Часть X - Project Pitchfork (1/1)

Питер видит его каждый день, и это сводит с ума. Каждая отражающая повехность держит на своём теле печать греха. Каждое зеркало — бесстыдно. Каждое прозрачное стекло несёт на руках призрачного бледного бога. Он возненавидел зеркала с того момента, когда впервые увидел это порочное существо, которое явилось не то из утробы мироздания, не то откуда-то из чёрных глубин подсознания. В том, что оно было порочным, сомнений у него никогда не было: то, что так привлекает, тянет, словно магнитом, источая обещание, не может быть чистым. Это просто произошло. Как разбивается упавшая на пол хрупкая вещь. Как умирает бабочка, враз пришпиленная к бумаге. Как падает капля в океан хаоса, порождая волны цунами высотой с небо. Однажды он просто не увидел себя в отражении. Юный и высокий, он шёл на него из тьмы, не отражающей комнату, и вокруг разливался сладкий аромат орхидей и опиума. Вокруг его абсолютно точной копии вздымались невероятно прекрасные цветы — миллионы нарциссов, невероятное, невероятное количество белых холодных лепестков. С плеч его струились и ниспадали волны тончайшего, почти прозрачного красного шёлка, которые уплывали во тьму и выстраивались там в кроваво-красные горы с чудовищно высокими и острыми шпилями. И зеркально-ртутная поверхность растворилась, и Питер увидел, как далеко за спиной не копии, а его самого пылает красный огонь всепожирающего вожделения. Будто само воплощение любви спустилось с небес, заключённое в бледную плоть и красно-кровавый шёлк — прекрасный и изнывающий, член стоит так, что почти прижимается к животу, глаза полыхают тёмным, искрящимся желанием, — только к нему одному. Прекрасный и бледный, он протянул к Питеру руки, улыбаясь и смотря совершенно бесстыжими глазами. Конечно же, он разбил зеркало. Рука потом заживала недели две. А в каждом зеркале неуловимо сквозила улыбка отражения — понимающая, порочная. Откровенная и, вместе с тем, — щемяще влюблённая, просящая. Молчаливая и печальная. Это сводило с ума. Он пришёл к нему во сне спустя месяц. Незыблемые шпили гор чужого мира упирались в тёмное небо, искрящееся миллионами вечных звёзд. Облака цвета жидкого серебра струились, как пряный сигаретный дым. Сон вспыхнул белым запахом нарциссов и орхидей, невероятно высоких, гигантских, сочащихся терпким горько-сладким шлейфом, и посреди осязаемых цветочных флюидов распустился бутон из красного шёлка, в соцветии которого появился он, поднявшись величественно и изящно. У Питера перехватило дыхание от того, как он смотрит, как протягивает к нему тонкие руки и тихо-тихо просит: — Не убегай. Не убегай, не нужно, я не причиню тебе вреда. — Кто ты? — спросил Питер, глядя в тёмные глаза, такие знакомые и такие чужие. Отражение подходит вплотную и впервые прикасается к мужчине: прикосновение удивительно мягкое, покровительственно-нежное. От тонких пальцев по плечу вокалиста струится свет: кожа светится, на ней вспыхивают и гаснут звёзды, оставляя после себя щекочущий аромат озона. Питер словно знает, что нужно делать, покорно опускается на покрытые каплями дождя цветы и поднимает к отражению лицо. Он берёт бледное лицо в ладони, склоняется близко-близко и едва слышно шепчет, и голос его разливается невероятно приятными, обволакивающими волнами тепла: — Ты. Я — это ты... Я — твоя недостающая часть. Я — любовь, которая должна разливаться по тебе красными волнами, сила, что твоим голосом должна двигать горы, страсть, что должна разжигать в сердцах пламя вдохновения, я — то, что ты должен взять по праву. Возьми меня. Питер набрасывается на него, совершенно не раздумывая. Он шепчет, что Питер всё поймёт позже, обхватывает гибкое тело ногами и выгибается дугой, выстанывая его имя, когда вокалист покрывает бледное тело поцелуями, стискивая плечи и крепко прижимая к себе, срывается на крик восторга, когда в него входят и прибивают к цветам. Питер стонет, проникая сквозь тугую плоть, и вокруг них раскрывается вселенная, ослепляющая белизной нарциссов и опьяняющая густым и тяжёлым ароматом опийного мака, небо окрашивается в пылающий кроваво-красный, звёзды срываются и падают, и на волне экстаза они оба кричат, разрушая универсум на мириады осколков. В студию Питер приехал ранним утром, выспавшийся и невероятно уставший. Сон совсем смазался, растворившись в кофе и сигаретах по дороге, и ничем о себе не напоминал, пока вокалист не заглянул в студию. Там, растянувшись на микшерском пульте, спал Дирк, неловко подложив под голову локоть. Вокалист покачал головой, подошёл к клавишнику вплотную и опустил ладонь тому на плечо. Шойби проворчал во сне что-то, обхватывая его руку, и Питер, неожиданно почувствовавший, как от этого неосознанного прикосновения в груди тёплыми волнами разливается нечто щемяще прекрасное, наконец понял, о чём говорил его ментальный любовник. Вокалист тепло улыбнулся, чувствуя, как Дирк сжимает во сне его ладонь.