22 (1/1)

*** —?За это тоже надо выпить!!! Плешивого любителя выпить звали Эзрой. После пятого или шестого подобного вопля Клавий перестал вздрагивать и хвататься за оружие, а Конан?— понимать, за что они пьют теперь. Впрочем, говорливого Эзру это не останавливало. Как и мерзкий вкус отвратительной кислятины, которую в его любимой таверне имели наглость выдавать за вино. Конан пригубил, сморщился. Хорошо еще, что водой разбавляют немилосердно, а то бы вообще пить невозможно было. Таверна ему не понравилась. Мало того что вино мерзкое, а девка-подавальщица грязна и уродлива, так еще и расположено неудачно?— на рыночной площади, напротив позорной колоды. И в тот момент, когда Конан с новообретенным другом собрался выпить, на этой колоде городской стражник деловито рубил руку попавшемуся базарному вору. Вор верещал и вырывался, плюясь и швыряясь проклятиями во все стороны. Его вполне можно понять?— правой руки у него уже не было, он прижимал к плечу обмотанную тряпьем культю, все норовя ударить стражника локтем. Стражник упорствовал, но все никак не мог придавить ногой левую ладонь попавшегося вторично к колоде поудобнее, чтобы было проще ударить коротким топориком. Наконец ему это удалось. Вжикнула бронза, хрустнула кость, вор завыл, а Конан поморщился. Действительно?— крайне неудачно была расположена та таверна. Впрочем, они давно уже пили не в ней. —?Брат! Ты мне теперь брат! —?Эзра с пьяной сентиментальностью брякнул свою кружку о кружку Конана, заливая вином стол надвратной караулки, и от избытка чувств ударил по плечу сидящего рядом стражника. Стражник не реагировал?— он спал, запрокинув набок кудлатую голову и открыв рот. Идею проведать сменщиков и отнести им ?немножко вина?, чтобы тоже порадовались, высказал Эзра. Правда, Конану пришлось пару поворотов клепсидры изрядно попотеть и влить в Эзрино тщедушное тельце немало этой мерзкой здешней кислятины, прежде чем подобная идея дошла до его сознания. Да и то дело чуть было не сорвалось, когда в самый ответственный момент оказалось, что Эзра уже истратил все свои наличные и готов бежать домой, потому что дома у него деньги есть, а для друзей ему ничего не жалко. Попытку бежать киммериец пресек в зародыше, вывалив на стол собственный кошель и заявив, что теперь его очередь угощать. Перемену ролей Эзра воспринял с той же радостью, с каковой он воспринимал, похоже, любое событие. Просиял, прослезился от умиления, сказал, что за это надо выпить, и поволок всех в караулку. Там их поначалу встретили довольно настороженно, но вино и живописные рассказы Эзры сделали свое дело. А тут еще сотник заглянул, скривился было при виде кувшина на столе, но углядел Конана и расплылся в понимающей улыбочке: —?Обживаетесь? Эт хорошо! Вы с ребятами потолкуйте, они худого не посоветуют. И ушел почти радостный, уже однозначно определив грозных пришельцев в графу ?прибыль?. Караульные?— не глупцы, сколько бы ни выпили?— истинного размера положенной стражникам платы не скажут. А значит, на луну, а то и две плату эту можно будет уполовинить, да умножить на три. Приятная мысль. Десятник не был бы столь уверен в благоразумном молчании караульщиков, если бы заглянул под стол и обнаружил, что, вдобавок к стоящему наверху кувшину, там обретаются более дюжины его братьев-близнецов. Но с какой стати десятнику под стол заглядывать? Невместно ему. Вот и ушел, довольный… Конан поднял кружку к губам, глотнул, незаметно оглядывая караулку. Пятеро стражников мало отличались по состоянию от своего самого юного собрата. Разве что тем, что двое из них пока еще не спали, пытаясь с пьяной дотошностью выяснить какие-то нанесенные друг другу позапрошлозимние обиды. Да лез периодически с жаркими объятиями Эзра, повысивший Конана из просто ?лучшего друга? до ?брата?. Эзре, похоже, все было нипочем, хотя и пил он не менее прочих. Что ж, более удобного момента может и не представиться… —?