33 (1/1)

Разрушенный оазис поджигать не стали. Более того?— все, что только могло гореть, еще ночью собрали со всей возможной тщательностью и перетащили поближе к кольцевому лагерю. А как только развиднелось, Сай опять послал своих соколов?— подбирать то, что в ночной суматохе пропустили. Это была неплохая идея?— возвести в некотором отдалении от Башни, на таком расстоянии, чтобы невозможно было рассмотреть в деталях и подробностях, великое множество походных шатров из подручных материалов. Создавая тем самым у обитателей Башни впечатление, что осадила ее настоящая многотысячная армия, с которой шутки плохи, и лучше бы пойти на переговоры. Костры, в великом множестве разведенные по периметру окружившего Башню кольца, служили той же цели, а дым и огонь не давали толком рассмотреть, что же происходит там, за линией костров. Вот и рыскали все, свободные от вахты по поддержанию огня, в поисках топлива для него же. Больше-то все равно делать ничего не оставалось… ?— Ну и как? Можно было бы и не спрашивать?— подошедший Квентий раздосадовано сплюнул прямо в костер. Ощерился: —?Бесполезно! Перед самой рванью он выл и корчился, словно безумный, а сразу за ней лишился чувств и стал задыхаться, точно выброшенная на песок рыбина. Пришлось обратно тащить, хорошо еще, что веревку длинную привязали… Да и то?— откачали с трудом. Рванью неширокую полосу красно-черного песка, замыкавшую башню в неровный круг, еще ранним утром Сай обозвал. Присвистнул длинно, как только хоть что-то разглядеть сумел, и тут же и обозвал. Название прижилось. Действительно, как же еще называть эту странную полоску, на которой вроде бы обычный красно-черный песок не лежит ровными и привычными барханами, а словно бы разорван и раздерган на многочисленные мелкие кучки-комочки? Словно и не песок это вовсе, а накипь на малосъедобном вареве нерадивой кухарки! Рвань, да и только! Изможденный старик, единственный выживший из Ахлата, утверждал, что через эту полосу внутрь не способен пройти ни один мужчина. Только Жрицы и их служанки имеют право свободно входить и выходить за пределы Рубиновой Башни. Мужчина же оказаться внутри Башни может одним единственным способом?— для этого ему надобно там родиться. А выйдя?— вернуться уже не сможет. Сперва старику не поверили, посчитав его либо лгуном, либо безумцем. Но старик клялся, что это воистину так, и что ни один мужчина не может попасть в башню снаружи живым. Более того?— даже просто подойти к ее подножию не сможет. Он плакал и кричал, что отдал бы все сокровища подлунного мира за возможность вернуться, потому что сам он был оттуда, из этой проклятой всеми богами Рубиновой Башни.

Он был сыном какой-то давно уже, наверное, скончавшейся от старости младшей жрицы, и провел в Башне почти два десятка восхитительнейших зим, прежде чем был изгнан за какое-то теперь уже всеми давно позабытое прегрешение. Впрочем, если вспомнить рассказы Закариса о своей незабвенной сестренке, то мамаша этого дряхлого безумца с клочковатой седой бороденкой до сих пор вполне могла пребывать в добром здравии, да и выглядеть при этом?— куда моложе собственных внуков. Конан поверил старику сразу, как только чуть рассвело. Слишком уж уверенно вели себя обитатели упрятанной в скалу башни?— никакой тебе суетливой паники, никаких спешных приготовлений к отражению вполне вероятной атаки. Несколько молоденьких служанок даже довольно долгое время торчали на нижнем балконе, до которого разве что самый ленивый и слепой на оба глаза лучник дострелить не сумеет. А этим хоть бы что?— торчали себе, разглядывая сверху воинов, хихикая да шушукаясь, пока властный окрик откуда-то из недр Башни не загнал их обратно внутрь. Но и потом в окнах нет-нет, да мелькали светлые пятна чьих-то лиц. Не испуганно мелькали?— скорее, любопытствуя. И Конан мог поклясться?— хотя, конечно, с такого расстояния не разглядеть,?— что на лицах этих улыбочки самого ехидного свойства. Не боялись обитатели этой Башни атаки конановских молодчиков. Совсем не боялись. Они даже не стреляли в тех, кто попытался подойти к основанию башни вплотную. И расплавленную смолу на головы наглецам не лили. Хихикали только втихаря, наблюдая сверху, как буквально в шаге от полосы рваного песка ноги наглецов сами собой начинают выписывать разнообразные кренделя, отказываясь нести своих хозяев вперед. Куда угодно, в любую сторону, можно даже сразу назад?— но только не вперед. Саевские соколы были ничуть не менее упрямы, чем конановские драконы. И отступать никто из них первым не собирался. Понаблюдав за их бестолковыми попытками с хороший поворот клепсидры, Конан сам прекратил это безобразие приказом.

