Часть I. Глава первая. ?Нашла коса на камень? (1/1)

Федька Басманов пришел в театр со скуки, ещё в школе.

В театральный кружок ходил за компанию с другом, а там больше рожи в зеркала строил да дурацкие коленца выкидвал — от такого руководство в обморок падало. Его даже пару раз выгнать пытались — в назидание остальным. Федя упорно отмалчивался за какую провинность конкретно.Он тогда заканчивал десятый класс, вроде бы возврат солидный, пора о будущем думать. Федька только кудри плойкой накручивал, лицо блёстками мазал и в облезлом кокошнике меж стайки девчонок скакал.

Таким его и увидел впервые Господь-Бог и Царь-Батюшка всея театрального поприща— Иоанн Васильевич, за глаза названный "Грозным". Он был... легендой. Из породы духовно сильных людей, обладающих несгибаемой волей и хитрым умом. Такие люди, обычно, талантливы, но бесконечно самоуверенны. Помимо этого, они умеют влиять на людей, умеют добиваться своей цели, умеют вызывать в чужой душе удивление, радость, ужас, тоску, желание подчиняться.Все, что только душе угодно.Федор смутно помнил их нелепую встречу. Грозный, облаченный в красивый костюм, моложавый, руки в перстнях, лицо суровое. На него такого все заглядывались. Да и как иначе? Девчонки, так те вообще судачили, что путь на сцену лежит через "царскую постель". Федя сперва лишь хихикал над сходством, а потом увидел самого Иоанна Васильевича, изрёк короткое ?ну, лять, ясно все, он не меняется?. И позабыл окончательно. ...Ровно до того момента, как впечатался с размаху в широкую, "царскую" грудь своим сияющим от хайлайтеров и блесток лицом. — Бассссманов!!! — он буквально слышал это змеиное шипение руководителя кружка, скрежет зубов и ощущал в воздухе желание разорвать одного конкретного мальчишку в мелкие клочья.Но тут же над ним раздался властный, бархатный голос, исполненный искреннего удивления: — Басманов?Федька отлепил свое лицо от покрывшегося некрасивыми пятнами костюма модного дома Brioni. Поглядел на обладателя голоса снизу вверх, встряхнул смоляными кудрями и нахально осклабился: — Я самый. Привет тебе, Вань.Последние он сказал тихо-тихо, но Грозный как глянул в смеющиеся глаза, да так и окаменел весь. Скривило его на секунду, так, что и не поймёшь: то ли страх, то ли радость, то ли крайнее изумление.

Руководитель в это время что-то заискивающе бормотал, возможно, даже предлагал вышвырнуть паршивца-Басманова с театрального поприща вон сию же секунду... Его не слушали. Федька блистал голубыми глазищами, весело и задорно, морщил нос и глядел на Иоанна Васильевича, некогда царя бессердечного, теперь просто уважаемого человека — "Грозного". Последний же смотрел удивлённо, будто припоминая что через силу, и ласковая улыбка трогала его тонкие губы.А ведь каждому было известно — Иоанн Васильевич, по прозвищу "Грозный" не умел улыбаться. — Опять ты мальчишка, — то ли тоскливо, то ли радостно произнес Иоанн. — Юн, да пригож. Не забыть, не наглядеться...И тут же вскинул голову, жёсткий и хлесткий как сталь. — Скажи мне... —он поглядел на руководителя театрального кружка, пытаясь припомнить имя, но так и не вспомнил. — Скажи, отдашь этого пострела?Федька хрюкнул. Прозвучало так, как будто Грозный только что изъявил желание его немедленно придушить. Но без свидетелей. — Мне как раз такой мальчик нужен, — между тем произнес Иоанн Васильевич, опуская тяжёлую руку Федьке на плечо. — Для постановки одной. Удачно, правда?У руководителя дернулся глаз. И сделала попытку отпасть нижняя челюсть. — Ты пойдешь, Федь? — подчёркнуто сладко вопросил Грозный. ?Твою налево, — подумалось Феде. — Почему мне кажется, что один раз на подобную хуйню я уже подписался?? — Пойду, — пожал он точеными плечами. — Че нет?Грозный хмыкнул, жестом фокусника откуда-то выудил записную книжку и красивую перьевую ручку — коллекционная модель, немецкая, с позолотой.

