Глава 7. Марш мертвецов (1/1)

Тени бесшумно метнулись к окну гостиной, не побеспокоив плотную тишину. Дождь стих; комната хранила безмолвие и, словно в сговоре с темной улицей, заглушала отзвуки дыхания,?— и заглушила его собственные осторожные шаги. Игон положил руку на стекло и сразу почувствовал едва уловимую дрожь,?— вибрацию, совсем легкий отклик, который можно было принять за случайность… если б он не был таким слаженным, не бился в собственном ритме, не отдавался чуточку сильнее с каждым ударом. —?ПКЭ,?— отрывисто произнес он; за спиной немедленно щелкнуло, и раздался знакомый треск. Показания не удивили. Он видел такое десятки раз в те ночи, когда барабаны мешали ему уснуть; но в этот раз все было как будто иначе. Ближе. Реальнее. Сквозняк взметнул пламя свечей, и темные стекла солгали Игону, исказив отражение,?— не мог он быть испуганным бледным пареньком с растрепанными волосами и чуть приоткрытым ртом. Уже не мог. —?Кажется, теперь и я могу разобрать,?— пробормотал Гарретт за его спиной, и Игон решился. —?Оставайтесь тут,?— велел он и, не оборачиваясь, быстро спустился по лестнице. Голос Жанин тревожно выкликнул его имя; сверху слышались шаги и обеспокоенные голоса, пока он пересекал коридор,?— наверняка они все же пойдут за ним,?— но Игон предпочел не останавливаться. Преодолев вспышку ужаса, полыхнувшую у сердца, он толкнул дверь и вышел в поджидавшую его холодную ночь. Ветер сорвал покрывало облаков с неба, бесстыдно обнажил красавицу-луну, нависшую в опасной близости от макушек небоскребов. Ее мягкий желтый свет одолел сумрак ночи, прогнал осеннюю серость, унял тьму, рвущуюся из оконных проемов, слился с ритмом, с каждой минутой все больше похожим на мелодию, и устелил дорогу золотистым ковром, подготовив ее для того темного потока, который уже показался в конце улицы. Песня ПКЭ тонула в грядущих звуках; Игон взглянул на показания больше по привычке, чем из любопытства, и совсем не запомнил цифры. Он почувствовал, что в висках у него пульсирует в такт этому странному маршу, и озноб сбежал по шее вниз, оставив липкий холодный след. Клок пустоты, живший эти годы у сердца, вдруг ожил, стал разрастаться, и, словно в стремлении объединиться с той силой, что породила его, толкнул его взгляд к концу улицы, где шествовали неотвратимые силуэты. Теплая рука легла ему на плечо, и к треску его собственного ПКЭ присоединился целый хор. Игон обернулся. Жанин стояла рядом с ним, и в свете луны ее лицо было больше печальным, чем сердитым. Гарретт, с бластером в руках, подъехал к самому краю тротуара, напряженно вглядываясь в тени; Эдуардо и Кайли на шаг отставали от него. Роланд смотрел то на счетчик, то на небо, словно не мог поверить собственным глазам. —?Никогда такого не видел,?— потрясенно шептал он снова и снова. —?Невероятно… Ты знал, что затухание этой энергии… —?Знал,?— сухо ответил Игон. Барабанный бой нарастал, и он расслышал наконец мелодию, живо отозвавшуюся в памяти, и почувствовал, как твердый ком страха поднимается из желудка к горлу,?— также неумолимо, как приближается шествие. Слова, теперь различимые, шли в авангарде, и выполняли свою роль сумрачных предвестников. Do or die, you`ll never make me Он разглядел тамбурмажора, первым, как и было ему положено, ступившим на раскрашенную луной мостовую,?— шаг у него был уверенным и упругим, и хищный свет отражался от жезла при каждом взмахе, пробегая по ровному бледному лбу и спускаясь ниже, к изъеденному гнилью носу и отсутствующим губам. Часть зубов еще сохранилась, но их было недостаточно для того, чтобы скрыть серый сухой язык, видневшийся сквозь прорванную щеку. Пустые глаза были безразличны к происходящему, но вот пальцы демонстрировали удивительную ловкость при обращении с жезлом, несмотря на то, что кожа на них посинела и пошла трещинами. Go and try, you'll never break me Черные перья на киверах барабанщиков, продолжавших шествие, почти истлели, и казалось, были готовы обратиться прахом при любом движении. Козырьки бросали на лица тень, и Игон был благодарен за это, когда его взгляд падал то на ногу с почерневшей кожей, то на серую влажную цепь кишок, обернувшуюся вокруг тусклых сапог, то на барабанную палочку, торчащую из горла. Несмотря на то, что некоторым пальцам не доставало ни мышц, ни кожи, а ветер гладко отполировал серые кости, ритм был слаженным и единым, и теперь при его приближении Игон все пытался понять, чего же не хватает этой музыке, такой стройной и гладкой; что же в ней вселяет такой ужас, от которого хочется развернуться и броситься обратно в Пожарную башню… I won't explain or say I'm sorry Ответ пришел от Гарретта: —?Черт возьми,?— его голос прозвучал настолько живо по сравнению со словами, разливавшимися по улице, с мелодией, захватившей укрытой тьмой город, что Игон снова почувствовал землю под ногами. Следующими гордой поступью вышагивали мажоретки, чьи взлетающие юбки обнажали узоры трупных пятен на пожелтевших бедрах, а улыбки простирались от одного уха до другого и сверкали темно-красным. Сапоги кое-как удерживались на голых костях, и руки двигались синхронно, без единой ошибки,?