Больше всего в бессмысленности этих попыток его убедило то обстоятельство, что за все это время сверху не прилетело ни одной стрелы?— более того, никто даже не удосужился вылить на головы атакующим содержимое ни одного ночного горшка! Да и лиц в окнах существенно поубавилось?— обитателям замка явно прискучило однообразное развлечение. Опытным путем к тому времени все убедились, что ступить на рвань не получается ни у кого и никаким образом. Ни обычным шагом, ни бегом, ни на четвереньках, ни даже ползком.

Подворачивались ноги, слабели и подгибались руки, дикой болью скручивало живот, а чувства смешивались в невнятную кучу и куда-то уплывали. А потом человек обнаруживал себя торопливо идущим (ковыляющим, бегущим или ползущим) в противоположную от Рубиновой Башни сторону. Самые горячие из саевских соколов уже поговаривали о том, что неплохо было бы проверить на прочность каменные перила опоясывающего башню нижнего балкона, так соблазнительно нависающего всего-то в каком-то жалком десятке человеческих ростов?— чуть ли не прямо над головами атакующих! Можно было даже со стенолазным приспособлением, помогшим штурмовать дом Нийнгааль в Сабатее, не напрягаться?— узкие сквозные прорези и декоративный рельеф балюстрады до предела облегчали задачу. Достаточно привязать три-четыре десятка веревок к трем-четырем десяткам стрел и заставить десяток лучников выстрелить три-четыре раза, целясь в эти самые прорези?— и походные штурмовые лестницы готовы! Подняться по такой любой из драконов сумеет быстрее, чем самый торопливый жрец прочтет самую короткую благодарственную молитву. Конан осмотрел балкон, стены и рвань, нахмурился и запретил.Доступность балкона была лишь видимостью. Он был не очень широким, этот балкон. И находился внутри кольца рвани. Как минимум, на три-четыре шага ближе к основанию башни, чем полоса странно неровного песка. А это значило, что воины, взбирающиеся по зацепленным за него веревкам, тоже окажутся внутри кольца. Куда, если верить утверждениям старика, ни один мужчина не мог попасть живым… Даже тем из воинов, кто не особенно-то и верил словам полубезумного старца, не хотелось проверять их соответствие истине таким опрометчивым способом. Особенно?— на собственной шкуре. Вот тогда-то Квентий и предложил попробовать эту штуку?— с веревкой. В том смысле, что не привязывать ее к стреле, а обвязать ею какого-нибудь добровольца и, отойдя подальше за изгиб башенной стены, попытаться втащить человека внутрь заколдованного кольца. Стоит ли говорить, что на роль принудительно-добровольной жертвы единодушно выбрали дряхлого безумца? Он был единственным пленным, сам кричал, что вернуться хочет, да и вопли эти его, честно признаться, к тому времени всем уже порядочно поднадоели… И вот теперь несчастный старик слабо поскуливал у одного из костров, потихоньку приходя в себя. И даже самые горячие головы, глядя на него, больше не настаивали на немедленном штурме. ?— Эх, нам бы сейчас с десяток амазонок… —?Квентий зло ощерился, глядя сквозь рваный дым на неприступную скалу.?— Говорят, эта туранская мода на женщин-охранниц и до Шема уже добралась, некоторые короли очень даже… Я, правда, не слышал, чтобы в Сарке такое было в заводе, но ведь мы и не спрашивали, правда? Может, послать гонца? Вдруг повезет, да он и не только до Сарка успеет добраться, пожалуй… Они уже знали, что времени до пугающей свадьбы гораздо больше, чем предполагалось ранее?— пленный старик успел объяснить, что Великий Ритуал проводят исключительно в полнолуние. До которого оставалось почти что три четверти луны?— действительно, хороший гонец не только половину Шема обскакать успеет, но и с добычей обратно вернуться. Если, конечно, обнаружит ее, добычу эту. Женщины-воины не так уж часто встречаются в этой патриархальной раздробленной стране. Редкость они здесь. А любая редкость очень дорого стоит. Обскакать, отыскать, а потом еще уговорить, суметь сторговаться и успеть вернуться вовремя… Конан покачал головой. Нет. Такого даже самый лучший гонец не сумеет. —?Надо, чтобы они сами к нам вышли. Это единственный шанс. Квентий, уже вскинувшийся было возразить, закашлялся?— порыв ветра накрыл его дымным облаком с головой. Конан наблюдал за ним с интересом. Потом посмотрел сквозь дым на близкую башню. Сощурился. Добавил?— уже совершенно другим тоном: ?— Ищите то, что дает самый густой и вонючий дым. И побольше! Что там в Ахлате еще осталось? Тащите кошмы, мешки, седла, шкуры, трупы?— все сгодится! Ветер здесь постоянный. Мы их просто выкурим! ?— И костры! —?крикнул он уже в спину рванувшегося выполнять приказ Квентия. —?Больше костров! Как можно больше! Пусть думают, что нас тысячи! Десятки тысяч! Сотни!!! Пусть осознают, что единственный выход?— вернуть Атенаис!..*** —?Их тысячи. Десятки тысяч. Может быть даже?— сотни… Черный вонючий дым душным облаком стелился над Красной пустыней Шан-э-Сорх, превращая ранние сумерки в глубокую ночь. Здесь, на верхних этажах башни, еще можно было кое-как дышать, но от отвратительного смрада было никуда не деться и здесь.

