Компьень, Лаон (1/1)

Стояли последние дни этого удивительного лета. Оставался в прошлом ослепительный жар Солнца, прозрачные брызги речной воды, радостный щебет птиц. Это было то самое зыбкое время, когда днем еще почти по-летнему тепло, а деревья лишь местами начинают менять зеленый наряд на золото. Но все-таки осень уже на пороге, и легко ее распознать по паутинкам в воздухе, резкому холоду вечеров и ночей, становящихся все длиннее, да и птичьи стаи целыми днями кружат над лесом и полями, старые вожаки готовят молодняк к далекому перелету в удивительные края, где всегда тепло. Еще немного, и лесные чащи огласятся трубным ревом оленей и туров, готовящихся к боям за самок.Не прошло и двух недель, как Азарика выехала из своего замка, и вот вернулась. Могла ли она предположить, что за это короткое время столько всего изменится в жизни ее и Эда?

С какой-то безысходной грустью думала она о том, что та часть их жизни, до поездки в Барсучий Горб, полная опасностей и интриг, нотакже и побед, и созидания, и всепоглощающей любви, ласк, радости и сладких мгновений, теперь осталась в прошлом.

А какой будет новая жизнь, и не унесут ли перелетные птицы на своих крыльях ее счастье? Как любой человек, оказавшийся на распутье, она должна была решить, что делать дальше.Жизнь приучила ее стойко переносить испытания, а природная гордость и терпение помогали никому не показывать боли, как бы мучительна она не была.Но сейчас она сидела совершенно одна, в своем саду в Компендии, где никто не мог ни видеть, сколь печально ее лицо, ни догадаться, какая боль пожирает душу.С тех незабываемых, удивительных и опасных зимних дней на краю гибели в осажденном Париже, когда она, почти обезумевшая от любви и страстного томления, сама упала в объятия возлюбленного, она жила в атмосфере ослепительного счастья, на какое прежде не смела и надеяться. Тогда она гнала от себя мысли, что счастье подобно прекрасному цветку или хрупкой бабочке, и его легко потерять. И вот теперь она не понимала, что же будет с ними дальше? Что, если теперь она для Эда – не та чистая, нежная девушка, что пришла к нему невинной, а грязное, почти потерявшее человеческий облик существо, с которого сорвали одежду и таскали в клетке на потеху толпы? Но и тогда, в клетке, и потом, когда ее спасли друзья и она мчалась, сама не зная куда и не разбирая дороги, она все же хотела жить и доказать, что может бороться за свою жизнь и отомстить. Теперь же она понимала, что, откажись от нее Эд, ей действительно будет все равно - костер, плаха или любая иная смерть. Но это будет, в любом случае, смерть, ибо жизни без него у Азарики быть не может.Сад, в котором она предавалась своей скорби, был прекрасен, и молодая графиня по праву могла гордиться им, ибо он находился под ее особым попечением и наблюдением еще с тех пор, как старинную резиденцию Карла II начали перестраивать иприводить в порядок. Сад и раньше был на этом самом месте, но из-за почти полного отсутствия ухода выглядел дико и заброшенно. Еще тогда Азарика решила, что это место должно стать самым привлекательным в Компендии, и превратила его в островок спокойствия и гармонии, где можно будет насладиться отдыхом всего лишь в нескольких десятках шагов от шумной толпы обитателей замка, круглосуточно наполнявшей его дворы, галереи и залы.

Здесь же она выделила место и для выращивания лекарственных растений.

