Сугробы, поцелуи и простуда (1/1)
Несмотря на январь, вечер, минусовую температуру, на улице не было холодно. Нет, не так. Было морозненько обледеневшим дорогам, голым деревьям, шмыгнувшим в лаз у двери домашним любимцам и зябко кутавшимся в будто бы и не зимние шубы прохожим.
Но не им. Пятнадцатилетние Арнольд и Хельга, держась за руки, гуляли по городу. Безо всякой цели, без какого-либо маршрута, они даже не утруждались вести сколько-нибудь цельный, связный диалог. Им хватало присутствия друг друга и любования празднично-зимними городскими пейзажами, иногда портретами и натюрмортами. Они тоже чувствовали холодное прикосновение января к их щекам, но никто не думал поскорее вернуться в тёплый дом. А холод и не пытался забраться в их варежки и ботинки, словно заранее сознавал тщетность этих усилий. Похоже, влюблённым было даже жарко, так как они решили принять снежные ванны.
— Эй, Арнольд!
Парень засмотрелся куда-то вдаль: то ли на необыкновенную игру света от гирлянд, подмигивающих с каждого дерева длинной парковой аллеи, то ли на звёзды, такие яркие на тёмном небе, когда не было ни снега, ни ветра. Засмотрелся и, очевидно, отбыл в мир грёз. Обернулся Шотмен на оклик машинально, не возвратившись ещё из своей страны Оз. А зря. В лицо ему тотчас прилетела горсть снега.
Чтобы осознать произошедшее, Арнольду понадобилась ещё пара секунд. Но едва это случилось, события стали развиваться молниеносно. Вот уже ответный снежок летит в смеющееся лицо Хельги. Та, конечно, предвидела такой поворот, рассчитывала на него, поэтому успела увернуться и запустить новым снарядом, что держала наготове. Здесь не было места скуке и лени: оппоненты соревновались в беге по рыхлому снегу, скользкой немного дороге, в ловкости, скорости и меткости, отклоняясь, отпрыгивая, иногда чуть ли не ложась на землю. Они не успевали даже набрать морозного воздуха в лёгкие, как надо было уже наносить ответный удар. Стоит меньше, чем на мгновение, нагнуться, чтобы набрать снега, — и уже подбито плечо! Не существовало ничего, кроме их снежного противостояния. Влюблённых захлестнул азарт, они не могли и не хотели остановиться, и не имело значения то, что оба почти выдохлись и вспотели, что уже ?прострелили? друг друга с ног до головы, что света от гирлянд иногда не хватало и они плохо видели, куда бегут... Это было потрясающе. В какой-то момент, огибая толстый ствол дерева с намерением напасть на Арнольда со спины, Хельга... угодила ему прямо в руки. А в следующий миг её повалили в сугроб. Попытка встать была сразу пресечена нависшим над ней парнем, его коленями, зажимавшими по бокам её ноги, его руками, расставленными по сторонам от её головы. Но сдаваться Патаки не собиралась: её парень моментально получил удар запястьем достаточной силы, чтобы ослабить хватку. Они устроили на снегу настоящее карате, которым оба занимались. Впрочем, когда в ход пошли броски и удерживающие захваты, это стало больше походить на дзюдо или джиу-джитсу. А потом и вовсе переросло в неизвестный вид борьбы, возможный лишь зимой в сугробе. Они катались по снегу, и от сугробов после них оставались ошмётки: снег лип к их одежде, превращая в снеговиков, и нещадно забивался в капюшоны, в рукава, ботинки. Поочерёдно завладевая преимуществом в шутливой драке, подростки увлечённо закапывали друг друга в белой песочнице, засовывали за шиворот ещё снега. С визгом, боевым кличем и смехом. Нет, не снежные ванны, вернее будет сказать, что они от души вываляли друг друга в снегу. Вымокшие и отчаянно весёлые. И вдруг — в один миг, как по волшебному щелчку пальцев Санта Клауса — всё переменилось. Гирлянда, украшающая дерево поблизости, перестала мигать. В ставшем ровным розоватом свете Арнольд ясно увидел лицо лежавшей под ним девушки — и у него перехватило дыхание. Разглядеть голубизну её глаз было невозможно, но как они блестели! От света, от смеха, от азарта. От того, что жила сейчас полной жизнью и была счастлива. А настигшее его вдруг осознание, как счастлив он сам, должно быть, заставляло его глаза так же блестеть. Когда Хельга была в хорошем настроении, черты лица её смягчались, оставаясь неидеальными. Но красивее их не было. Арнольд совсем не льстил, говоря так: ему никогда не мешали любоваться ею, скажем, её большой нос, прыщики или небрежно выщипанные брови.
