Пролог. (1/1)

Джером:Тихо свернувшись в клубок на кровати я плакал. И пусть говорят, что мужчины не плачут! Не плачут только те, кто ни чего не боится в этом мире, те кого не выворачивали наизнанку, те у кого не вырывали из груди сердце словами. «Да вот, женимся. Хочу что бы ты был шафером». Мужчины не плачут! А я плАчу! ПлАчу, потому что так больно и противно мне не было ни когда, даже когда я осознал, что влюблен. Влюблен в парня. В моего лучшего друга. И что узнай он об этом, мне не жить, так как он признает только традиционные отношения и все! Точка! Сколько раз мы с ним обсуждали это. Нет, не специально, тема сама просто как то поднималась из ниоткуда, и его возмущению по данному поводу не было придела. Как только он не называл таких как я. И меня соответственно тоже… Я все терпел, терпел, потому что не мог иначе, потому что когда любишь, сделаешь все. Тем более, когда тебе семнадцать. Казалось, что это было целую вечность назад. А прошло всего пару часов. У нас сегодня был выпускной, и он подошел ко мне со своей девушкой в обнимку и вырвал мне сердце. Они решили создать семью. У них будет ребенок. А как же я??? КАК ЖЕ Я???

Не знаю, что именно тогда меня удержало от того, что бы не кинуться на пол в припадке тупой, всепоглощающей боли и не закатить истерику. Его счастливая улыбка, или ее застенчивая… или Джина, моя сестра — близнец, которая тут же подлетела ко мне и буквально увела меня от них, наплетя им что то о том, что звонили родители и просили срочно приехать (куда, они же уехали в другой штат, к бабушке на юбилей), а мне по дороге шептала: «Без истерик, только без истерик». Эх, Джини, Джини. Как же хорошо ты меня знаешь. Как же хорошо ты меня чувствуешь. Только ты не знаешь одного, что эту истерику я был готов закатить из – за него, а уж ни как не из – за нее. Никогда и ни кому я не признаюсь в этом, тем более тебе, уж прости. Это только моя боль, мой позор и мой крест, быть изгоем.Мне семнадцать и я гей. Осознание этого было как удар кувалдой по голове. Два года назад, когда мой лучший друг познакомил меня со своей очередной, как мне хотелось думать, девушкой, и я увидел полный восторг в его глазах, меня накрыло! Хотелось кинуться на нее и повырывать ей волосы, расцарапать в клочья лицо, да придушить в конце концов, лишь бы она не была с ним. Лишь бы он был со мной… и было противно, до боли до отвращения противно… только от себя не убежишь. И я смирился. Смирился, пытаясь как то жить с этим дальше, и просто быть счастливым от того, что он рядом и счастлив. Пусть и не со мной…А сейчас было больно…Джина:Я знала, что он там плачет. Бьется в тихой истерике, пытаясь заглушить вой от боли в подушке…Саманта… моя подруга… что же ты наделала? Ты просто не представляешь… они же с детства вместе. А теперь. Теперь он просто… просто плачет. Плачет как ребенок, только тихо и практически беззвучно. Но иногда, все же, я слышу его тихие, едва уловимыевсхлипы за дверью. Мой брат…мой Джерри…Я прекрасно помню время, когда поняла, что с ним что — то не так. Это ты появилась в нашей компании. И в сердце Стива. А Джер просто с катушек слетел. Стал нервный, раздражительный, злой. Постоянно на всех огрызался. Я тогда было подумала, что он ревнует. И правда ревновал, только не тебя, а его. Когда я это поняла? Даже не помню уже. Просто поняла и все. Когда тебя не было рядом, все было замечательно, как только ты появлялась, он снова превращался в бешеный комок нервов, и когда считал, что ни кто не видит, смотрел на тебя, словно убить хотел. А я видела. Видела, как ему было противно и на сколько тошно, от осознания того, ЧТО с ним происходит. Но потом он успокоился. Смерился. Загнал самого себя, свои чувства на столько глубоко, что все стало как прежде: наша дружная веселая компания… и ты…Я была готова придушить тебя своими руками, когда ты сказала мне о свадьбе. И о том, что Стив решил сделать его шафером. Этого он не переживет. Как бы сильно ни старался и ни прятался в панцирь хладнокровного пофигиста, этого он не переживет. А вы еще и выдали ему тут, на выпускном… как же ты могла Сэм, как же ты мог Стив… как же вы могли…Слышу как он перестает рыдать. Встает с кровати и направляется в ванную, включает воду и забирается в нее.Пять минут тишины, после того ада, что я только что пережила, показались мне вечностью. Ад… Ибо его горе – это мое горе, его боль – это моя боль, его слезы – мои. Пять минут тишины… Вечность… ни звука, ни всплеска, словно ты и не жив вовсе…Джером:Мне хорошо. Мне еще ни когда не было так хорошо и спокойно. Уже давно. Два года. Два долгих мучительных года. 730 дней. 17500 часов. 175200 минут…Как же мне хорошо. И ни чего не надо кроме этой зияющей, манящей пустоты впереди, и обещания покоя. Наконец то покой…