Она обустроила также дивные клумбы и высадила самые красивые и благоуханные цветы, какие только можно было найти. Розы были большой редкостью в Нейстрии, раздобыть их можно было только через восточных купцов, по особому заказу и за баснословные деньги, но Эд, зная, как его любимаямечтает о розовом саде, сделал ейэтот дивный подарок! А заодно купил и раба-мусульманина, бывшего садовника кордовского правителя, чтобы ухаживал по всем правилам за этими нежными, прихотливыми цветами. И она, тогда еще его невеста, кинулась ему на шею, а ночью, отдыхая после бурных ласк, рассказала историю о Семирамиде, прекрасной волшебнице, которая, согласно легенде, удерживала возлюбленных ею мужчин в своих чудесных садах.- Мне больше интересна женщина, которая удерживает мужчину иначе, - проговорил тогда Эд, - более естественным способом! Или автор этой книги использовал это… как ты мне объясняла? Иносказание! И сад – это на самом деле…И он снова властно привлек ее к себе.Вспомнив об этом, она улыбнулась. О нет, не может быть, чтобы он разлюбил!Но почему тогда он в последние дни так грустен? На людях улыбается, говорит о делах, принимает послов и гостей. Ночи по-прежнему проводит с нею, спрашивает о ее самочувствии, нежно касается ее живота. Но его глаза… Глаза выдавали его печаль. И еще он стал замыкаться в себе. Раньше он много говорил с нею, делился планами или просто рассказывал, как прошел день, иногда они гуляли, болтали и обсуждали мелкие бытовые вопросы, как принято в любой семье. Теперь же Азарика заметила, что он стал стремиться к уединению. Эд часто сидел молча, и по выражению его лица нельзя было определить, о чем он думал. А порой его и вовсе не было во дворце. Он выезжал один, не позволяя никому следовать за собою, и мог отсутствовать несколько часов.Возвращаясь, вновь принимался за дела, или просто молча сидел и смотрел, как его жена шьет приданое для ребенка…А может быть, думала Азарика, медленно бредя из сада с охапкой свежесрезанных цветов, ее тягостные мысли не имеют ничего общего с действительностью, и Эд просто старается уместить под своим упрямым лбом все заботы и планы будущего правителя?Высокий плотный мужчина в дорогих доспехах и изысканной золотистой тунике, составлявшей немного странный контраст с его грубоватым крестьянским лицом, низко склонился перед Эдом и его молодой супругой. Это был герцог Аврелианский, или Орлеанский, один из наиболее преданных сподвижников Эда и его старый друг, еще с тех пор, как будущий граф осваивал воинскую науку на Луаре, в замке старого герцога Орлеанского, отца нынешнего (Орлеан в языческие времена назывался Ценабум , в 52 году до н. э.былразрушен Цезарем во время Галльской войны. Восстановлен в 275 году императором Аврелианом, в честь которого стал называться Аврелианум (город Аврелиана). Впоследствии изменилось прочтение и написание названия - Орлеан, в соответствии с правилами французского языка – прим. автора).

После всех необходимых по этикету поклонов и заверений в преданности друзья крепко обнялись.Азарика была искренне рада герцогу, но лишь до того момента, когда рядом раздался нежный женский голосок, и из-за спины гостя показалась красивая молодая женщина в сине-зеленом парчовом наряде. Из-под тончайшего головного покрывала на пышную высокую грудь незнакомки ниспадали золотистые косы, а голубые глаза лучились радостью.- Узнаешь ли ты мою бывшую мачеху, Эд? – начал было герцог, но дама с нетерпеливым смехом прервала его:- Ах, полно, ваша светлость, вам все равно не удастся выставить меня старухой! Уверена, что граф отлично помнит меня.И она низко присела перед Эдом в реверансе.

Разумеется, он помнил эту красивую, высокую даму, вдову покойного герцога Орлеанского, ставшую затем супругой графа Пуатье. Правда, и второй муж не долго радовался красоте и молодости очаровательной Флоримунды, уже года три как он отошел в мир иной. Но графиня не выглядела убитой горем вдовой и чувствовала себя весьма уверенно, ибо родила супругу наследника и до его совершеннолетия получила право распоряжаться весьма обширными аллодами.И Азарика с ревностью и возмущением увидела, что Эд рад этой встрече!А он и сам не понял сначала, почемуу него вызвало радость появление женщины, о которой он не вспоминал много лет.Потом понял: благодаря воспоминаниям о тех далеких днях, он будто возвращался туда, где не было предательства близких, плена, а затем - ярости и ожесточения, толкавших его на ужасные поступки.Люди, которых он знал в юности, помнили его совсем другим, и он с какой-то детской наивностью хотел, чтобы и Азарика познакомилась с ними.А ей было невдомек, как часто Эд незримо наблюдал за нею. Например, во время ее уединенных прогулок, или вглядывался в ее личико, когда она засыпала.О нет, он не разлюбил ее, своего ангела, свое сокровище, само упавшее в руки ему, счастливцу, в тот момент не осознавшего всей меры своей удачи.

