Незваный гость (2/2)

Злится. По-настоящему злится. Шон вздыхает. Даниэлю уже пятнадцать, и он неплохо контролирует свою силу, однако когда его охватывают бурные эмоции, он идет на их поводу слишком уж легко. Шон ему сотню раз уже говорил, что важно всегда держать себя в руках, и какая бы ситуация не была, стоит помнить о таящемся в смертном теле могуществе. Он уверен, что Даниэль в силах себя контролировать. Надо только чуть больше стараться. Чуть меньше подчиняться волку внутри. И чуть чаще задумываться о последствиях. Но все-таки Даниэлю только пятнадцать. Гормоны и чувства до предела накалены. Весь мир кажется враждебным. И с ним постоянно хочется бороться…— Хорошо, — Шон выставляет руку вперед, словно выбрасывая белый флаг, рассчитывая сдачей пробудить благоразумие брата. — Что именно тебя злит?

— Всё! — лаконично отвечает младший, скалясь. От его гнева посуда в шкафчике начинает звенеть. В воздух поднимаются ложки и вилки, начиная кружиться в нервном вальсе.

— Он уже ушел, — Шон старается говорить бесконфликтно, мирно, пытаясь интонацией подтолкнуть Даниэля к тому же. — Я не мог его просто прогнать, понимаешь?

Понимает. Шон знает, что всё брат прекрасно понимает. Злит его что-то другое. Только вот что?

— Давай откровенно поговорим. Что тебя так выводит из себя? Я не знал, что он придет. Или ты так из-за бардака? Или ты ждал от меня, что я его пинками выгонять буду? Даниэль, что я сделал не так?

Даниэль хмурится, кривит губы и жжет Шона раздраженным взглядом. В карих глазах так и пляшет адское пламя, в котором Шону, судя по всему, после смерти уготовано заживо гореть. В воздух поднимаются кружки, а старший одной рукой придерживает поднос, не давая тому присоединиться к пляскам сервиса. Кухонная лампочка начинает неистово мигать. Пора бы испугаться и закричать во все горло. Но Шон поклялся себе, что больше никогда не будет кричать, когда Даниэль использует силу. Он будет говорить. И они смогут решить проблему вместе. Его не пугает пламя, что бушует напротив. Он не обожжется.Младший шумно выдыхает. Губы расслабляются, а предметы мягко возвращаются на свои законные места. Взгляд Даниэля становится печальным и потерянным. Пламя утихает. Шону вдруг кажется, что брат вот-вот расплачется.

— Почему ты не сказал, что я тебя никогда не брошу? — наконец произносит Даниэль. — Почему ты просто слушал, как он несет всякую херню и ничего не сказал? Я думал… Я думал, что мы команда! Ты мне вообще не доверяешь! Что я должен сделать, чтобы ты начал меня воспринимать всерьез?

— Даниэль, не говори так, — спешно пытается объясниться Шон, который и подумать не мог, что брата заденет его молчание.

Но что он мог сказать? Неприятно и даже больно осознавать, но Шон знает, что, возможно, Джулиан прав. Все-таки пока Даниэль еще ребенок, и ему нужен родитель, партнер по играм и забавам, который его ежедневно одаривает любовью, прощает его проколы и без конца балует. Но однажды этот красочный мир родом из их мечтаний может превратиться в обыкновенную тюрьму с золоченой решеткой. Шон уверен, что ему уже некуда идти. Пуэрто-Лобос когда-нибудь станет ему могилой. Он слишком долго блуждал, слишком много сделал ошибок и слишком уж сильно нуждается в здешней умиротворяющей тишине и мелочах, напоминающих ему об отце, до сих пор верно служивших ему утешением. Он умрет под мексиканским солнцем, ни о чем не жалея. Даниэль же таких оков лишен. С возрастом мир должен расширяться, горизонты уходить все дальше, а юношеский пыл неистово толкать в путь. Шон понимает, что дорога и новые места могут звать. И он поймет, если однажды Даниэль скажет, что его путь уходит куда-то далеко-далеко. В это путешествие брат самоотверженно отправится один. Шону будет больно, обидно, невыносимо. Но он примет любое желание Даниэля и не станет его держать. Главное, чтобы он был счастлив и свободен. Остальное не так уж и важно. Шон проживет как-нибудь и сам. Может даже станет работать на Джулиана, но это вопрос будущего, которого может вообще не быть.

— Даниэль, ты растешь, в этом нет ничего…— Ну и что с того, что я расту? По-твоему, я стану взрослым и тебя кину? Таким ты меня считаешь человеком?

— Нет, то есть, в этом нет ничего такого… То есть… Даниэль, никто не знает, что нас ждет завтра, поэтому зачем вообще об этом думать? Давай лучше пообедаем вместе, а?

— Ты думаешь, что я легкомысленный, незрелый и еще настолько жестокий, что брошу тебя тут?

— Господи, нет…

— Мы же команда, или мне так одному казалось?

— Мы команда!

— Тогда вообще тебя не понимаю. Я думал, что мы всегда друг за друга. Ведь у нас больше никого нет. Мы доверяем друг другу полностью. Оказывается, что ты мне не очень-то веришь…— Это не так, enano, — Шон подходит ближе и касается плеча брата, заглядывая тому в глаза. — Прошу тебя, не бери в голову. Я просто оплошал. Давай забудем, а?

