Летопись вторая. (2/2)
- Земель ливонских ему не хватало! – процедил сквозь зубы Фёдор и снова ударил его.
Горбатый-Шуйский свалился на бок и ещё больше запричитал, изрыгая из своего рта нечто непонятное. Скуратов сделал знак рукой, и двое опричников подняли Александра Борисовича и понесли в подвал, где находились казематы и пыточная Малюты. Бывший сподвижник царя уже не мог идти от полученных ран и помутневшего от страха сознания. Скуратов направился за ними. Годунов и Алексей Данилович смотрели им вслед. Опричники, поняв, что потеха закончилась, разбрелись кто куда.Иван Васильевич поманил перстами к себе Фёдора.- А ну ближе подойди.Басманов поднялся на несколько ступеней вверх и встал возле царя. Тот внимательно посмотрел на него, блуждая взглядом по нежной коже, большим карим, но в то же время колючим, глазам, смоляным кудрям, выбивающимся из-под чёрного опричниковского капюшона, но больше всего царь приметил его чувственные губы, растянутые в полуулыбке.?Ну точь-в-точь девка. Ни дать ни взять…? - подумалось Ивану Васильевичу.
А Фёдор, осознавая, что государь не просто так его подозвал, опустил вежди, будто бы застыдился, но в следующий миг зыркнул на него так, что Иван Васильевич вздрогнул. Глянул, как обжёг. Взор тот был манящим, с поволокой, полным страсти и обещания чего-то неведомого. Не раз царю приходилось ловить на себе различные взгляды, но такой он лицезрел впервые.
- Отец твой поведал, что ты сам попросился в мою личную гвардию. Почему? – спросил Иван Васильевич.- Служить хочу моему государю. Чтоб править ему долгие лета, ибо нет другого истинного царя на земле русской, - с жаром ответил Басманов.Царь улыбнулся, довольный ответом.
- Иди, служи мне, чтоб ни одна иноземная нечисть не гнездилась тут, - сказал Иван Васильевич на прощание и зашёл в палаты.
Фёдор лукаво улыбнулся и вприпрыжку сбежал с крыльца. Радость и ликование были в его лице, и Басманов рассудил, что не зря он съездил на болота.- Ты никак выслужиться перед царём желаешь, - Пётр нагнал брата и шутя подтолкнул его.- А ты всё при отце пресмыкаешься, - отозвался Фёдор. – Не орлом тебе в небе летать, Петька, а гадом по земле стелиться.Пётр расхохотался.- Погостил у Ожеги и уже нос задираешь?
Фёдор внезапно остановился и в мгновение ударил брата кулаком в челюсть. Тот упал навзничь, а младший навис над ним.- Не смей говорить про болота! Даже думать забудь про тот день, Петька! Иначе я сам тебя упеку в острог!
Красивое лицо Фёдора исказилось в злобной гримасе, глаза его едва не повылазили из орбит, рот скривился, брови съехали к переносице, а сам он весь трясся от гнева. Пётр в испуге залепетал:- Да ты что, Фёдор? Что ты такое говоришь-то? Разве я тебя когда-нибудь предавал? Я ж всегда за тебя был. Так зачем же меня в острог-то? За что?- Чтоб не болтал попусту! - съязвил Фёдор.- Я никому не скажу. Никогда. Даже если Григорий Лукьянович будет меня пытать, всё равно ничего не выдам ему, - уверял его Пётр.
- Тогда чего дразнишь меня? – вопрошал младший, понемногу успокаиваясь.Пётр поднялся на ноги и шёпотом заговорил:- Фёдор, я ж за тебя боюсь. Не за себя. Ты пойми, что царская милость – штука непостоянная. Сегодня ты подле престола, а завтра на дыбе. Уж как ни любил государь Горбатого-Шуйского, всё равно отдал на растерзание Малюте, даже не выслушал. Не желаю я тебе судьбы такой. Уж лучше гадом быть и по земле ползать, чем орлом летать в небесной выси, но после упасть и разбиться. Христом Богом молю, Фёдор, брат любезный, выкинь ты свои эти думы из головы, отравят они жизнь твою.Фёдор отвёл взор и тоже едва слышно откликнулся:- Не понимаешь ты горя моего, Петька. Не могу я природу свою унять. Тошно мне жить, хоть топиться иди. Знаю, что грех на мне большой, душа моя в адском пламени гореть будет. Но уж лучше минуту счастья здесь украсть, чем потом в райских кущах вечность мучиться. А я уже выбрал свой путь, и нет мне возможности воротиться. Полюбит – ноги целовать буду, а коль прикажет дух испустить – умру счастливым. Иного не дано мне, Петька. Либо пан, либо пропал.Пётр с жалостью глядел на брата. Слова комом в горле застряли, а сердце сжалось от мучений его. Пётр положил ладонь на плечо Фёдора и вымолвил:- Вырви ты эту гадость из сердца своего. Иначе не только себя погубишь, но и семью всю нашу. Блажь всё это.Фёдор пристально на него уставился и прошипел, ударяя себя в грудь кулаком:
- Да не могу я! Слышишь? Не могу! Пытался, да не получается! Видно, век мне по земле скитаться этаким чудовищем!Он скинул со своего плеча руку старшего и бросился наутёк.
- Фёдор! Постой! – кричал ему Пётр что есть мочи, но брат его уже не слышал.