— Тут все написано, — сказал он, что-то неспешно черкая. — Сегодня вечером позвонишь. Если что не устраивает — тоже позвонишь. Давай, малой.Федя взял лист двумя пальцами, поглядел через плечо на сбившихся в стайку ребят, согруппников, чьи лица вытянулись до невозможного. И позеленели от зависти. Он насмешливо хмыкнул и сунул бумажку в карман. Не глядя.А потом плавным движением руки, полным той самой обворожительно-басмановской ленности, стянул кокошник с черных кудрей. Бросил его на пол, закинул на плечо сумку и павой выплыл за дверь.Больше в театральную студию он не являлся. ...До вечера Федя шароебился по городу: посидел в сквере на лавочке, скурил за пару часов где-то полпачки "одолженных" удруга сигарок, по дороге заглянул в частный магазинчик на углу, в результате залил в себя сладкий энергетик. Слишком сладкий. Докупил ещё и пивко.До дома он добрался под вечер, слегка подвыпивший, но не пьяный. А просто до неприличия злой. И очень уставший.Мать, открывшая дверь подозрительно быстро, и рта раскрыть не успела. Федька пронесся мимо нее пулей, так, что колыхнулись тугие кудри, тщательно закатанные в бигуди. Толкнул плечом брата Петьку, до тошнотворного прилизанного и делового, который не вовремя вынырнул в коридор. Отца по счастью не было дома.

И только в комнате, пнув сумку в угол, Федька слегка успокоился. Полегчало. — Скажи мне честно, Федь, — обратился он к мутному зеркалу. — Ты просто больной ублюдок или реально тупой? Какой, в жопу, Грозный, какие номера, Федь?! В чувство приди, Федь!!Он провел руками по лицу, досадливо растрепал и затянул в хвост шелковистые кудри. И тут же, не откладывая в долгий ящик, вытащил из кармана листок, скомкал меж пальцев и запустил в корзину для мусора. Само собой, никому он в тот вечер так и не позвонил. И в последующие вечера тоже.Нет, если так посмотреть, действительно складывалось: ?да какой, в жопу, Грозный?. Феде до него и раньше-то было как до Китая пешком. А раньше Федя был другим, и мир был другой. Тогда Федька Баманов, муж — дева красная, в жемчугах, каменьях, золоте и парче, быстро и нагло к цели намеченной шел. Тогда Грозный царем был, а Басманов кравчим его, любимой забавой и прелестью.Теперь Иоанн Васильевич был опять же царем, только другого полета, а Федька и школы ещё не закончил. Другими словами, Грозный был всем, а у Федьки даже имени громкого не осталось. Да и к чему все это тогда?Федя задумчиво поглядел в зеркало, провел ладонями по плечам, заправил выбившуюся прядь за ухо. Всмотрелся в лицо, это тонкое молодое лицо, ещё хранящие в себе признаки некой детскости.Нет, пока было рано.Федя прищурился, разглядывая себя как бы со стороны, отвлечённо. Нет, ещё слишком юн, слишком... МАЛЬЧИШКА. Нельзя второй раз отдавать Иоанну это тонкое существо, пока хрупкое и гибкое, с задатками шального чертёнка. Потом... Возможно. Но это будет потом. В семнадцать лет рановато вспоминать свое отшумевшие прошлое. В семнадцать лет рано душу и тело темному дьяволу, Грозному, продавать. Пусть он в этой жизни вовсе не кровавый безумец, однако же жесток... По-прежнему сердце его ледяное.Федя насмешливо прищурился и показал язык отражению. — Федька! — мать постучала в дверь громко, всею ладонью. — Федька, есть будешь?То ли не особо сердилась, то ли сперва сына выманить из берлоги решила. Кто ее знает? — Нет, мам, — кисло, немного рассеянно откликнулся Федя. — Я потом, мам.Он напоследок скорчил уморительную гримаску, убрал прядь волос от уха, провел по выпуклому, как выжженному подобию клейма, и отошёл от зеркала.