Пойду, проветрюсь,?— медленно выговорил Конан в пространство и встал с нарочитой пьяной тяжеловесностью. Пошел к двери, пошатываясь и прихватив со стола кружку. Вставшему было следом Клавию сделал незаметную отмашку-запрет?— сиди, мол, за обстановкой наблюдай. Действительно, выйди они на улицу вдвоем, Эзра может и следом потащиться. И даже не из подозрительности, а просто так, потому что общаться в караулке станет не с кем. Догорающий на стене факел чадил, слегка раздвигая ночной мрак. Лестница была высокой и крутой, Конан спускался шумно и неторопливо. Но кружку держал ровно. —?Вышел вот,?— с пьяной сосредоточенностью доложил стоящему внизу стражнику. —?Проветриться. Вообще-то стражникам здесь полагалось стоять по двое?— в связи с осадой. Но вторым был тот, самый молоденький. Его развезло после первой же кружки, и он просто не смог вернуться на пост. Да и пост этот не зря считался синекурой. Что тут могло случиться?— при закрытых-то воротах? Это тебе не всю ночь на вышке угловой торчать и в темень непроглядную до одури всматриваться, глаза напрягая. Солдат, давно уже с завистью прислушивающийся к доносящимся из надвратной караулки звукам ночной пирушки, с тоской посмотрел на кружку. Сглотнул густую слюну. Конан неторопливо поднес кружку ко рту и сделал шумный глоток. Хекнул, зажмуриваясь и выражая лицом несказанное удовольствие. Лица стражника по причине зажмуренных глаз он не видел. Но отчетливо слышал, как тот снова страдальчески сглотнул. Конан глотнул еще раз. Отставил пустую кружку на ступеньку. Стражник вздохнул и переступил с ноги на ногу, проводив кружку тоскливым взглядом. —?Ты, эта… —?Конан сделал рукой великодушный жест, тяжело оседая на ступеньки рядом с кружкой. —?Иди. А то они там… все выпьют! А я тут… вместо тебя пока… ик… покараулю. Стражник не стал заставлять себя упрашивать?— дунул по лестнице вверх так, что только пятки засверкали. Конан подождал, пока грохот деревянных сандалий по деревянным же ступенькам сменится грохотом двери, отрезавшим шум пьяного веселья, и встал. Он больше не притворялся пьяным и двигался стремительнее и бесшумнее снежного барса. Дополнительные брусья подались легко?— на все три не больше десяти ударов сердца. Главное было?— положить их на мостовую аккуратно, не брякнув о камни. Но вот главный брус, тот самый, из цельного ствола железного дерева… Считалось, что троим стражникам это не под силу. Эзра хвастался, что в Сабатее даже вроде состязания такие проводили?— кто и на сколько пальцев сумеет приподнять хотя бы один конец бруса. Несколько пальцев Конана не устраивало?— крючья, на которых брус лежал, были не менее двух ладоней. Хорошо еще, что высота вполне удобная, как раз на уровне плеч. Конан уперся поудобнее руками в отполированный сотнями ладоней ствол и напрягся…*** Ворота не скрипнули. Почему-то киммериец был уверен?— обязательно скрипнут, и в ночной тишине скрип этот переполошит полгорода. И потому приоткрыть осмелился лишь на ширину собственного тела?— только-только, чтобы протиснуться. Замер, осматриваясь и соображая?— а что делать дальше? Закарис расположился грамотно, в двух полетах стрелы, костры его лагеря прерывистой цепочкой охватывали город с вечерне-полуночной стороны. Все огни практически одинаковы. И сразу определить, где находится сам король Асгалуна и Квентий с ?Черными драконами?, Конан не мог. Бросаться же к первому попавшемуся костру?— затея не слишком умная. С перепугу могут и подстрелить, не разобравшись, возникнет шум, суматоха, стражники в городе заметят. А то еще и с проверкой пойдут, и на тебе, такой сюрприз?— перепившаяся вусмерть караульня и открытые настежь ворота. А это нам уж и совсем ни к чему. Пронзительный крик Ночного Охотника разорвал тишину. Придушенный писк мыши словно послужил ответом. И опять?— ни звука. Странно. Ночной Охотник?