Без тебе, Стив, без тебя Сэм… прости меня Чуча, сестренка. Прости если сможешь… но так хорошо… и так мучительно спокойно.Джина:Вскакиваю с корточек и кидаюсь к двери. В голове молотом бьет только одна мысль: только не это! Только не тишина! Лучше плачь, рыдай, реви как баба, разноси все что под руку попадется в клочья. Лучше тот АД чем эта тишина!!! Дверь открыта. Умничка, молодец! Еще ни когда не была так рада твоей дурацкой привычке жить по правилу «открытых дверей». Ванная…Что? Боже?— Джер! Джер!!!Вода в ванной стала приобретать противный красноватый оттенок в том месте, куда капает его кровь!

— Джер!Рядом на тумбочке пузырек с маминым снотворным…Что же ты делаешь гад!!! Как же ты так можешь! КАК???Ты открываешь глаза, которые уже заволокла пелена тумана.Тебе ни чего не надо.Тебе хорошо.ТЕБЕ ХОРОШО????А Я? ОБО МНЕ ТЫ ПОДУМАЛ??? КАК ЖЕ Я ТУТ БУДУ ОДНА???Хватаю его за подмышки и с трудом вытаскиваю из ванной. Вода стекает с него ручьями, на такой любимый мамой коврик, на дорогой кафель. А мне наплевать! На все наплевать! Я даже не замечаю, что мое платье для выпускного, на которое я копила последние полгода приходит в абсолютную негодность… раздираю его подол к чертям собачьим на ленты и перевязываю ему вены…Стрелой на кухню, стакан воды, и обратно.НЕ ЗАКРЫВАЙ ГЛАЗА! НЕ СМЕЙ, СЛЫШИШЬ!Однако он все дальше и дальше от меня!НЕ СМЕЙ УМИРАТЬ! НЕ ИЗ – ЗА НИХ! ТОЛЬКО НЕ ИЗ – ЗА НИХ!!!Буквально падаю тут же рядом, и притягивая его к себе, поворачиваю к себе спиной, и наверное в первые в жизни так самозабвенно молясь опрокидываю в него этот стакан воды. Спазматический кашель, из – за отсутствия глотательного рефлекса.СКОЛЬКО? СКОЛЬКО ТЫ ПРОГЛОТИЛ?Бью его по щекам, что бы хоть как то достучаться. Еще один стакан воды, и пихаю три пальца ему в рот.ВЫПЛЮНЬ! ВЫПЛЮНЬ ВСЮ ЭТУ ГАДОСТЬ!ПОЖАЛУЙСТА… НУ ПОЖАЛУЙСТА… ну пожалуйста… живи…Джером:Мне хорошо. И тепло. Так уютно на этой кровати. И так приятно чьи то руки обнимают сзади. Это рай, это точно рай. И он тут со мной. Не важно, что это иллюзия, что этого не может быть. Рай он на то и рай… я прижал его руки к себе и поцеловал их, тихо шепча признание любви. Тихо – тихо, что бы не разбудить его, и не напугать…Он тяжело вздыхает и прижимая меня к себе отвечает:— Я тоже люблю тебя… — голосом Джины?Открываю глаза. Комната. Моя комната. Нет, это не рай!Не умер…Жив…