?Пока рано? — ещё раз, утверждая, устанавливая мелькнуло в голове у Басманова.А вот потом... Потом можно будет и найти Грозного, всё-таки и житье при царе вольготнее. Что не говори. Грозного он за целую жизнь подле изучил хорошо, тот хоть бьёт, да тут же любит. Тиран-то тиран, но за власть и осознание собственной УНИКАЛЬНОСТИ в глазах самого царя и не такое стерпишь.

Он был уверен — Иоанн рано или поздно его из-под земли достанет. Ну или Федя его — если путей в будущее не будет (кроме того, что через царское ложе).Федя хмыкнул и глотнул из горла теплый гараж. Нареченность никуда не денется точно.*** Но школу он всё-таки закончил. И даже умудрился поступить в ГИТИС, видимо, одним неуемным везением и несомненными способностями. И это без преувеличения! Родные Федьки ещё долго качали головами, а мать срывала телефонную трубку: клялась подругам, что это истинный божий дар — шалопая Федьку пристроили, ну его нафиг, замучилась. Отец хранил молчание и ставил все на старшего сына — прилизанного, умного, учащегося где-то на далёком физмате.А сам Федька быстро собрал манатки и укатил на съёмную квартиру, пока старики не одумались. Он вообще мало о чем беспокоился: вертлявый, гибкий, расцветающий аки махровая роза. Ему, имеющему в своем арсенале красивые глаза, кое-какие знания, определенные навыки и способность глотки рвать за какую-то цель, море было по колено.Первые года три он прятал дьявольскую личину поглубже и просто учился. Методично выбивался в любимчики, впитывал знания как губка, подмечал-выполнял-создавал. Делал все, чтобы из ?Да как вы вообще поступили, Басманов?!? выросло ?Вы лучший студент своего потока, обязательно буду рекомендовать в будущем вашу кандидатуру!?.Но об этом рассказывать не интересно.С третьего курса Федька обзавелся подружкой, создал из себя икону и конкретно запил. Тут-то и начались его злоключения. Как в память о тяжком прошлом, к двадцати годам у него полетели к чертям все нервы, и все чаще в язвительных улыбках хоронилася заживо невыразимый вопль отчаяния. Варенька — однокурсница и та самая подружка, которую Федя завел более для статуса, чем реально по большой и чистой любви, была от этого в ужасе. Пару раз она пыталась образумить Басманова, один раз плакала, два раза клялась его бросить. Федя закрывался от всего мира и пил, пил, пил. Его ничего не спасало. ?Надо перетерпеть, — говорил он себе. — Надо просто перетерпеть?.Он чувствовал дыхание смерти так близко и так далеко, что месяц за месяцем проживал подобно психу, в полном тумане. Клеймо Нареченного жгло день ото дня все сильнее, боль душевная, боль предательства, холод подземелий и мука, непрекращаемая мука смерти не желали отступать ни на шаг. Федя знал — надо подождать. Скоро прошлая память уляжется, отомрет тот, прошлый Басманов... И вместе с ним Федя лишится возможности чувствовать что-то к своему Нареченному. Проще говоря, лишиться души.Или же стоит все попытаться исправить. Но это сложнее. ...Варя пришла буквально на следующий день после приступа, когда Федя ещё валялся пластом, а перед глазами все ещё стояли холодные стены подземелья. И тело хранило память пережитой давным-давно боли. — Что с тобой происходит? — с порога заявила она.Федя поднял голову и потянулся к тумбочке за початой бутылкой водки. — А ты как считаешь?Зелёные глаза Вари нехорошо сузились.Она бросила на пол пакеты с продуктами и быстро подошла к безвольно валяющемуся поперек кровати Басманову. — Ты псих! — крикнула она.Федя поморщился. — Ты...ты! — девичий голос дрожал от гнева и слез. — Басманов, ты был лучшим, у тебя было все!... Ты мог рассчитывать на блестящее будущее!... Но нет... — Я пустил все по пизде, ты это хочешь сказать? — подозрительно спокойно спросил Федька, с усилием поднимаясь.Щеки Вареньки покраснели. — Примерно — зло сказала она, опускаясь на постель рядом с Басмановым.И вдруг лицо последнего искривила жуткая гримаса и он принялся хохотать как помешанный. — Вот как... — медленно, словно с усилием, проговорил он. — Вот так, да?!... — Федь... — Варя вся побледнела и отшатнулась. — Феденька, что с тобой?!"Феденька" вцепился пальцами в черные патлы и завыл раненым зверем. — Нареченный, — шептал он сквозь слезы. — Погляди на меня, Варь... Так выглядит человек, которого в прошлой жизни сгубил его Нареченный. Погляди, погляди, погляди!... Погляди что со мной делается!... Я схожу с ума, я расплачиваюсь за его... за наши общие злодеяния....Глаза Вари были в пять копеек величиной. — Я только слышала об этом... — тихо сказала она, и Федька явственно вычленил грусть. — Кто она?Федя замотал головой. — Тебе лучше не знать — пробормотал он и завалился на бок, нервически подёргивая плечом.Мир превратился в груду расплывчатых пятен и следующим четким воспоминанием была лёгкая, почти комариная боль в районе ключицы. — Ты так кричал, — тихо и по-матерински ласково прошептала Варенька, гладя черные, взмокшие от пота волосы Феди. — Я могу рассказать тебе, где взять транквилизатор... Он снимет боль хотя бы ненадолго.... Понимаешь, Федь, он, ну это, специальный... — Кто? — прохрипел Федя, с трудом фокусируя взгляд.Варя слегка побелела. — Моя сестра, — тихо сказала она. — Сколько себя помню, она страдала этим... Кажется, в прошлой жизни ее отравили из ревности... — У тебя нет такого? — сощурился Федя, мысленно успев пожалеть неизвестную варькину сестру, но не сильно — жалость была ему не свойственна. — Как это происходит? — вопросом на вопрос ответила девушка. ?У нее такого нет? — понял Федя.Поглядел в ее заинтересованные глаза и добавил:?И никто ей об этом не рассказывал. У меня она спросить хотела давно, но стеснялась. Забавно?.Он поднялся и медленно сел. Варя тут же пропихнул а ему под спину подушку. — Хочешь чего-нибудь поесть?Федя помотал головой. — Значит так, — размеренно начал он, массируя негнущимися пальцами виски. — Так называемый "Нареченный" есть у каждого человека. Немного теории: считается, что это пошло с глухой древности, когда славянские боги сами подбирали человеку его пару, как говорится, отныне и присно. И во веки веков. "Нареченность" связывает людей из жизни в жизнь, хотя у них есть полное право не искать свою пару и жить, просто жить своей жизнью. Никто не гонит.

