помешательства? Не понимаю! Не могу понять! Анна занимает не свое место! Зачем отец так поступает? Зачем дал неподобающее её происхождению воспитание и образование? Для чего он растит её, словно диковинный оранжерейный цветок! Стекляшка никогда не станет бриллиантом! Не могу понять! Для чего столько усилий? Ведь будь она обычной крепостной, я, вероятно, и относился бы к ней так, как к прочим дворовым… А так со своим французским, с безграничной покорностью… Ох! Ненавижу! Очарован и ненавижу. А ещё… она всегда так безупречна, но холодна и… безразлична. Для меня в её глазах всегда только пустота, а я ещё помню её взгляд, наполненный солнечным светом. Наше детство… Тогда я ещё не знал о том, что она крепостная. Тогда маленькая девочка ещё не заняла моего места, и любовь родителей делилась пополам. Ах, минуло более десяти лет… Теперь в её глазах небо покрывается льдом, стоит только нашим взглядам столкнуться. В моих снах всё иначе. Всё противоположно тому, что наяву. Нет, не так. Моя ревность к отцу остается и во сне и наяву; мне претит ложь о её происхождении – этот факт непреложен в любой реальности, но в моих снах её глаза… они другие, и это невероятно злит и одновременно раздавливает… Внезапно, я спросил себя: ?А в чем причина такой бури?? Неужто, меня гнетут не сами сны, а их различие с действительностью? В самом ли деле я ненавижу ЕЁ? Или же ненавижу её РАВНОДУШИЕ ко мне? Страшные мысли. 2 ноября 1837. Я разбит! Все эти размышления измучили меня. Следует смириться и признать: бумага не помогла. Полочек и вовсе не получилось. Да какие там могут быть полочки! Вопросы давят, словно тяжелое похмелье, и ни одно снадобье не поможет. Впрочем, я знаю одно средство. Мне определенно нужна разрядка! Добрая скачка, а ещё лучше стычка с саблями – верное средство выбросить всё прочее из головы. Если я не займусь делом, требующим физических усилий, то попросту все эти терзания разорвут меня. Я ненавижу. Определенно. Но ненависть ненависти рознь. А причины - противоположны, что ещё ужаснее. Попытка разобраться загнала меня в тупик, и похоже, я не готов ответить на вопросы даже самому себе.