Она терзалась и не понимала причин того, что казалось ей отдалением, а он пока не мог найти слов, чтобы объяснить. Они, все слова на свете, виделись ему сейчас жалкими и ничтожными и не смогли бы выразить тех чувств, что он испытывал. Он словно воочию увидел то, что она перенесла, и ужаснулся. Видел не глазами, представлял не умом, а своим сердцем, которое словно истекало кровью. Как же ей было страшно и больно! Всем своим неукротимым сердцем начал Эд молиться на нее, словно она была святой. А он, простой смертный, грешный и ничтожный, был недостоин даже завязывать ленты ее туфелек!Она страстно желала, жаждала его ласк и поцелуев, а он вдруг начал сдерживать свою страсть. Раньше, после их небольших размолвок, они мирились именно в постели и на следующее утро уже не помнили, из-за чего поспорили. Теперь же он считал себя недостойным прикасаться к ней, и не умел объяснить причину этого!Фортунат был далеко, Генрих погиб, а больше ни с кем Эд ни за что не заговорил бы обо всем этом. В чем же мог он найти успокоение, как избавить от страданий возлюбленную и себя?Настал наконец тот день, когда император Карл III, прозванный Толстым, по решению могущественных герцогов и графов Западно-Франкского королевства, был отстранен от власти. Это оказалось не трудно, ибо он и не боролся. Зачем, если капля по капле его покидала жизнь? Ради кого бороться и что-то отстаивать, если ненавидящая его жена, этот пустоцвет, так и не смогла родить законного наследника?

Умирающий бывший император осознавал, что до конца, теперь уже недалекого, он останется полностью зависимым от чужой воли, по сути, пленником. Но независимым он никогда и не был, а его плен в этом рано одряхлевшем рыхлом теле, в мрачном швабском замке и на этой грешной Земле, продлится очень недолго.

Арнульф Каринтийский, позволивший родственнику занять надежный, удобный для жизни замок с подобающими угодьями, был вовсе не так великодушен, как хотел показать. Он был прежде всего правителем целого королевства, и мыслил соответственно. Он будет держать под постоянным контролем каждый шаг, каждое слово Карла, приставит к нему своих людей и ни за что не допустит, чтобы бывший император, прозванный Пешкой, послужил в этом качестве кому-то еще. Если только ему самому. Но Карл надеялся, что умрет раньше, чем его втянут в еще чьи-нибудь интриги. Если покой можно обрести только на том свете, то в смерти, если разобраться, нет ничего страшного, и он ждал ее спокойно и смиренно.Совсем иные чувства испытывала Рикарда.Считанные дни или даже часы оставались до отбытия из Лаона в королевство Арнульфа, а она все надеялась. На что? Императрицей ей больше не быть, это она осознала. Но лучше все же быть знатной и могущественной дамой, хозяйкой замка, нежели простой монахиней. И жить лучше в гордой уверенности, что ты отомщена, нежели терзаться мыслью о том, как наслаждаются счастьем твои враги.Сейчас она лучше, чем когда-либо понимала, что помочь себе может только сама. Придворные льстецы давно не попадались на глаза. Видимо, обдумывали, как сохранить свое положение и понравиться новому королю.Фрейлины под различными предлогами разъехались. Одну ждал жених, у другой заболел престарелый дедушка, третья не могла жить без чистого воздуха своего поместья.Так с Рикардой осталась только Берта.После того, как Ринальдо отправился в путь вместе с парижским соглядатаем, дабы закрыть тому уста навеки, более никто не видел чтеца императрицы. Правда, в лесу, близ дороги, по которой ехал диакон со своим спутником, были найдены обглоданные зверями кости. Опознать погибшего было невозможно, и только валявшийся здесь же массивный серебряный крест и обрывки сутаны наводили на мысль, что это Ринальдо нашел здесь свою смерть.Не в обычае Рикарды было кого-либо жалеть, но в последнее время она поняла, что разбрасываться верными людьми все же не стоит, поскольку их мало, и даже немного погоревала о диаконе и велела отслужить заупокойную мессу.Поведение Берты несколько удивило ее. Та не оплакивала своего любовника. Лишь листала худыми белыми пальцами свой молитвенник, но едва ли читала его, мысли ее были где-то далеко. В другое время Рикарда задала бы ей какой-нибудь язвительный вопрос, но теперь... Нет, лучше не сердить Берту, страшно остаться совсем одной в равнодушном мире.