— птица далеких полуночных краев. Что ей делать в такой жаркой полуденной стране? Да и не на мышей она обычно охотится, а на что-нибудь покрупнее. Мышь ей?— на один клевок, даже червячка не заморить… Черные тени возникли вокруг неожиданно. Обступили плотным кольцом, словно угрожая, а за ними смутно угадывались другие, и еще. Казалось, сама ночная степь рожает эти затянутые в мрак фигуры. И не будет им ни конца и не края, как и самой степи. —?Доброй ночи, мой король! Конан не вздрогнул, услышав знакомый голос. Как и раньше, при виде черных фигур, не стал выхватывать меч. Даже рукой к нему не потянулся. Крик полуночной птицы заранее все объяснил. —?И тебе доброй ночи, Квентий. Давно ждете? —?С самого заката. Мы бы и раньше могли, да рассудили, что вряд ли ты откроешь ворота при ясном свете. Скорее уж ночью, поближе к утру, когда все устанут. Конан посторонился, наблюдая, как беззвучно и стремительно сквозь расширенную щель в город втекает черная река. Слишком их много. —?А в лагере?кто остался?—?Двое при лошадях и палатках, да по одному человеку на каждые три костра, огонь поддерживать. Конан присвистнул. Черная смертоносная река продолжала течь мимо совершенно беззвучно. Лишь изредка доносилось легкое звяканье не слишком хорошо обмотанного тряпками оружия. —?А если бы я не смог открыть ворота?Квентий хохотнул: —?Ты?— и не смог бы?! Не смеши!

*** Дворец взяли так же быстро, как ранее?— дом Нийнгааль. И почти так же бескровно. Только тут к расположившемуся в тронном кресле Конану приволокли полураздетым и до смерти перепуганным не домашнего управителя, а самого Зерала, короля славного города Сабатея. —?Мне не нужен город,?— сказал Конан скучным голосом, глядя в сторону. —?Настолько не нужен, что я могу приказать своим воинам?— и они камня на камне от него не оставят. А могу приказать?— и они уйдут, ничего не тронув. Мне другое нужно. И это другое я получу?— с твоей помощью или без нее. Что ты выбираешь? Толстый и дебелый, Зерал только дрожал оплывающей на солнце снежной кучей, не способный не только ответить, но и понять. Но среди согнанных в углу зала слуг и придворных возникло короткое замешательство, и в первый ряд протиснулся молодой человек. Он придвинулся почти вплотную к оцепившим угол стражникам и крикнул ломающимся голосом: —?Так что же тогда нужно королю-захватчику от мирных жителей Сабатеи? Золота? Рабов?Его глаза яростно сверкали, перекошенное ненавистью лицо было невыносимо юным, и все же… Конан пригляделся. Ну да, так и есть. Все же в лице этом проглядывали наследственные черты. —?Племянник короля, зовут Эрезархом,?— доложил подошедший Хьям. —?Имеет немалый вес в купеческой гильдии. Фактически?— ее глава, Зерал давно уже только числится руководителем и королем. —?Прекрасно. Подойди сюда. Я буду с тобой говорить,?— Конан встал и сделал знак, чтобы молодого человека пропустили. Тот подошел, кидая на Конана и его бойцов гневные взгляды. Но прежде, чем вступить в разговор, помог своему престарелому дяде добраться до скамейки и сесть. Глядел при этом на короля Аквилонии с явным вызовом, словно ждал, что ему вот-вот помешают. Конан мешать не стал. И гневный вызов на юном лице постепенно сменился угрюмой настороженностью. —?Так чего же ты хочешь от Сабатеи? —?повторил юноша свой вопрос, но уже куда тише. —?Солдат,?— ответил Конан. —?Но это?— потом. А пока… Одна ваша жрица совершила ошибку, украв мою… не важно. Важно, что?— мою. Я не думаю, что вся Сабатея должна пострадать из-за поступка одной глупой девки. Выдайте мне воровку вместе с тем, что она украла?— и можете спать спокойно. Или у вас принято покрывать воров и все купцы поклоняются Белу? Он сознательно нанес одно из самых страшных для торговца оскорблений. Белу мало кто поклоняется на самом деле, слишком сложно это, хотя воры и призывают его в момент опасности, принося богатые жертвы после каждого удачного дельца. Но поклонниками Бела они не являются?