?— Не важно, сколько их. Повелитель велик, и ни один из них не сможет переступить границу и остаться живым. Ни один. Никогда.

Две жрицы стояли у окна на предпоследнем этаже башни, разглядывая затянутые вонючим дымом окрестности. Две обманчиво молодые жрицы, но лишь одна из них была молода на самом деле. Молода, неопытна и явно напугана. Вторую же происходящее скорее забавляло?— ее негромкий льдистый смех хрустальным колокольчиком то и дело звенел под гулкими сводами башни. —?А если среди них есть женщины-воительницы? —?Вряд ли. Иначе нас бы уже давно атаковали. —?А если все-таки? У нас так мало мужчин! Да и те?— не воины! Все наши воины всегда оставались в Ахлате… Неужели придется драться самим?! На это раз Нийнгааль смеялась долго?— очевидно, юная жрица в качестве вооруженного защитника Башни действительно представлялась ей зрелищем довольно комичным. —?Не бойся, глупенькая! Тебе драться даже в этом невероятном случае точно не придется. И никому из нас не придется. С женщинами разберется сам Повелитель. И после этого они уже и сами ни с кем не захотят драться. Ну, разве что с кем-нибудь из Высших Жриц?— за возможность еще раз испытать прикосновение… Юная жрица долго молчала, переваривая услышанное. Но все-таки высказала последнее опасение: —?Этот дым… От него все так устают! Хоть бы ветер переменился, что ли… —?Ветер тут ни причем. —?Голос Нийнгааль стал задумчивым. —?Мы уже трижды меняли его направление, но они очень быстро перестраиваются, и самые дымные костры оказываются с наветренной стороны меньше чем за половину поворота клепсидры… Но ты права?— люди от дыма действительно устают. И будут уставать еще больше… А этих варваров слишком много, они могут постоянно сменять друг друга и не устанут жечь свои костры днем и ночью… Их десятки тысяч, может быть?— даже сотни, с чего бы им уставать… Через две недели мы будем иметь толпу вконец издерганных жриц, на ходу засыпающую от усталости прислугу и полумертвую невесту… Нет! Ты права, маленькая. Великий Ритуал надо проводить со свежими силами, не отвлекаясь на головную боль и кашель! —?Повелитель их всех уничтожит?! Вместе с их гадкими кострами?! —?с надеждой спросила младшая жрица, сверкнув в полумраке восторженной белозубой улыбкой. Нийнгааль снова рассыпала по каменным ступеням хрустальные бусины своего смеха: —?Да нет же, глупенькая! Повелитель сам никогда никого не уничтожает! Он ведь Хранитель, понимаешь? Великий и древний Хранитель Великой и древней пустыни Шан-э-Сорх. Он никогда не убивает сам, даже Невесту ему готовят Высшие Жрицы. Да и зачем ему убивать? Шан-э-Сорх и сама великолепно справляется, вытягивая жизненные силы из неосторожных путников. Сотни тысяч паломников ежегодно стремятся в Ахлат?— и один повелитель знает, сколько из остается здесь навсегда… Красная пустыня сурова. А Он лишь охраняет эту пустыню. И мы ему иногда помогаем в этом. Вот как, например, сейчас… Мы просто проведем Ритуал раньше, пока всех еще не вымотала эта глупая осада. Например, завтра… А что? Платье готово, остались кое-какие мелочи, но с ними вполне можно управиться до утра… Решено. Это будет завтра. Младшая жрица, похоже, пришла в ужас: —?Но ведь до полнолуния еще целых две недели! Это невозможно! Нельзя! Великий Ритуал проводят только в полнолуние!!! Бусинки хрустального смеха скакали по каменным плитам, разбивались острыми осколками, терялись в глубоких тенях. —?Какая же ты еще… глупенькая! Полнолуние?— это символ. Просто удобный символ?— для людей. Для самого же повелителя и его Ритуалов оно не имеет ни малейшего значения. В те далекие времена, когда Повелитель пришел в этот мир, никакой Луны еще и в помине не было! Так какое же значение для него могут иметь какие-то там фазы того, чего вообще нет? Ступай! Передай остальным?— пусть готовятся, мы начнем на рассвете! Трудная ночь, трудный день, да, да, я понимаю… Зато уже завтра к вечеру, возможно, никакого дыма больше не будет и в помине! И никакой осады. Не понимаешь? Завтра вечером мы выдадим этим варварам тело той, за кем они сюда пришли! И им больше незачем будет нас осаждать и окуривать дымом… Беги же!***