— Ясно, — тихо сказала Варя. — Странно это... А что там?... — С убийством? Ну это священное табу Нареченности. Нельзя обагрять ложью и кровью. Ну, примерно...Варя задумалась. Лицо ее стало строгим и тихим, как у богобоязненной монахини. И рядом с ней молчал и Федя, слишком ярко вспоминающий то, о чем сейчас говорилось. — Ложью и кровью?.. — тихо спросила она. — Это значит... — Да, — слишком тихо сказал Басманов. — Как и везде. Предательство и убийство разрывает тонкие связи.По Варе было видно что она очень хотела спросить, но не решалась... — Это не тайна если чё, — бросил Федя, вставая. — Это давно было. Я передал, не то чтобы.. В общем, да, предал.. А меня уже позже,по чужому навету... — Убили?Федя повел плечом. — Нет, почему же? — странно мурлыкнул он. — В застенках кости переломали, едва не казнили. Передумали. Сгноили в монастыре. Сказочка вышла. — Стоите друг друга! — не сдержалась Варя.Федя пожал плечами, вроде как не услышал. Он встал, чуть пошатываясь, дошел до двери. Там, у стенки, стоял крошечный холодильник — медленный куб грязно-белого цвета. Холодильник стонал и гудел как безумный, так, что могло показаться: в его утробе сейчас кого-то долго и мучительно переваривают. Федя бесцеремонно дёрнул за ручку — холодильная пасть распахнулась. С третьей попытки. Басманов сунул тонкую руку куда-то в плюющуюся затхлым морозцем глубину и вытащил поллитровую бутылку воды. — Ещё бы не стоили, — тихо заметил он, сделав глоток. — Иногда я думаю: чем же его в этой жизни пожаловала моя старая ложь... Было бы обидно, если все шишки мне. — Вот и говори "его", — посоветовала после паузы Варька. — А то развел, понимаешь ли, конспирацию. И кстати, откуда столько злости к возлюбленному Нареченному?Феде пришлось прикусить язык. — А, Варь, ты не поймёшь, — махнул рукой он. — Да и не поверишь, что во мне нет к нему ненависти. Так, в печенках со своими выебонами сидит и искрометным мудачеством бесит. — А то ты не м... мудак— буркнула Варя.И заалелась. Она была слишком культурной девицей. — Я тоже, — пожал плечами Федя. — Но ЭТОМУ все равно втащить хочется. Временами. — Раньше тоже хотелось?Синие глаза Басманова сощурились, посмотрели странно. Губы улыбнулись как-то фальшиво, болезненно. — Раньше иначе было, — наконец прошептал он. — И отношения другие. Раньше я и мысль-то такую в храм побежал бы отмаливать. Понимаешь, ну?Варя вскинула брови и закивала. Видимо попыталась представить как безбожник Басманов бежит отмаливать подобную хрень. И рассмеялась. Федя вместе с ней посмеялся, но как-то искусственно. — Я завалюсь спать, если не возражаешь — заявил он, резко прекратив смех. — Устал как собака. — Мне уйти?Федя рухнул на постель и заложил руки за голову. Лицо его приняло крайне задумчивое выражение. — Нет, — быстро сказал он. — Останься.Варе показалось, что тонкая рука дрогнула, словно желая протянуться к ней в просящем жесте. Но Федька Басманов был поистине совершенным сгустком гордости. И потому, просьба прозвучала сухо. А потребность в человеческом тепле отвалилась на корне.Варя лишь пожала плечами, с деловитой хозяйственностью нащупала выключатель и укрыла задремывающего Федю одеялом.

