Эд, любимый! (1/1)

Рана в боку была особенно опасна. Кольчуга норманнской стали, хоть и не дала вражескому копью пронзить графа насквозь, все же не выдержала страшной силы удара. Вторая рана, в бедре, оказалась менее глубокой.

Эда перенесли в тот самый дом, где еще недавно архиепископ Парижский принимал последнюю исповедь принцессы Аделаиды. Боль кровавой пеленой застилала глаза. Раздевание принесло еще больше мучений, но самое тяжелое было впереди. Уже пришедший в себя на воздухе, плачущий Озрик влил ему в рот какое-то питье и теперь промывал раны. Один из воинов тем временем прокалил в очаге кинжал и приблизился к Эду. Объяснять что-либо было не нужно, все знали, что раны нужно прижечь. Воин дал графу прикусить зубами кусок доски, через несколько секунд комнату заволокло жутким запахом горящего мяса. Раненый рычал от нестерпимой боли, бледное лицо его покрылось испариной, но он не мог позволить себе криков и жалоб. Казалось, ужасная процедура длится вечно. Беспамятство пришло как манна небесная, но не надолго. Когда через несколько минут Эд пришел в себя, рядом с ним слышались рыдания, и кто-то отирал его лицо платком. Конечно же, это был Озрик. Морщась от боли, Эд проговорил:—?Ну что ты плачешь? И что, хотел бы я знать, ты делал в е….й библиотеке во время пожара? Только не говори мне, что захотел почитать!—?Прости, прости меня! —?рыдал его верный оруженосец. —?Я виноват, все из-за меня! Накажи меня, как захочешь, только не умирай! Ах, я только хотел спасти книги и не подумал, что не смогу выбраться… Если бы не я, с тобой ничего бы не случилось!—?Наказать тебя, конечно, стоит! —?усмехнулся граф. —?Но как-то неудобно драть кнутом человека, которого я сам же посвятил в рыцари. Надо же было додуматься?— рисковать жизнью ради каких-то книжек! Около тебя на полу валялись несколько штук, но уж извини, я их не захватил.Азарика продолжала плакать, стоя на коленях, и целовать его руку. Эду вдруг стало жалко Озрика и даже стыдно, что разозлился. Да, его оруженосец повел себя глупо и легкомысленно, но это же не со зла, и он почти ребенок! И после всего, что он сделал для своего господина, конечно же, следовало простить. Так он и поступит.—?Ну все, все, не реви,?— говорил он, гладя своего верного Озрика по растрепанным черным кудряшкам. —Успокойся, я не злюсь на тебя. В меня и раньше тыкали мечами и копьями, и ничего!—?Но тебе больно! —?не успокаивалась Азарика.—?Это да, но придется пережить. Я уже бывал ранен и знаю, скоро будет очень паршиво.

А сейчас я очень хочу спать,?— глухо проговорил он, закрывая глаза.

Это начало действовать снадобье, которое она дала ему для снятия боли. Оно действовало еще и как сильное снотворное, поэтому уже через минуту Эд заснул. Правда, сон его в ту ночь нельзя было назвать спокойным, все-таки его трепала лихорадка, и время от времени он начинал бредить. Речи его были бессвязаны и отрывисты, лишь изредка можно было различить слова боевых команд.

Когда его бросало в холод, ему чудилось, что он снова заточен в ледяном подземелье, и он выкрикивал ужасные проклятия в адрес предателей-вассалов, Фулька и Балдуина. Азарика вслушивалась в его слова, боясь услышать женское имя. Имя Рикарды или Аолы... Но ни одно из них не было произнесено.

