12 (1/1)
Правитель Анакии давал полцентурии обученных пикинеров?— правда, с некоторыми оговорками. Воины будут предоставлены через два дня, с полным вооружением, но обеспечение их вьючными лошадьми и провиантом на время похода экономный правитель предоставил каптенармусу объединенной армии. Подчиняться же анакиевские пикинеры будут только своему непосредственному военачальнику, который сам уже станет решать, выполнять ли его отряду полученное от общеармейского руководства задание. Конан, постепенно темнея лицом, выслушал наглые речи гонца молча. Гонец был не виноват?— передавая послание, он бледнел и трясся, словно в одномоментье стал жертвой моровой болотной трясовицы. Хоть и не свои слова произносил он?— но слишком хорошо знал, какие неприятности порою случаются с гонцами, принесшими скверные новости. То, что явился он в замок, а не сбежал, говорило о недюжинной храбрости, а чужую храбрость Конан уважал. А вот зарвавшегося купчишку, по какому-то недоразумению вообразившего себя королем вольной Анакии, следовало осадить, и немедленно. Чтобы другим неповадно было. Сэкономить он решил? На чужом хребте в гости к солнцеликому съездить? Что ж, для некоторых шелест пергамента понятнее звонких призывов благородной стали. Как раз для таких еще днем он, воспользовавшись помощью благородного Сая и совсем неблагородно проспорив с ним пару колоколов до хрипоты над деталями?— видит Митра, этот въедливый юнец порою больше напоминал вцепившегося в жертву клеща, чем сокола! —?и приготовил несколько документов.
?— Хорошо,?— сказал он, стараясь, чтобы голос был не так сильно похож на сдавленное рычание. —?Ты славно потрудился сегодня. Пойдешь на кухню, пусть тебя там накормят. Но не наедайся до отвала?— тебе еще скакать обратно. Свежую лошадь тебе дадут. Ответ же короля Закариса и короля Конана будет таким… Внезапный шум за окном привлек его внимание. Незнакомые голоса, крики, команды, перестук подкованных копыт по булыжникам мостовой и лошадиное ржание сливались в нем в единую музыку располагающегося на ночлег походного лагеря. Во дворе заметался дерганый свет множества факелов. Конан нахмурился, но выглядывать в окно не стал?— в доносящихся со двора звуках не было тревоги, а по коридору уже приближался торопливый топот множества ног. Королю Аквилонии даже показалось, что он узнал дробный стук деревянных сандалий по каменным плитам. ?— Король! Прибыл гонец из Аскарии! Так и есть?— первым в комнату ввалился сияющий Хэбраэль. Его жидкая бороденка воинственно топорщилась, а широкая улыбка на почти мальчишеском лице сияла так, словно он собирался осветить полутемное помещение без посторонней помощи. ?— Только он это… он не один прибыл!!!*** ?— Я?— Атенаис, дочь короля Аквилонии Конана-Киммерийца,?— подумав, добавила. —?Старшая дочь. Сказала?— и тут же захотелось укусить себя за руку, таким тусклым и скрипучим оказался собственный голос по сравнению с восхитительным хрустальным тембром прекрасной незнакомки. Впрочем, теперь уже не незнакомки, а Нийнгааль, сестры короля Закариса. Хотя?— она же еще не знает, что он уже стал королем.