— Пойдешь завтра на лекции?Федя помотал головой, не открывая глаз.Варя вздохнула. — Дурак ты — почти с нежностью улыбнулась она.В комнате было темно, и только блики фонарей бились в окна, пятнами-гнилушками скользили по стенам. Фосфорировали ядовито-серебряным. Они бегали и по полу, как сказочные мыши, или домовые. Забегали на стол, на воющий холодильник; порой гладили худое и белое-белое, как у покойника, лицо Феди. Басманов от этого морщился.Варя опять встала и задернула занавеску.Стало совершенно темно. Только белые контуры и темные пятна предметов выступали из абсолютного морока ночи. Да тонкий, серебряный лучик, пробиваясь меж полотнищ ткани, лежал на шее и плечах Федьки. Как послушная ручная лисица.Варя на цыпочках приблизилась к постели и села на край. Басманов дышал ровно — заснул. Во сне он был спокойным и царственно высокомерным, необычным до ужаса. Не дать, не взять — средневековый боярин!Варя сама удивилась нелепости мыслей. Видимо, тоже устала. И федькины россказни в голову дали.Она подтянулась и легла рядом с ним, на подушку. Уткнулась носом в плечо, в пахнущие мылом и пылью красивые, но давно не мытые волосы. Закрыла глаза.Федька что-то буркнул во сне и развернулся, придавив Варе ладонь.Он, уже засыпающая, чуть-чуть отодвинулась... И надо было лунному свету столь удачно упасть на лицо спящего Феди! Волосы разметались, а там, у виска виднелось нечто чёрное и пульсирующее, словно смоляное. Оно извивало свои паучьи лапы-извилины и рисовало узор. Узор чего-то страшного и непонятного, похожего на языческое клеймо. От него, черными нитями шли лучи капилляров, пронзая тонкую, белую кожу.Испуганная Варя закусила губу и тронула пульсирующие клеймо двумя пальцами.Федя дёрнул головой и пронзительно вскрикнул — клеймо обдало жаром. Но по счастью, он не проснулся.