Холод сменялся жаром, он скидывал одеяло и метался, совершенно обнаженный, такой могучий и такой беспомощный... сейчас. Азарика обтирала его мягкой тканью, смоченной в прохладном отваре трав. На время он успокаивался и лежал на спине, а его белокурую голову она клала к себе на колени. Видимо, так ему было удобнее, потому что в эти моменты он даже слегка улыбался, лицо его становилось совсем юным, почти детским. Это трогало Азарику до слез.Далеко за полночь, когда жар усилился, Азарика снова напоила его тем же отваром. Вспомнилось, как она, маленькая, однажды сильно заболела, и перепуганный отец тоже готовил для нее лекарства, приносил козье молоко и целыми ночами рассказывал сказки и старинные легенды. Лекарства имели противный вкус и запах, молоко ей тоже не нравилось, а вот истории нравились, даже очень. Девочка решила для себя, что главное в лечении?— это интересные рассказы и обязательно что-нибудь вкусное, и переубедить ее было невозможно. И вот теперь, устроив графа поудобнее, она тихонько рассказывала ему истории о древних временах и языческих божествах и героях. Если что-то забывала, сочиняла на ходу сама. Даже рассказала ему кое-что о своем детстве. Эд вряд ли понимал смысл ее слов, но ласковый голос девушки и прикосновения ее прохладных рук действовали на него успокаивающе.Следующие несколько дней и ночей, самых тяжелых, она не отходила от любимого, оберегая и ухаживая за ним. Командиры время от времени собирались в вестибюле, чтобы узнать, как себя чувствует Эд. По городу уже поползли тревожные слухи о его ранении, находились паникеры, утверждавшие, что граф при смерти и как только он испустит последний вздох, Париж будет обречен. Нельзя было допустить, чтобы подобные слухи распространились и дошли до Сигурда. Эбль, один из ближайших помощников Эда, почти такого же высокого роста и богатырского сложения, как граф, время от времени появлялся на стенах в золоченом шлеме и красном плаще. На расстоянии, да еще с опущенным забралом, отличить его от Эда было невозможно.Теперь, когда Сигурд лишился почти всех своих дракаров и понес огромные людские потери, ему требовалось время зализать раны и подтянуть подкрепление из числа викингов, с переменным успехом осаждавших и грабивших близлежащие города и монастыри. Пользуясь замешательством врага, парижане совершали смелые вылазки и отбили у варваров немалое количество скота и провианта. Теперь горожанам не грозила голодная смерть. Готовую еду раздавали прямо на улицах, здесь же, в честь сожжения датского флота, можно было выпить и трофейного вина, и вот уже повсюду слышался радостно-возбужденный смех, а кое-где?— песни и музыка. Многие потеряли родных и близких за эти изнуряющие, полные опасностей месяцы осады, но жизнь есть жизнь, теперь образуются новые пары, родятся дети... Это ли не счаcтье?Азарика узнавала городские новости от навещавших их командиров, да иногда кое-что рассказывал Авель. Он же принес ей лепешек и немного мяса?— подкрепиться. И хотя лепешки были непропеченными, а мясо?— пережаренным, она оценила этот подарок очень высоко, ведь не сам же слопал, принес товарищу! Авель вообще заметно изменился. Участие в обороне монастыря св. Германа, всеобщее восхищение и милости графа, помнившего его помощь в ночь нападения, сделали Авеля увереннее и веселее. Теперь он меньше краснел и пыхтел, когда о чем-то спрашивали, а охотно участвовал в разговорах, порой даже высказывал свое мнение.—?Ох, ума не приложу, что мне делать,?— вздыхал толстяк, сидя за столом напротив Азарики. Эд уже некоторое время спокойно спал, и приятели могли перекинуться несколькими словами. —?Покойный архиепископ, мир его праху, советовал мне принять духовный сан. Но, друг Озрик, мирские искушения и соблазны так сильны! Я, окаянный, слабый человек, не в силах совладать с ними!Это было что-то новенькое?— Авель, рассуждающий не о еде!—?Ты о чем? —?с любопытством спросила Азарика.—?Озрик, ну мы же с тобой почти ровесники, так? К тому же, вместе столько пережили. Значит, я могу говорить откровенно. Вокруг столько девушек, таких красивых, Озрик! У меня дух захватывает от них. Как же я постригусь в монахи? Ну вот ты, такой ученый, скажи, как ты противишься мирским соблазнам? Ведь ты-то уж точно никогда не был влюблен! Про всех наших приятелей-школяров можно сказать, что они попадали в сети Амура, только не ты!—?Ах, Авель,?— со вздохом сказала она. —?Увы, я люблю, и противостоять не в силах!—?Ты? —?удивился Авель. —?И в кого же? Она красавица?—?Да, удивительной красоты… Просто чудо, совершенство, -?прошептала Азарика.—?И молодая?—?Старше меня.—?Значит, опытная! —?довольно усмехнулся толстяк. —?Это хорошо, всему тебя научит. Ты уже объяснился?—?О нет! —?вспыхнула Азарика. —?Я не смею.—?Вот и я бы, наверно, сам не посмел,?— пригорюнился он.Азарика была даже рада поделиться своими переживаниями, пусть и с Авелем, уже невмоготу было притворяться и терпеть муки неразделенной любви.Бывший школяр был не прочь развивать эту тему дальше, но Озрику надо было менять перевязку раненому.

Эд пришел в себя. Чуть дрогнули каштановые ресницы, и сразу распахнулись глаза, которые она так любила.Азарика, счастливая,склонилась над ним, ожидая, чего он захочет.- Здравствуй, - проговорил он, слегка сжимая ее пальцы.