— иначе зачем им срезать кошельки, ведь настоящие адепты хитроумного и ловкорукого имеют право жить воровством?— и только воровством. Они не могут тратить деньги на покупку чего-либо?— только красть. Любая покупка для них смертный грех. И чтобы очиститься от такого греха, они должны украсть ценностей на сумму, в десять раз превышающую потраченное на греховную покупку, и все украденное тут же пожертвовать Белу. Понятно, что для честного (или даже не совсем честного!) купца нет более страшного врага, чем истинный поклонник ловкорукого. И более страшного оскорбления. Вот и Эрезарх даже покраснел, выпрямляясь, и словно бы выше ростом стал: —?Сабатея?— город торговцев, а не воров! Клянусь немедленно выдать вам негодяйку, если только это будет в моей власти! Клянусь также возместить стоимость покражи из собственных средств. —?Это лишнее. Украденное бесценно. Оно просто должно быть возвращено. Ясно? —?Хорошо. Как зовут эту подлую женщину? Где она живет? Я немедленно пошлю туда солдат… —?Это тоже лишнее. Ее зовут Нийнгааль, ее дом мы обыскали еще вчера?— там никого нет. Молодой человек нахмурился, размышляя. Он уже почти нравился Конану, и тот не стал торопить события, ожидая, когда же молодой купец сам додумается. —?Какому храму принадлежит воровка? Я вызову старшего жреца, он в ответе за своих подопечных, вот пусть и… —?Она служит Золотому Павлину Сабатеи,?— произнес Конан по-прежнему скучным голосом. И огляделся, наслаждаясь произведенным эффектом. Повисшая тишина была мертвой. Похоже, все даже дышать забыли на три-четыре удара сердца. Потом в толпе придворных и слуг заохали и запричитали. Номинальный король Сабатеи Зерал в ужасе растекся по скамейке пухлой лужей. Показалось даже, что факелы стали гореть словно бы через силу, темнея с каждым мигом. —?Хорошо,?— выдавил побледневший Эрезарх и упрямо мотнул головой. —?Я не отказываюсь от своих слов. Я выдам вам воровку. Но, Иштар милосердная, что же такого она у вас украла, что вы решились… —?Дочь,?— просто сказал Конан. Эрезарх охнул, бледнея еще больше. Закусил губу. Нахмурился. – Тогда не будем терять времени. *** —?Мы много зим пытаемся уничтожить это позорное пятно на лике нашего города?— и все впустую. А эти мерзкие жрецы! Их никто не знает в лицо. Невозможно вытравить всех, обязательно кто-то уцелеет. И воспитает последователей. И все сначала. Люди пропадают чуть ли не среди бела дня, порядочные купцы боятся приезжать, о городе распространяются ужасные слухи… Я ходил с караваном. Стоит только сказать, что ты из Сабатеи, как все начинают коситься. Позорище. А наши недоумки… Стыдно сказать?— молодежь в этих жрецов играет! Втыкает павлиньи перья в прически, или просто в руках носит, вместо веера, намекая. Павлиньи перья?— это ведь единственный знак, по которому можно найти жреца! У него всегда должно быть при себе павлинье перо, настоящее или изображение?— на одежде, в волосах, на кольце или просто нарисованное на теле. Всегда! И в доме?— тоже. Хотя бы одно. Это из-за обряда… точно никто не знает, но говорят, что во время обряда принятия Золотым Павлином нового жреца птица вручает ему свое перо. Или его символ. Никто точно не знает, как этот символ выглядит, но изображение павлиньего пера у нас вы можете увидеть повсюду...?— Эрезарх горько усмехнулся и пожал плечами. —?Не понимаю, почему людей так тянет ко всякой мерзости? Но, как бы то ни было, во всех домах выловленных жрецов павлиньих перьев было очень много. И настоящих, и изображений. Ищите такие дома?— и вы найдете жреца. А найдя жреца, вы найдете и жертвенник. Вернее?— один из жертвенников. Последние пятнадцать зим они не строят храмов?— просто роют подвалы. Это вам еще одна примета?— хорошо оборудованный подвал под домом. Ритуал может проводиться в любом из них. Ищите обилие павлиньих перьев и хорошо оборудованный подвал с толстой дверью на замке. Я дам вашим бойцам сопроводительные письма за подписью Зерала.***