Прощание императрицы с Фульком заняло лишь несколько минут. Все верно, неприлично было ему, канцлеру, вызывать лишние вопросы, когда кругом столько затаенно-любопытных взглядов. "А ведь она вытащила его из грязи за его бледные, уродские уши… Вспомнился последний с ним разговор...,его ядовитые извинения за пощечину, его туманные намеки на сердечко со снадобьем..." (А.А. Говоров "Последние Каролинги" - прим. автора). И сказанные вполне открыто, хоть и очень тихо, слова о том, что Аола по-прежнему не питает добрых чувств к бывшему жениху и полна решимости получить корону. Если не королевскую, то хотя бы украшенную восемью жемчужинами - графскую! И ради этого пойдет на все.Сам себя скоро перехитрит этот архиепископ Реймский, подумала тогда Рикарда. Будто она не знала того, о чем он вел речь!Никогда бы раньше не подумала, что будет участвовать в заговоре вместе с такой напыщенной курицей, как Аола, но только через нее теперь было возможно приблизиться к Эду. Настолько, чтобы нанести смертельный удар.В своей келье, в монастыре близ Анжера, старый каноник Фортунат аккуратно и четко вывел: "Прибыли в град святого Ремигия, иначе называемый Реймс или Реми, первосвятители Франции и первовластители ее. Был съезд великолепный, блеск, подобного которому отчизна франков не видела со времен Людовика Благочестивого. И возложил корону Хлодвига на главу славного Эда, которого иначе называют Эвдус, Одо или Одон, не кто иной, как достопочтенный канцлер Фульк, архиепископ..." (А.А. Говоров "Последние Каролинги" - прим. автора).Рад был каноник за своего крестника, а все же беспокойство разъедало душу. Фульк... Этот при любой власти найдет способ прекрасно устроиться, и не впервой ему отступаться как от принципов, самим же провозглашенных, так и от своих союзников. Что задумал сейчас этот "мышиный щелкопер"?

Тот же вопрос задавала себе и Азарика, когда после коронации Эда дамы бережно освобождали ее от тяжелого парадного платья и высокого зубчатого венца. Весь день она провела на ногах. Устала не столько от этого, сколько от любопытных взглядов, которыми ее словно бы щупали священнослужители, магнаты, их жены, послы иностранных держав... Но и это не самое трудное, она привыкла. Страшно было от того, что Фульк вот так легко и просто смирился с избранием Эда.

При виде ее сегодня днем архиепископ Реймскийнарисовал на своей бесцветной физиономии приветливую улыбку. Но уж она-то знала, что с такой же улыбкой он сдавил бы ее шею своимиузловатыми пальцами. Она не верит ему и не поверит никогда.В первом ряду придворных сладко улыбались прощенные и выряженные по последней модеРоберт и Аола. Не отставала и Ингельтруда Суассонская, по такому торжественному случаю сменившая траурный наряд на менее мрачный. А из-за ее обширной, обтянутой парчой спины виднелся Готфрид Каталаунский."Я не дам им ничего сделать тебе", - думала Азарика, когда ее муж, отныне - король Западно-Франкской державы, под приветственные крики собравшихся вел ее в зал, где должен был состояться торжественный прием и пир в честь новых короля и королевы."Я не допущу, чтобы ты снова страдала. Я еще не отомстил за тебя, но месть- это блюдо, которое подается холодным", - думал Эд в ту же самую минуту.Вечером, увидев ее уже переодетой в широкую шелковую рубашку, с распущенными по плечам душистыми кудрями, он выслал из опочивальни всех служанок, быстро сбросил одежду и забрался в приготовленную для его купания ванну.Откинул на широкий край белокурую голову, устало прикрыл глаза. Она думала, что он заснет прямо здесь, в воде, но стоило приблизиться, как король открыл глаза и серьезно сказал:- Меня волнует один вопрос, любимая.- Какой же? - спросила она почти испуганно.- Что будем делать со слоном?- С ... чем?- С кем, - поправил он. - Со слоном. Он ведь тут остался!- О, конечно же, надо позаботиться о нем! - воскликнула она. - Бедное животное, хозяева бросили его.- Я хотел было отправить его за ними следом, - сказал Эд, - уж больно прожорливо это бедное животное! Но потом подумал, что слон может понравиться нашему сыну! У всех - собаки, коты и пони, а у принца должно быть все самое редкое и необычное!Азарика рассмеялась, а он сказал:- Помассируй плечи, пожалуйста. Мантия была невероятно тяжелая!