Глава первая. (1/1)

* * *1930. Последнее воскресенье августа выдалось необыкновенно замечательным: яркий солнечный свет щедро разливался по крышам домов и верхушкам деревьев, сверкал бликами на стёклах и других зеркальных поверхностях, падал на плечи спешащих по своим делам людей и пробирался тонкими лучиками в тёмные уголки и грязные, узкие проулки старой городской застройки. В воздух, несмотря на теплоту ещё летнего дня, уже прокрадывался первый осенний прохладный ветерок, делая его лёгким и приятным. Повсюду слышались крики, гомон, визг автомобильных клаксонов, песни и музыка по радио, вырывавшиеся из открытых окон кабаков и магазинов, а кое-где можно было услышать даже отборную ругань. Город Лост-Хэвен жил, несмотря на Великую депрессию, несмотря на ужасающий финансовый кризис, повальную безработицу и голод… Люди всё так же спешили по своим делам, дети маленькими стайками бегали по тесным, маленьким и зелёным улочкам бедного рабочего квартала, а богачи из Оук-Хилла всё так же разъезжали с личными водителями на своих блестящих, роскошных автомобилях. Жизнь кипела, как наваристый бульон в котле, но даже в этом бурном потоке жизни, даже в такой эталонно прекрасный день нашлось место для горя. В небольшом католическом храме святого Петра, что находился в Нью-Арке, квартале для представителей среднего класса, святой отец проводил похоронный обряд. Людей собралось достаточно много?— они заполонили весь храм, но вот, положенные речи были сказаны, носильщики подхватили гроб из ясеневых досок, покрытых блестящим лаком, и торжественно двинулись к катафалку. Среди мрачной и всхлипывающей толпы в чёрном словно прошлась волна?— люди тот час стали вставать с лавок, без конца вытирая лица платками и тихо перешёптываясь между собой. Под похоронный марш процессия медленно и торжественно двинулась в сторону одного из городских кладбищ. Кладбище располагалось недалеко от зелёного парка, и в этот день представляло собой место скорее благодатное, нежели пугающее: пели птицы, солнечный свет пробивался сквозь густые ветви старых разросшихся деревьев, ветер нежно трогал кончики зелёного газона. Священник прочёл положенные молитвы, и толпа зашевелилась, подходя попрощаться к гробу. Каждый из присутствующих пожимал руки безутешной рыдающей вдове и трём дочерям покойного, подхватывал наспех три кома земли и бросал их сверху на гроб. Людей оказалось так много, что они забросали гроб ровным и толстым слоем земли, гробовщикам оставалось лишь досыпать оставшиеся комья и тщательно разровнять их лопатами. Усопший был человеком известным, а стало быть, на его похороны стеклось много разного народа, включая некоторых представителей власти, вроде мэра города. Высказав положенные слова сочувствия, часть толпы разъехалась по домам, оставшиеся близкие друзья и родственники отправились на поминальный обед, после которого с чувством выполненного долга растеклись в разные районы города в свои унылые берлоги и постарались не бередить душу мыслями об умершем друге. В одной из квартир покойного собралась его семья. Умершего звали Рикардо Манчини, он был итальянцем по происхождению, а по профессии и по призванию?— музыкантом и певцом. И, надо сказать, весьма талантливым для того, чтобы накопить достаточно приданного для трёх своих дочерей. Друзья и некоторые коллеги называли его ?старина Ричи? или попросту Риком, на английский манер, или же звали его ?весельчаком Ри?, поскольку Манчини был весёлым и простым человеком, без капли самоуверенности или снобизма. Он был полностью компанейским человеком, похожим на сгусток бесконечной, искрящейся энергии. Рикардо был одним из тех, кого было принято называть ?баловнями судьбы?, даже несмотря на то, что он родился в простой и бедной многодетной итальянской семье и к своему успеху шёл благодаря почти что каторжному труду. Удача улыбалась ему по жизни?— когда местный священник заметил таланты малыша Рики в церковном хоре, когда ему удалось купить свой первый музыкальный инструмент, когда служба в армии помогла ему выбиться в люди… Удача улыбнулась ему в виде профессиональной реализации, улыбнулась так же в личной жизни в виде красавицы-жены и трёх смышлённых, милых и очаровательных дочек. Рик был любим многими, и если бы не внезапно начавшийся кризис, он имел бы все шансы уехать играть на подмостках Бродвея, а быть может даже попробовать пробиться в Голливуд. Имел все шансы. Только вот незадача?