Даниэль смотрит куда-то вниз. В чертах его лица так и сквозит тоска. Он очень расстроен.— Я хочу побыть один, — безэмоционально произносит Даниэль и уходит.

Даже не так. Убегает. Шон слышит, как грохочет наверху дверь. Даниэль раздражен. И разве можно его в этом винить? Шон чертыхается. Глазной протез вновь начинает неприятно чесаться. Старший поднимается наверх и предварительно постучав в дверь комнаты брата, открывает ее, заглядывая внутрь. Даниэль лежит на кровати пластом, глядя в потолок. Только Шон хочет его позвать, как дверь, подчиняясь телекинетической силе, закрывается, а Диас отлетает к противоположной стене.— Я же сказал, что хочу побыть один! — кричит брат.— Может, все-таки поговорим?

— Не хочу.Через дверь говорить — глупая затея. Не говоря о том, что сейчас Даниэль слишком зол и раздосадован, чтобы внимать доводам старшего брата или же из сострадания прощать ему его эгоистичные ошибки. Шон вдруг понимает, что сам начинает злиться. Даниэль кичится тем, что взрослый и ему доверять можно, что он сама рассудительность, а поговорить откровенно не может, устраивает черт пойми что и вообще...

Всё.Это верный знак, что надо уходить. Иначе всё действительно обернется отвратительным и с тем бессмысленным скандалом, за который будет стыдно им обоим.

Шон надеется, что к вечеру брат успокоится. И надежды идут прахом. Даниэль закрылся в своей комнате, слушает через магнитофон старые кассеты неизвестных Шону звезд мексиканской эстрады, дверь не открывает и не отвечает. Ужинает Шон в полном одиночестве. Вернее, переводит продукты в полном одиночестве: мучает жухлые томаты ножом, накручивает на вилку пасту, соусом рисует кончиком мизинца на обеденном столе волка. Даниэль не спускается. Так Шон и сидит до самой ночи, выжидая неизвестно чего.

К двенадцати часам у него начинают слипаться глаза. Завтра к нему должен прийти очередной сложный клиент, и неплохо было бы к этой встрече выспаться, чтобы не показаться тому совершенно некомпетентным мастером. Проходя мимо двери комнаты Даниэля, Шон останавливается. Младший выключил музыку. Может, уже уснул. Кажется, это первая ночь, которую они проведут раздельно. Впрочем, так и должно быть. Шону давно кажется странным, что они с братом спят в одной кровати при наличии и других спальных мест. Эта перемена явно к лучшему. Но Шону все-таки отчего-то немного грустно. Сердце тревожат странные чувства, которые тот никак не может идентифицировать. От чего-то печаль берет его в плен. Только от чего? ?Что не так?? — спрашивает самого себя Шон, надеясь, что заветный ответ четкими буквами всплывет у него прямо перед глазами. Но отвечает ему только тишина дома и собственное, скованное еще неосознанными печалями сердце.

Шон вроде бы устал, вроде бы хочет спать, вроде бы нуждается в отдыхе…На часах час ночи, а ему никак не уснуть. Он лежит на кровати и сражается с желанием покурить. Он уже выкурил за час три сигареты. Пора остановиться. Только вот успокоиться так и не вышло. Поэтому Шон в очередной раз тянется к смятой пачке, лежащей на тумбочке.

Вдруг дверь в комнату открывается. От неожиданности Шон роняет пачку на пол.Даниэль ничего не говорит. Он аккуратно закрывает дверь, а потом вновь ее открывает.

— Воняет, — говорит он, направляясь к кровати.

Шон не может в темноте разглядеть выражение его лица.

— Прости, я не знал, что ты, ну, придешь, то есть, ты, вроде, э…Даниэль кажется и не слушает. Он ложится на кровать, укрывается своим клетчатым покрывалом и демонстративно отворачивается от брата.Надо бы что-то сказать. Извиниться? Или же объясниться? Попытаться выйти на откровенный диалог? Или же по-доброму отчитать? Может, проявить строгость? Или же спросить, почему он пришел?

От мыслей у Шона кипит голова. Почему к подросткам с сверхчеловеческой силой не прилагается пособие по общению? Шон бы не отказался от какого-нибудь подробного, исчерпывающего руководства для чайников. Кажется, он уже окончательно кончился, как старший брат, и все его попытки говорить с Даниэлем наравне обернулись провалом.

Шон поднимает пачку сигарет с пола и садится на кровати, собираясь тихо выйти из комнаты на улицу, чтобы покурить там, вдали от чувствительного к запахам брата. Может, свежий воздух благотворно скажется на каше в его голове.

— Спокойной ночи, — вдруг говорит Даниэль.

— А, да, спокойной ночи, — удивленно шепчет Шон, глядя на спину брата.

— Уже поздно, — зевает младший. — Пора бы отдохнуть.

Шон кивает, улыбаясь. Глаза-то действительно слипаются. Голова Шона возвращается на подушку. Все еще хочется курить. ?Все-таки надо выйти?, — думает про себя старший, сжимая в руках полупустую пачку и прикрывая глаза. Пора бы отдохнуть.