А ещё ему нравились её длинные светлые волосы. Одна прядка как раз сейчас выбилась из-под шапки, и Шотмен не смог сдержаться, чтобы не дотронуться, не пропустить её сквозь пальцы. А Хельга не стала пользоваться его очарованным состоянием. Её собственный боевой пыл испарился сразу же после того, как желание продолжать потасовку в снегу сменилось другим желанием у него. Патаки мгновенно уловила эту перемену, почувствовала, что сейчас происходит что-то... чудесное.
В который раз увидев, какое восхищение в Репоголовом вызывают её волосы, Хельга точно знала, как свести его с ума окончательно... — Ты с ума сошла, январь на дворе!
Вот только её коварный план был испорчен Арнольдом: не впечатлившийся волшебно рассыпавшимися локонами, он тут же вырвал из рук своей девушки шапку и надел обратно ей на голову. Ещё и её счёл сумасшедшей! Причём, похоже, искренне, а не потому что разгадал её замысел и решил обломать. — Репоголовый, ты!.. М-м!.. Арнольд прервал начавшуюся возмущённую тираду поцелуем. Её губы он тоже считал прекрасными: и по форме, и по мягкости, и на вкус. Хельга была того же мнения о его губах. Она быстро передумала негодовать, вся растаяла от прикосновений его губ, его языка, танцующего с её, от того, как он обнимал её, гладил по лицу, играл с её волосами (да, надев назад шапку, волосы под эту шапку Шотмен прятать не стал)... Сильнее таял только снег, в котором они лежали, от их жарких объятий.
Влюблённые сами не знали, сколько времени не могли оторваться друг от друга, не обращая на вечерний морозец никакого внимания...*** — Бу! Арнольд аж подпрыгнул на кровати, после чего, задрав голову, с долей недовольства воззрился на спускающегося к нему с небес (а вернее, с крыши) ангела чертёнка. — Я же просил не приходить, пока я болею. Я не хочу тебя заразить. — И это вместо: ?Привет, любимая! Я соскучился и так рад тебя видеть!? — И вдруг бросила на своего парня полный притворного подозрения взгляд: — Или ты не хочешь меня видеть? Арнольду оставалось только закатить глаза: Хельга всегда творила, что хотела.