— только клочья кожи, ободранной на предплечьях, метались повинуясь ветру, а не музыке. Give a cheer for all the broken Поток был нескончаем; следуя за своим тамбурмажором, шествие полностью затопило улицу перед Пожарной башней. Игон слышал, как сдавленно застонал Эдуардо при виде трубача, чьи сухие, но старательные легкие были выставлены на всеобщий обзор благодаря раскроенной грудной клетке; видел, как вцепился в ПКЭ Роланд, когда увидел одну из танцовщиц в черной балетной пачке,?— грациозная и легкая, она скользила по мостовой, и на ее теле, помимо чрезмерной бледности, смерть не оставила отпечатка… Зато лицо ее обгорело почти до самого черепа, и слизь вытекала из глазниц на бурые мягкие щеки. Музыканты и танцоры, сверкая своими увечьями, уходили все дальше, и улица теперь была заполнена от одного конца и до другого. В какой-то момент Игону показалось, что мертвецы на самом деле идут по дороге из лунного света, соединившей границы небосвода. I'm just a man, I'm not a hero Оркестр прошел,?— и настал черед людского потока, чье пение и следовало за музыкой, выступать по улице. Их шаг был не так слажен, и у них не было ни курток, ни киверов, ни жезлов,?— лишь халаты и платья, толстые куртки и больничные пижамы, костюмы и спортивные шорты, купальники и пальто, военная форма и школьные блейзеры. Игон видел здесь распухшие, дрожащие при движении лица утопленников, и обрывки веревок вместо галстуков, и руки, покрытые кровью от локтя до кончиков пальцев. Он почувствовал вдруг, что ужасно устал наблюдать за мертвецами, что не хочет видеть больше ни увечья, ни раны, ни глаза… Особенно глаза. Just a boy, who had to sing this song Кайли вдруг ахнула и бросилась вперед. —?Бабушка! —?ее звонкий голос на мгновение заглушил песню. —?Нет! —?Игон шагнул за ней, но Эдуардо опередил его, крепко схватив Кайли за локти. Она рвалась на мостовую, нещадно осыпая Риверу пинками; тот, к радости Игона, смог ее удержать, и в какой-то момент крики перешли в сдавленный плач. Вопреки его опасениям, звуки не привлекли мертвецов,?— те равнодушно продолжали свой марш, но вот шаг их стал замедляться. —?Гляньте на это,?— голос Гарретта был пропитан нервозностью, мгновенно передавшейся остальным. Почти против своего желания, Игон повернулся. За квартал от них поток мертвецов почтительно расступался перед тем, что двигалось в центре, и даже луна скромно укрылась за тонким облаком, набросив на улицу серую тень. Музыка стихла, и поющие захлебнулись словами; Игон почувствовал, как сгущается вокруг него воздух. Пустота внутри живо отреагировала на приближение темной фигуры и заполнила все пространство между ребрами льдом, добралась до горла и притаилась там, скрадывая вопль. Он не мог разглядеть того, что надвигалось,?— но ощущал исходящую от этого силу, парализующую, лишающую воли. —?Это не… невозможно,?— голос Роланда раздался рядом и все же звучал словно из-под земли. —?Если бы,?— ответил ему Игон, не чувствуя собственных губ. Мертвецы отступили к краю мостовой и стояли теперь всего в паре футов; ветер скользнул меж телами, и взметнул что-то желтое среди дыма теней на противоположной стороне улицы. Игон почувствовал, как судорожно сжались пальцы Жанин на его плече. —?Его шарф… Уэсли,?— глухо произнесла она. —?Нам надо… Надо… Гарретт схватился за бластер. —?Надо,?— с мрачным весельем отозвался он. —?Нет,?— почти простонал Игон. —?Ты не сможешь. Никто из нас. Пустота снова сжала ему горло. Ветер утих; густые тучи поспешили спрятать луну, и мрак поглотил улицу,?— а то, что было его сердцем, безмолвное и древнее, безжалостное и неумолимое, приблизилось. Игон чувствовал свою беспомощность и ненавидел ее; отвращение к собственному незнанию, к неспособности противиться вызвало в нем тошноту. Что он мог? Только изучить показания после, укрыться в безупречных логических построениях и фактах, заставить рациональное одержать победу над тем ужасом, который вызывало в нем одно воспоминание о той далекой ночи,?— он делал это всю свою жизнь, сможет и дальше. Он вздрогнул, увидев, как завихрения мрака сгустились еще плотнее на противоположной стороне улицы,?— всего на один миг… но Игон знал, что этого достаточно. Один миг, одно слово, одно решение: вот и все, что отделяет от того, чтобы присоединиться к этому мрачному маршу; слабая, ненадежная защита. А он ничего не может сделать. — И никогда не смогу, — пробормотал он себе под нос. Усталость и тяжесть навалились на него, стиснули грудь и горло... и клок пустоты внутри вдруг дрогнул и распустился, скользнул вместе с выдохом наружу, чтобы среди теней прокрасться туда, где было его истинное место, пока луна возвращала себе власть. Впрочем, ее свет не был страшен пустоте, что заняла свое почетное место среди мертвых; зато Игон смог разглядеть, как кто-то высокий, в старом пальто, с желтым шарфом, опутавшим шею, занимает свое место в этих рядах. А потом снова грянули барабаны, и губы Глухого Уэсли, обагренные кровью, шевельнулись в такт с миллионами других. I'm just a man, I'm not a hero Парад был окончен.