Интересно, если лысый Зиллах был Закарису братом, значит ли это, что он приходился братом и этой красавице? В шемитских родственных отношениях с их повсеместным многоженством даже демон самого глухого бурелома ногу сломает! Просто ужасно, что у такой прекрасной девушки такие отвратительные братья! Впрочем, красавице Нийнгааль Атенаис была готова простить все. Не только неприятную родню, но и вообще любое преступление. Даже ненавистный эпитет ?юная? в ее устах не раздражал нисколько. Удивительно только все же, как у такого грубого и невоспитанного брата, к тому же старика, могла появиться такая молодая и прекрасная сестра! ?— Как интересно! —?Женщина подошла к столу, стаскивая с узких изящных кистей перчатки тончайшей кожи. —?Я спешила на праздник. Но, похоже, все равно опоздала на самое интересное, вот и решила переждать в крепости братца. Пока все не прояснится. Ходят странные слухи о вчерашнем побоище… А что делает в этом захолустье старшая дочь короля Аквилонии?..*** Впрочем, этого Хэбраэль мог бы и не уточнять?— вместе с главой бронзовой центурии в комнату вошли трое. В одном из них?— сером от пыли и усталости худощавом смутно-знакомом юнце?— Конан опознал посланного утром вестника, а вот двое других были ему незнакомы. Жилистый невысокий мужчина, показавшийся сначала ровесником гонца, вышел вперед и протянул Конану верительные грамоты: ?— Я?— Эрухайа по прозванию Рожденный-в-седле. Под моим началом?— три центурии всадников. Две из них?— лучшие конные бойцы аскарийской гвардии, остальные?— наемники, их преданность щедро оплачена и неоднократно проверена в деле. Мой король Рейшбрааль возмущен вероломным поведением недостойного Селига. Он шлет свои уверения во всемерной поддержке королю Аквилонии Конану и королю Асгалуна Закарису. Мой король искренне скорбит о безвременной кончине короля Зиллаха и просит его брата или другого военачальника, возглавляющего поход против вероломного Шушана, принять под свою руку меня и моих людей. Коротко кивнув, он отступил. Он вовсе не был юнцом, этот рожденный-в-седле Эрухайа, морщины и шрамы покрывали его жилистые руки и суховатое лицо узором прожитых зим. Но приглядываться к нему было некогда, теперь вперед шагнул его спутник, мощный детина?— когда он вошел, в комнате стало тесно,?— и пророкотал: ?— Я?— Уршграх. За мной?— две тьмы копейщиков. Полтьмы?— гоплиты. Они будут у реки за Недреззаром. Завтра, ещё до заката. Утром пойдут дальше. Через Сакр. У них приказ?— ждать основное войско под Шушаном. Если не догоним раньше. У него был тяжелый голос и манера рубить короткие фразы?— так говорят те, кто не привык тратить слишком много слов. И вообще предпочитает выражать свои мысли не при помощи языка. Конан посмотрел на мощные руки, даже сейчас, в расслабленном состоянии, оплетенные тугими веревками жил, и довольно осклабился: ?— Мы благодарны королю Аскарии и с радостью принимаем его помощь! —?Тут он заметил у самой двери бледное лицо анакиевского гонца, и улыбка его стала злорадной. Не иначе как Митра сегодня особенно благосклонен к своему приверженцу и позволяет одной стрелою убить сразу двух куропаток! Он повысил голос: ?— А чтобы славный Рейшбрааль не сомневался в нашей благодарности, я сейчас же велю отослать ему вот это.?— Он взял со стола один из заранее приготовленных пергаментов, поднял его над головами присутствовавших и пояснил,?— Это?— патент на льготную торговлю с Аквилонией. Гарантирует отсутствие пограничной караванной виры и две зимы беспошлинной торговли на рынках Тарантии для любого аскарийского купца, а также пожизненные льготы. Наверное, если бы король Аквилонии вдруг превратился в запретно-священного Золотого Павлина или кукарекнул, вспрыгнув с ногами на стол?— это произвело бы куда меньшее впечатление на присутствовавших. Шемиты на несколько мгновений даже дышать забыли, вперившись жадными взорами в вожделенный пергамент, только охнул слабо кто-то из задних?— кажется, как раз таки гонец незадачливой Анакии. Ох, трижды прав был канцлер великой короны?— они действительно ставят ценность пергамента куда выше доблести клинка. Эрухайа, надо отдать ему должное, опомнился первым: ?— Благодарность короля Аквилонии… —?он кашлянул и качнул головой, словно чему-то удивляясь,?— носит поистине королевский размах. … Когда немного позже Конану доложили, что гонец из Анакии забрал на конюшне свежего коня и ускакал, нещадно его нахлестывая, прямо в ночь, даже не заглянув на кухню, он только расхохотался.*** Рассказывать прекрасной Нийнгааль о вчерашнем кошмаре было до невозможности приятно. Она умела слушать?