После того памятного валяния в снегу домой подростки вернулись промокшие, со снегом во всех складках одежды, капюшонах, ботинках, налипшем на варежках, волосами-сосульками и румяными лицами. Увы, как бы ни были горячи их поцелуи, они не спасли совсем от зимнего холода: репоголовый блондин простыл. А его подружка — нет, и он предпочёл бы, чтобы она оставалась здоровой. — У меня одно условие: ты будешь держать дистанцию, — сдерживая кашель, заявил Арнольд. Максимально серьёзно и решительно заявил, ибо понимал, что легкомысленная и упрямая девушка не уйдёт сейчас и не станет довольствоваться одними лишь телефонными разговорами. Всё шло хорошо: сидя от него в полутора метрах, Хельга интересовалась, как он себя чувствует, выясняла, какие лекарства принимает, поила его чаем с лимоном. Шотмен расслабился. А хитрой блондинке только того и нужно было: она вдруг резко приблизиласьк нему, обняла за шею с явным намерением... — Хельга, мы же договорились! — остановил её в последний момент больной. — Ах, Арнольд, — голубые глаза смотрели на него влюблённо, но как на неразумное дитя. — Я когда-то, ради того, чтобы тебя поцеловать, устранила четырёх исполнительниц роли Джульетты. Неужели ты думаешь, что меня может остановить какая-то простуда? — Мне, конечно, безумно приятно, что моя красная рожа, сопли и вкус лекарств не отбивают у тебя желание меня поцеловать, — старался оставаться серьёзным парень, против воли польщённый. — Но лучше с этим повременить! — Зараза к заразе не пристаёт, не волнуйся. — Какая самокритичность! Вынужден тебя разочаровать... м-м!.. Договорить ему не дали: любимая, но своенравная девушка не желала больше тянуть Абнера за хвостик. У поцелуя действительно был вкус лекарств, лицо у больного горело, а его заложенный нос заставил оторваться друг от друга быстрее, дабы можно было дышать свободно хотя бы ртом. Но это ничего не испортило: внутри всё так же сжималось от волнения и приятных ощущений, а связь с реальностью пропадала... Отстранившись, Хельга сделала вдох... и вдруг засмеялась. — У тебя не вирусное заболевание вообще-то, а от переохлаждения простуда. Она не заразна*, — с улыбкой просветила блондинка. — Ты не знал, что ли? Ответом ей послужил совершенно ошеломлённый взгляд. Арнольд ощутил себя идиотом. На пару секунд. А потом... — Эй, ты это только что выдумала! Патаки продолжала улыбаться, так невинно-невинно, но в глазах плясали чертята. — Это чистая правда! — Ну да, ну да. Учти, заболеешь — я тебя целовать не буду! И Шотмен выполнил свою угрозу, когда вскоре его подружка в самом деле заболела. Выздоровев, он, конечно, тоже навещал возлюбленную, тоже поил её лекарствами и чаем, но упорно держал дистанцию, не целовал сам и не позволял поцеловать ей. Стойко держал удар, несмотря на все её демонстративные ?смертельные обиды?, наигранные обвинения в том, что он абсолютно к ней безразличен. Даже когда она начинала по-настоящему сердиться на его ?репоголовие? и ?ослиное упрямство? и прогонять его, Арнольд продолжал раз за разом звонить ей, приходить, спрашивать о самочувствии, но — гнуть своё. Будет ей урок. Нельзя быть такой легкомысленной, здоровье надо беречь! Так и преподавал ей урок, не желая и себе признаться, что ждёт не дождётся её выздоровления — до того самому хотелось её поцеловать! Не с каждым днём — с каждым часом он всё лучше понимал её неспособность сдержаться. Шотмен ничего не мог с собой поделать: опасность заболеть стала не страшнее Санта Клауса, а Хельга не вызывала ни капли брезгливости, напротив, и с болезненной краснотой, требующая новую пачку бумажных платков, так как прошлую уже израсходовала, завёрнутая в одеяло, с вороньим гнездом на голове она выглядела симпатичной, трогательной, смешной, хрупкой. Её капризы отнюдь не казались попыткой воспользоваться ситуацией и выжать из своего положения всё, сведя с ума окружающих. Арнольду было ничуть не трудно принести ей ещё чашку чая, купить мандаринов, добыть новый выпуск её любимого комикса... Только в поцелуях ей скрепя сердце отказывал. По правде говоря, это был урок и ему. Репоголовый осознавал и признавал, что его вина в болезни Хельги тоже есть: ему следовало пресекать её притязания настойчивее! А на деле его понимание должного и самообладание сделали реверанс и свалили в тот же миг, как Патаки его поцеловала. Так что теперь он будет держаться, ни-ни, как бы тяжело ни пришлось! Но всё же жаль, что Рождество и Новый год позади, можно было бы преподнести хоть один поцелуй как подарок. И ей, и себе.