Летопись девятая. (1/2)
В очередной раз донесли царю о заговоре против него новгородской знати, а главным вдохновителем назвали Владимира Старицкого, который сам хотел править Русью, а северо-западные земли подарить Сигизмунду. Не выдержал в этот раз Иван Васильевич, разгневался сильно он на двоюродного брата, коего миловал много раз, и велел снарядить поход против недругов своих.
Поздней осенью, в лютый холод, когда уже лёг первый снег, выступили опричники и стрельцы из Москвы под предводительством государя и направились на мятежный Новгород. По дороге служилые люди разорили несколько городов русских: Тверь, Торжок, Клин, даже во Псков заглянули и устроили там массовое побоище. Малюта Скуратов в это же время по приказу Ивана Васильевича навестил в Отроч Успенском монастыре ссыльного Филиппа. Царь просил его дать благословение на поход на Новгород, но бывший митрополит отверг просьбу государя, наказал возвращаться в Москву и молить Господа о прощении. В ответ на это Малюта задушил Филиппа.
Ступив в Новгород, Иван Васильевич первым делом вызвал к себе двоюродного брата с женой и детьми. Владимир не преминул явиться, за что и поплатился. Его самого, жену и младших детей отравили по приказу царя; старших отпрысков пощадили. Мать князя, Ефросинью Андреевну, утопили в реке Шексне. А после начались массовые казни. Всех без разбору, от бояр и духовных лиц до простых людей, окунали в ледяную реку, варили в кипятке, забивали дубинами, поджигали заживо, сажали на кол. Почти месяц опричники истязали мирных горожан, выбрасывая трупы в Волхов. Вся река была запружена мёртвыми телами, а вода в ней почернела от крови. Но архиепископа новгородского Пимена и некоторых других высоких лиц государь вместо казни отправил в Москву.
Насытившись своей местью, царь возвратился в Александрову слободу. Но тревожно было на душе Ивана Васильевича. Подозрительность его увеличивалась с каждым днём, Грозному везде мерещились измены и заговоры. Он мало спал по ночам, много молился, соблюдал пост, но всё это не принесло успокоения душе его. Даже смерть Марии Темрюковны всколыхнула государя, хотя он не испытывал к ней ничего, кроме неприязни. Доведя себя до исступления мыслями нехорошими, Иван Васильевич тайно позвал к себе Малюту и приказал отыскать среди ближнего царского окружения тех, кто был сообщником Владимира Старицкого.
Скуратов тут же принялся за дело. Он с особой жестокостью допрашивал Пимена и остальных заключённых новгородцев, выдумывая всё новые, более изощрённые истязания. Те после нескольких дней пыток все, как один, показали на Басмановых и других видных опричников. Измученные люди были готовы любого оговорить, лишь бы Малюта оставил их в покое или даровал наконец избавление от тягостной жизни.Когда Скуратов всё доложил царю и присовокупил к словам своим бумаги с показаниями, государь взглянул на него волком и пробормотал едва слышно:- Уйди…Малюта безотлагательно убрался с глаз долой царя.
Иван Васильевич со всем вниманием прочитал бумаги, а потом схватился руками за голову. Он не плакал, он тихонько выл, как воют бездомные собаки, потерявшие даже самую малую надежду на приют, но пара слёз всё же капнула на пергамент, и чернила немного размылись.Внезапно царь услышал на улице весёлый смех. Это изрядно удивило его. Иван Васильевич поднялся и подошёл к окну. Сердце его затрепетало при виде умилительной картины. Посреди двора Фёдор игрался со своими детьми-погодками в салки и заливисто смеялся. Маленькие Пётр и Иван, названные в честь старшего брата и государя, бегали вокруг отца и хватались ручонками за полы его опричной одежды. Поодаль стояла Варвара Васильевна и светилась тёплой улыбкой, свойственной женщинам рода Захарьиных-Юрьевых. Иван Васильевич, сам того не осознавая, заулыбался, глядя, как Фёдор поймал двух сорванцов и прижал их к груди своей, целуя в покрасневшие от мороза щёки.
- Эх, Федя… Да на кого ж ты меня оставил?.. Чего ж тебе не хватало?.. – с горечью проговорил Грозный.
Той же ночью царь повелел Фёдору явиться в его покои. В последнее время, после похода на Новгород, они редко виделись из-за встревоженности Ивана Васильевича, а посему Басманов был безмерно рад приглашению. Он словно летел, не чуя земли под ногами, и не мог дождаться, когда обнимет государя.
Царь принял его приветливо и тотчас повёл в опочивальню свою. Позднее Фёдор вспоминал, что это была самая лучшая ночь с Иваном Васильевичем в его жизни. Государь был нежен и ласков, когда как в прошлые разы Басманов испытывал боль вкупе с удовольствием. Царь сначала осыпал любовника поцелуями, которые огнём горели на бледной коже, а потом, наигравшись вдоволь, взял его осторожно, будто девицу в первую брачную ночь.Фёдор стонал под ним от наслаждения и не верил своему счастью.- Государь, ты нынче такой обходительный… Неужто, любишь меня… - шептал он.- Это за службу твою, Федя. Никогда ещё не было у меня такого опричника. И не будет, - отвечал Иван Васильевич, двигаясь в нём.
- Солнце моё ясное… - повторял Басманов, прижимаясь к царю всем телом. – До самой смерти любить тебя буду…Царь гладил любовника по взмокшим от испарины локонам и терзал его уста жадными поцелуями. Не верилось ему, что Фёдор перешёл на сторону Новгорода, но Пимен ведь крест поцеловал, давая показания Малюте, а слуга божий не может быть столь бесчестным.
Почти до рассвета Иван Васильевич и Фёдор предавались своей греховной страсти. Басманов всего себя отдал без остатка, думая, что государь принял его окончательно, что не пошли даром ни ведовство старухи Ожеги, ни клевета на неугодных, хоть и невиновных, бояр и дворян.Когда Басманов покинул палаты царя, был уже почти полдень. Он направлялся к своему терему, когда на его дороге встал Малюта с опричниками.- Григорий Лукьянович, пропусти меня. Али жить тебе надоело? – полушутя спросил Фёдор.- Это тебе, царёв любовник, жизнь не мила стала, раз ты Сигизмунду присягнул, - ответил Скуратов, смотря пренебрежительно на Басманова.
- Что ты такое говоришь? Не разумею я речей твоих. Небось, ты пьянствовал всю ночь, - сказал Фёдор и хотел было обойти опричников, но не тут-то было.Двое дюжих молодцов моментально и ловко скрутили Басманова, заведя руки ему за спину.- Гришка, ты чего удумал?! – разозлился Фёдор, безуспешно пытаясь высвободиться. – Я государю пожалуюсь, чтоб тебе плетей всыпали за шутки твои дурацкие!- Государю?! – переспросил Малюта и закатился от смеха, опричники же молчали.Басманов поёжился от его зловещего хохота, и холодок пробежал по спине его. В душе всколыхнулось неведомое доселе чувство безысходности, и он только сейчас понял, что испытывают опальные.