Конечно же, он ничуть не удивился, что она рядом. Разве могло быть иначе?Азарика поднесла к его губам глиняную кружку с молоком.- Пей! Оно знаешь как быстро исцеляет!Но он отвел ее руку.- Помнишь, Озрик, как Гоццелин говорил? "Младенцев не успеваем отпевать..." Молоко лучше детям отнесите. И ты тоже пей.- У детей уже есть молоко! - с радостью сообщила она. - Наши угнали скот у норманнов, тамотличные коровы! Теперь все будет хорошо. И тогда она впервые за много дней увидела его улыбку. Ту самую, когда-то перевернувшую всю ее душу.

Эд согласился выпить немного молока.

Но все-таки был еще слаб и, выслушав доклад командиров о положении в городе, дал необходимые указания и отпустил их. Прежде чем снова заснуть, сказал Азарике:—?Я еще не поблагодарил тебя, Озрик. Делаю это сейчас! Если бы не ты, норманнский флот остался бы в целости, они бы хозяйничали сейчас в городе, а все мы были бы мертвецами. Теперь у нас есть время для передышки. Но я попрошу тебя еще о чем-то!—?Я сделаю для тебя все! —?вскричала она, вспыхнув от радости, что вновь может служить ему.—?Ты понимаешь,?— говорил он,?— мне нужно ехать к императору, во что бы то ни стало получить помощь! Обращаться к первым магнатам империи, даже к попам, мать их так! А я лежу тут, как развалина. Найди лекарство, чтобы действовало побыстрее, прошу тебя! Я должен ехать, иначе время будет упущено, Сигурд ведь тоже не будет терять даром времени!Говоря по правде, Эд был с каждым днем все меньше похож на развалину. Целебное питье и мази делали свое дело, организм у него был крепкий, а упорство и сила воли?— еще крепче. Азарика помнила, как после нескольких месяцев в ледяной Забывайке и недели пути по нескончаемому зимнему лесу он для развлечения затеял охоту на медведя-шатуна и просто задушил его голыми руками.

Азарика с детства знала лекарственные свойства растений, но практики лечения тяжелых ран, нанесенных оружием, у нее было не много. Позднее, в монастыре, она практиковалась в этом под руководством Фортуната, помогая больным и увечным, во множестве приходившим в монастырь за исцелением. Кое-что удалось узнать и от госпожи Лалиевры, хотя коварная старуха ревностно относилась к своим секретам и с неохотой доверяла их кому-либо. СейчасАзарике пришло в голову, что раны зажили бы быстрее, если искупать Эда, добавив в воду того же сбора нескольких сильнейших трав, что она давала ему пить. Это был испытанный способ, о котором упоминали и отец, и Заячья Губа, и Фортунат. В тот же вечер Авель по ее указанию разыскал и притащил в комнату большую дубовую лохань, окованную железными обручами, а воины наполнили ее горячей водой, над которой поднимался пахнущий травами пар.

Азарика выкупала своего любимого, как ребенка. Распутала и вымыла его длинные волосы, слипшиеся от пота, когда его мучил жар. Теперь они высохнут и вновь упадут на плечи сверкающей льняной массой, в которую ей так хотелось запустить пальцы… Аккуратно, чтобы не причинить боли, намылила все его тело. Он, казалось, все это время дремал в теплой воде, и больно ему не было. Целебная ванна пошла на пользу, Эд смог выйти без посторонней помощи и немного постоял, опираясь на ее плечо, одетый лишь в красноватые отблески огня, пылавшего в очаге. Он действительно был и чудо, и совершенство. Высоченный, широкоплечий, невероятно сильный,он не казался тяжеловесным благодаряудивительно красивому телосложению. Подобные пропорции часто можно увидетьустатуй, созданных античными скульпторами, и очень редко - у человека из плоти и крови.

Азарика, вся дрожа от возбуждения и сладкого ужаса, вытирала его плечи, грудь, живот, спину. Слегка задержалась на упругих полушариях ягодиц... Больше всего на свете ей хотелось убирать капли воды с его тела своими губами... Эд молча взял у нее полотенце, обернул вокруг бедер и прошел к постели, утопая крепкими ногами в ковре из волчьих шкур. Под действием лекарства он почти сразузаснул. Азарика хотела укрыть его, но замешкалась. Теперь, когда можно было не опасаться за его жизнь, в ней проснулось желание любоваться его прекрасным телом. Она боролась с этими искушением, говорила себе, что это нехорошо, нечестно, она не имеет права так рассматривать его… И ничего не могла с собой поделать. Да и не были ли смешны ее угрызения совести после того, как она все эти дни не только видела его обнаженным, но и дотрагивалась, ощущала под ладонями теплоту и упругость его кожи...Она присела на ложе рядом и, прежде чем укрыть, коснулась губами его плеча и прошептала:- Эд, любимый....Ночью Эд спал очень хорошо, чего нельзя сказать о его оруженосце, так и не сомкнувшем глаз на своем тюфяке, в мечтах о прекрасном, как Аполлон, графе...