— оказался убит. В то, что такой человек, как Рикардо Манчини мог совершить самоубийство по собственной воле, никто в здравом уме и доброй памяти и не поверил бы. Музыкант был одним из тех людей, которые, как говорится, обожали жизнь во всех её проявлениях, со всеми её невзгодами. Должно было случиться одновременно сразу три кризиса и с десяток войн, чтобы такой человек, как Манчини, и без того хлебнувший сполна за свою пятидесятилетнюю жизнь, мог чего-то или кого-то испугаться и захотеть умереть. Но его тело обнаружили внезапно в одном из номеров отеля, где его музыкальная группа остановилась переночевать перед выездом в родной Лост-Хэвен. Концертный тур шёл хорошо, если можно было так выразиться, учитывая масштабы финансового кризиса. Ничто, абсолютно ничто не могло омрачить оптимизма и энергии весельчака Ри… По крайней мере, на первый взгляд. Его личный адвокат, еврей Лазерсон, и нотариус, тощий и нескладный ирландец Экклстон зачитали завещание покойного, рассказали о всех необходимых справках, о том, сколько надо ждать, чтобы вступить в наследство. Жена и дочери были все во внимании, ещё бы, кому же не захочется поиметь хороший куш, пусть даже обменяв его на жизнь отца и мужа! Жену Рикардо звали Альбой, и для женщины сорока девяти лет она удивительно хорошо сохранилась. Альба родилась в семье итальянки и ирландца, имела густые медного цвета волосы, серо-голубые холодные глаза и веснушчатое лицо. Она могла быть очень милой, если этого хотела, и умела производить впечатление на окружающих, хотя для своих лет и для своего положения матери трёх взрослых дочерей Альба Манчини была слишком уж инфантильной и ветреной, а ещё обожала всякие скандалы, интриги и расследования. Сейчас Альба развалилась в кресле в гостиной, слабо обмахиваясь веером и притворяясь совсем уж немощной. Напротив неё на софе сидела старшая дочь Беатриче с мужем Гоффредо. Беа шёл тридцать второй год, она была в браке двенадцать лет и успела родить пятерых детей и забеременеть шестым, правда, сейчас срок был ещё совсем маленьким, и живота ещё не было видно. Беатриче, или Бетруччо, как её называли в семье, была крепко сложенной, мягкотелой женщиной с выдающимися формами, симпатичной мордашкой, блестящими белыми зубами и живыми, зелёно-карими глазами. Внешне она казалась простушкой или даже дурочкой, беспрекословно подчиняющейся красавцу Гоффредо (родственники и друзья звали его Фредо, Фреддино или на американский манер Фредом), но мало кто знал, что именно эта женщина, как и многие итальянки, и в особенности те, чьи отцы были выходцами из Сицилии, была главной в семье. Именно она настояла, несмотря на свой растущий живот и бесконечно тяжёлое финансовое положение, купить два билета на самолёт, чтобы приехать попрощаться с отцом аж из Италии. Беатриче рисковала, но рисковала осознанно?— она знала, что отец упорно и старательно трудился всю жизнь, и что даже несмотря на кризис, у него осталось много наследства, и не желала, чтобы это наследство отошло её младшим сёстрам, а не её многочисленным отпрыскам. Рядом с Беатриче сидела её младшая сестра Джемма, бледная и худая, с капризным выражением лица. Джемме было двадцать восемь, она только-только недавно с большим трудом вышла замуж и теперь пока ещё безуспешно пыталась забеременеть, только бы наверняка удержать мужа, на случай, если он вдруг захочет уйти. Ведь итальянцы любят свои семьи и своих детей, а имея ребёнка, её Нино никогда не сбежит от неё, так рассуждала Джемма. Нино работал в порту, но даже его честного и ударного труда не хватало, чтобы заработать деньги на отдельную квартиру или хотя бы комнату, поэтому Джемма сидела здесь, надеясь, что отец не забыл упомянуть её в завещании. Третья дочь стояла, отвернувшись лицом к окну и скрестив руки на груди. Из всех присутствующих в комнате только она одна больше всех тосковала из-за ухода отца и меньше всех остальных ждала прихода нотариуса и юриста. Ей было, в общем-то, совершенно наплевать, и на автомобиль, и на деньги, и на жильё, поскольку она всецело была папиной дочкой и знала, что не скоро оправится от его смерти. Её звали Джованна Бьянка, но друзья и домашние привыкли называть её на английский манер Джинни или Джейн, и сама девушка быстро привыкла к таким вариантам своего имени. Ей только недавно исполнилось двадцать четыре года, она была среднего роста, с средними по длине каштановыми волосами и выразительными глазами. И руки у неё были точь-в-точь как у отца: небольшие и аккуратные, с мягкой нежной кожей и аккуратно подстриженными крепкими ногтями. Сёстры называли Джинни самой невезучей в их семье?