— не перебивая, но очень заинтересованно. Да и само то, что Атенаис хоть чем-то оказалась полезной такой женщине, наполняло сердце дочери короля Аквилонии дивным восторгом. Атенаис и сама не заметила, как увлеклась и рассказала все?— не только про убийство Зиллаха и страшную резню в замке, закончившуюся для нее безумной скачкой сквозь ночь в обществе отвратительного Закариса, но и про утомительную дорогу в Асгалун из прекрасной Тарантии, про вечно перестраивающийся дворец своего великого отца и мерзкие выходки младшей сестрицы. ?— Бедняжка.?— Нийнгааль сочувственно кивнула, протянула руку и прохладными пальцами погладила Атенаис по щеке. —?Тебе столько пришлось пережить… От нее пахло родниковой свежестью и влажными цветами с затененной лесной поляны. Атенаис в смущении опустила запылавшее лицо?— во время рассказа она увлеклась и забыла, как отвратительно выглядит и пахнет сама. Но сейчас осознание этого вернулось, и сочувствие прекрасной Нийнгааль разрывало ей сердце. ?— Эй, вы, там,?— бросила Нийнгааль через плечо с непередаваемым презрением,?— натаскайте воды, я запылилась в дороге и хочу умыться. Ведер двадцать, я думаю, на первое время хватит. Только сейчас Атенаис заметила, что трое стражников, спавших на лавке у противоположной стены, давно уже не спят и пялятся на прекрасную Нийнгааль со смесью восторга и благоговейного ужаса во взорах. Сама же красавица заметила их пробуждение, похоже, давно?— во всяком случае, ее последние слова адресовались именно им. Они вскочили разом, словно тоже стремились изо всех сил быть ей полезным хоть в чем-то. Двое самых шустрых успели выскочить за дверь, последнего Нийнгааль остановила у порога повелительным жестом: ?— Разожгите очаг, найдите подходящий котел и лохань для купания. И побыстрее. У стражника вытянулось лицо: ?— Но, госпожа, где же я могу… ?— Меня не интересует, где и как. Главное?— чтобы быстро. Да, и пусть кто-нибудь принесет мне мою седельную сумку.?— Она небрежно махнула рукой, показывая, что разговор окончен.
Стражник сглотнул, буркнул: ?— Сей миг, моя госпожа! —?Согнулся в торопливом поклоне и выскочил за порог. В узкое окошко Атенаис было видно, что двое с ведрами уже бежали к колодцу. Вот это женщина! У Атенаис даже горло свело от завистливого восхищения. Она бы все отдала за возможность вот так небрежно приказывать и повелевать огромными сильными мужчинами, точно зная, что повеление будет исполнено немедленно и беспрекословно. И когда-нибудь она сможет так. Митра свидетель, обязательно сможет! Не зря же солнцеликий послал ей навстречу прекрасную Нийнгааль. Ох, не зря! В бесконечной своей милости он дает ей возможность учиться у поистине совершенной и прекраснейшей женщины.
Что ж, Атенаис не осрамит своего покровителя и станет лучшей ученицей! Она будет держать глаза и уши широко раскрытыми. Она запомнит все?— каждый жест, каждый поворот головы или движение изящно подкрашенных бровей, каждую интонацию. Она по-прежнему смотрела на прекрасную Нийнгааль во все глаза, но теперь уже по-другому, не только с обожанием и восторгом. Она смотрела, оценивая и запоминая. Между тем Нийнгааль, наклонившись над столом и заговорщицки поведя бровями, словно беря Атенаис в тайные сообщницы, негромко засмеялась и проговорила, косясь на пока еще закрытую дверь: ?— Ты ведь тоже была бы не против привести себя в порядок, правда? А у меня в сумочке найдется масса прелестных вещичек, оценить которые по достоинству сумеет только настоящая женщина! Привести себя в порядок! Волшебные слова! Атенаис чуть не прослезилась, сглатывая возникший вдруг под самым горлом тугой комочек. После подобных слов она стала бы обожать прекрасную Нийнгааль еще больше?— если бы такое только было возможно! ?— Ваша сумка, госпожа! Стражник, пыхтя, заволок и с большим трудом водрузил на стол огромную сумищу, более пристойную купцу-караванщику средней руки, чем такой роскошной и утонченной красавице. За ним топотал еще один, судя по потной сияющей роже?— страшно довольный собой. Он тащил наперевес неизвестно где добытый огромный медный котел. Двое самых молодых сноровисто колдовали над очагом, а от колодца уже бежала первая пара с полными вёдрами.
К тому же со стражником у ворот препирались два только что подъехавших всадника, пытаясь завести во двор груженую повозку. В женщинах, сидящих на тюках в этой повозке и в данный миг пугливо озиравшихся на творящуюся вокруг суматоху, Атенаис признала отцовских рабынь. Похоже, жизнь потихоньку налаживалась.***