Откачали…Чуча откачала…Что же ты сделала? Зачем? Зачем вернула меня в этот жестокий, злой, отвратительный мир? Для чего? Почему не дала мне остаться там, в тишине и покое. Почему не дала обрести свой рай??? Почему?Напрягаюсь. Ее тело напрягается в ответ.Пытаюсь вырваться не пускает. Она сильнее. В виду недавних событий я теперь слабее щенка новорожденного.Переворачивает меня на спину, садится сверху, и удерживая мои руки над головой, одной своей, зло смотрит на меня и шипит как кошка:— Очухался? Идиот! Придурок! Да как тебе такое в голову могло придти? Не рыпайся, – говорит на мою очередную попытку вырваться. – Слушай меня внимательно: ни что, и уж тем более ни кто в этой жизни ни стоит того, чтобы делать то, что ты только что сделал! И наплевать на них! Пусть живут как хотят!— Ты не понимаешь, — предпринимаю я слабую попытку объяснить.Толи то, что она была так зла, и думала, что я затеял все это из – за Саманты, толи то, что я уже попрощался с жизнью и все еще не до конца осознавал, что остался жив, я решился ей все объяснить. Пусть она все знает. Пусть… может тогда ее презрение ко мне пересилит любовь, и она позволит мне довершить начатое.— Я не понимаю? Я понимаю намного больше чем ты думаешь! НИКТОв этой жизни не стоит тебя! Тем более СТИВ ХОВАРД!Я почувствовал себя, словно из меня ушел весь воздух, и обратно не вернулся. Словно мне перекрыли доступ к кислороду, а заодно и вообще бульдозером переехали.Она знает???Джина отпустила мои руки и перекатилась с меня на спину, уставилась в потолок.Джина:Вот и все. Я сказала. Я призналась ему, что знаю его тайну. Как он отреагирует? От чувства пристыженности и позора в очередной раз кинется резать вены? Я этого не переживу. Во второй раз уж точно. Этот кошмар мне теперь по ночам будет сниться. И кто знает, сколько раз там, во сне, мне не удастся его спасти? Что помешает? Закрытая дверь? Или его полное нежелание жить? Или полный пузырек снотворного?Звонила маме. Спрашивала. Она сказала там было три. Остальные она забрала с собой. Я не осмелилась сказать ей причину, по которой интересуюсь. Сказала, что болит голова, спросила где они и сколько. И когда он только умудрился вытащить их из ее тумбочки?Лежит. Не двигается. Кажется даже не дышит. Шок? Что ж, пусть будет так. Лучше шок, чем полное безразличие ко всему окружающему. Хоть какие-то эмоции… значит живой.— как? — Слышу его тихий шепот.Смотрю на него. Вот по щеке стекает очередная слеза. Господи, сколько их еще будет? Вся жизнь впереди… но кажется, что эта ночь, эти слезы ни закончатся никогда.— Что как? – спрашиваю его, не совсем понимая смысл его вопроса.— Как… ты узнала…Ему тяжело говорить. Все еще тяжело признаваться в том, что он любит мужчину. Значит не совсем смирился, как считала. Или как он сам считал.— Просто однажды поняла и все…— И все?Вот она. Проверка на вшивость. Сейчас самое важное убедить его в том, что я вовсе не призираю его, что я не имею абсолютно ничего против того, какой он. Главное найти правильные слова. Но где их найти? Какие слова???— Ты мой брат. Я люблю тебя. Таким, какой ты есть… и не важно кого любишь ты. Для меня это не имеет значения. Каждый человек имеет правО любить того, кого хочет. Кого велит сердце.

— Я гей.В его голосе слышалось столько обреченности и боли, и все то же нежелание жить.— И что? От этого ты перестал быть моим братом? Или перестал быть человеком? Твоя сексуальная ориентация, — (уж лучше называть все своими именами, пора к этому привыкать), — ни имеет для меня никакого значения. Да будь ты хоть злобным трансвеститом с третьим размером груди и членом, вываливающимся из штанов, я бы любила тебя.(это я, наверное, загнула).Он хмыкнул. Точно хмыкнул!— Скажешь тоже, — и повернул ко мне лицо, на котором была еще не уверенная, пугливая улыбка.

Ты мне не веришь? Да за что? Я разве врала тебе хоть раз? Ой, только не вспоминай детство, когда я тырила конфеты, и с честным, невинным взглядом говорила маме что это ты. (странно, ты сам скоро начал в это верить, а конфеты до сих пор ненавидишь).— Я люблю тебя. Что бы ни случилось. Что бы ты ни натворил. Кого бы ты не любил. Ты всегда можешь рассчитывать на меня.

Он повернулся на бок, лицом ко мне и спрятал его на моей груди, словно маленький ребенок.— Будут другие. Намного лучше. И они будут любить тебя. Боготворить. Носить на руках. Ты для них будешь словно солнце. Как воздух. Они будут ценить тебя. Тебя и твою любовь. И отдадут за нее все на свете. Жизнь стоит того, что бы жить; любовь стоит того, что бы ждать. Надо только верить.Я тихонько поглаживала его макушку, периодически целуя ее, местами прерывая всю мою тираду.

Он постепенно успокоился, расслабился и уснул…Я поняла, что только что спасла не только его жизнь… но и свою…