— уж они-то уже успели выйти замуж и обрадовать и бабушек, и многочисленных тётушек, а Джинни совсем недавно рассталась со своей бывшей симпатией и никак не могла оправиться от этих отношений. Уж слишком они были созависимыми и банально нездоровыми. Четыре года в топку, так считала Джованна, которая только недавно начала оправляться от столь ошеломивших её последствий этой ?любви?. И вот новый удар?— уже от отца. Воздух в комнате казался более душным, чем был на самом деле, и Джованна выдохнула с облегчением, когда за Лазерсоном и Экклстоном захлопнулась входная дверь.—?Я считаю, что папа мог отписать мне немного больше в наследство,?— заявила капризно Беатриче, её руки подрагивали от негодования. Гоффредо обнял жену, выражая таким образом свою молчаливую поддержку.—?Почём ему было знать, что ты снова понесла,?— фыркнула недовольно Альба, складывая веер и вставая с кресла,?— что вы плодитесь как кролики. Ах, бедный мой Рики, как это всё нелепо, как нелепо. Я, пожалуй, выпью. Джемма, что скажешь?—?А я довольна,?— хмыкнула Джемма, отходя от окна,?— насколько может быть довольной девушка, которая только что лишилась отца. Нино работает, как проклятый, но в жизни не получит столько, чтобы купить квартиру, а папочка отписал мне одну. Целых три комнаты! Хватит и нам с Ниннуче, и деткам, когда они появятся. И Джемма бросила на старшую сестру победоносный взгляд?— Беатриче квартиры в наследство не досталось, только кругленькая сумма денег. Рикардо всё же не был дураком?— зачем отписывать старшей дочери квартиру в Соединённых Штатах, если она жила в Италии? Вот как жила, так пусть и живёт дальше, а заботами о её выживании должен теперь заниматься её муж. Впрочем, сволочью Рикардо никогда не был и о внуках не забывал, поэтому сумел скопить для старшей дочери хорошее денежное подспорье. Но как это часто водится, денег никогда не бывает много, поэтому Беатриче шмыгала носом и стремилась закатить беременный скандал.—?Если хочешь, возьми из моей суммы пятьсот долларов,?— заявила неожиданно для себя Джинни, глядя в упор на старшую сестру. Почему-то ей категорически не хотелось слушать подвывания и скулёж Беатриче при полной молчаливой поддержке тряпки Фредди. —?Мне останется ещё пятьсот, на первое время хватит. Вам в Италии этих денег хватит с лихвой, да и у нас, судя по кризису и нынешним ценам, на эти деньги можно будет протянуть пару или тройку месяцев без проблем. К тому же, эта квартира теперь будет в моей собственности и соседнюю комнату я смогу сдавать в аренду. Беатриче, казалось, забыла как дышать. В этот момент в комнату вплыла Альба с подносом, на котором стояли бутылка амаретто, графин с соком, пять рюмок и тарелка с закусками.—?Крайне глупое решение, Джинни,?— пропела Альба, передавая дочерям по рюмке,?— кризис никуда не девается, даже напротив, скорее всего, он разгорится с новой силой… Но это твоё решение.—?Ты права, мамочка,?— холодно отвечала Джованна, принимая из её рук рюмку. —?Это моё решение… Они выпили в память Рикардо и несколько секунд молчали, слушая, как надоедливая муха бьётся об оконное стекло. Затем немного поговорили об усопшем, вспоминая какие-то весёлые истории, и в этот момент тяжесть на душе Джованны огромным камнем скатилась в пропасть, и девушке подумалось, что в этот момент они были настоящей семьёй, родными людьми, которые всегда будут рядом… Чего ей так не хватало последние несколько лет! Как жаль, что такие душевные моменты появились в их жизни с уходом главного члена их семьи… Фреддо захмелел и начал откровенно костерить на все лады ?ублюдка Муссолини?, хотя он делал это, несколько лукавя, ведь Муссолини поддерживал многодетные семьи, его правительство дало Гоффредо работу… Впрочем, какой итальянец будет итальянцем, если он не ругает власть в собственной стране?—?К слову говоря, о деньгах,?— сказала Альба, обращаясь к младшей дочери,?— я сдаю одному пареньку нашу комнату в Маленькой Италии, он отсрочил платёж по аренде, обещал отдать как раз на днях. Он вроде бы таксист, Тони, кажется. Ты не могла наведаться туда и забрать деньги? Джемма и Беатриче переглянулись и едва сдержались, чтобы не прыснуть от смеха. У их матушки было своеобразное чувство юмора и такта, заключавшееся в том, чтобы побольнее задевать человека за живое, если, конечно же, было за что задеть. Эта черта характера была частой причиной их ссор с Рикардо, который справедливо полагал, что детей никогда нельзя бить или унижать словесно. Не то, чтобы Альба делала это целенаправленно, скорее, её мотивы можно было бы выразить известной фразой ?благими намерениями выстлана дорога в ад?. Альба искренне желала, чтобы младшая дочь забыла свою бывшие отношения, как страшный сон и начала встречаться с простым и достойным парнем. Только вот одного горе-мать не учла: что подобные попытки подыскать жениха только раздражали несчастную Джованну, давили на её больное место, особенно на фоне сестёр, которые уже не стеснялись открыто самоутверждаться на её фоне. Хотя бы в сфере замужества… ?Потому что в других сферах они ещё особо не состоялись?,?— мстительно подумала Джинни и уверенно поднялась со своего места.—?Отлично, я так и сделаю. Прямо сейчас. Джинни не хотелось смотреть, как поминки по отцу превращаются в пьяную попойку, поэтому она приняла наспех душ, обновила макияж, надела чистое платье, не забыв приколоть к рукаву траурную ленточку и выскочила из дома. Ей хотелось бежать, куда угодно, только бы в этот момент не находиться дома, сделать, что угодно, только бы не видеть этого фальшивого горя на лицах её родных. ?Отчего же фальшивого?,?— возмутился внутренний голос в её голове,?— ?неужели ты подозреваешь свою родную мать и родных сестёр в том, что они не грустят из-за потери отца и мужа?? ?Вовсе нет?,?— попыталась возразить себе же Джованна,?— ?просто я рассчитывала, что на поминах мы как можно реже будем упоминать о деньгах и наследстве. Я считаю это несправедливым по отношению к папе. Он был совсем другим, деньги никогда не были для него главной целью. Он играл, как виртуоз, и любил прежде всего искусство, и за эту любовь ему хорошо платили. Я думаю, что Беа и Джемма сейчас ведут себя, как эгоистки?. Прогулка развеяла появившееся было капризное настроение у девушки. Джованна искренне наслаждалась последними днями лета, насколько можно было наслаждаться в её ситуации. До дома, в котором располагалась комната, принадлежавшая теперь её матери, она шла пешком, шла и думала о том, что или кто могло сподвигнуть её отца на самоубийство. Она отказывалась верить в то, что Рикардо Манчини полез в петлю по своей доброй воле, это было нереально, это было немыслимо. Здесь было что-то неправильное, что-то иррациональное. Что-то нечистое. Девушка пообещала себе разобраться в ситуации, но немного позже. Сейчас ей нужно было заглушить стресс и насладиться хорошим днём, приятной прогулкой. К тому же, предстояла встреча с квартирантом и на неё желательно бы прийти не заплаканной. Джованна дошла до нужного дома ближе к вечеру, когда уже начинало смеркаться. Детишки с громкими криками носились по двору, старательные хозяйки развесили между окон свежевыстиранное бельё, из окон первого или второго этажа слышался манящий запах свежего ужина. Брюнетка вдруг улыбнулась, подмечая такую куцую, не гламурную, но такую приятную и чарующую красоту жизни простых хороших людей и неспешно поднялась по лестнице. Открыла дверь в прихожую?— в квартире была большая прихожая и четыре комнаты, каждую из которых снимал отдельный жилец, внося плату отдельному хозяину. Угловая комната справа принадлежала Рикардо Манчини. Девушка несколько раз постучала в дверь и опустила руку, гадая, как скоро квартирант откроет ей дверь. Выпитый алкоголь не испарился со временем, а наоборот, проник в каждую клеточку её тела, разморил её, и юная мисс Манчини с неудовольствием для себя на краешке мозга отметила, что этот вечер даже нравится ей. Возможно, он может стать ещё лучше, когда она получит деньги за аренду комнаты… Дверь распахнулась, и Джованна на мгновение забыла, как нужно дышать. Она так и стояла с широко распахнутыми глазами, глядя на молодого мужчину, а он замер, немного изумлённо глядя на неё. Было видно, что постоялец недавно принял душ: чёрные, как смоль волосы были ещё влажными и растрепавшимися на голове, на шее и покатых широких плечах ещё виднелись капельки воды. В нём было около шести футов роста,?— довольно приличного роста в те времена?— а тело было стройным и мускулистым. Тело Джованна смогла рассмотреть, потому что квартирант стоял перед ней в одних трусах, неловко сжимая в руках полотенце, которым он, очевидно, тщательно вытирался до её прихода.—?Э… Здравствуйте,?— наконец нарушил молчание молодой человек, не сводя с Джинни внимательного взгляда своих безумно притягательных карих глаз, обрамлённых длиннющими ресницами.—?Здравствуй…те, я от Альбы Манчини, я её дочь, Джованна. По поводу арендной платы на будущий месяц. —?выпалила Джованна, и почувствовала, как её щёки начинают гореть.Господи, вразуми, не дай вляпаться в это говно ещё раз!