Пролог (1/1)

Москвафевраль 1571 годаЯков скинул с плеч тяжелую шубу и та влажной бесформенной кучей легла на лавку у стены. За окном уже стемнело, как-никак февраль, да и вьюжило сегодня знатно. Повел плечами, стряхивая усталость, спина неприятно заныла, напоминая о многочасовом сидении в сырых холодных казематах, где даже в лисьей шубе было зябко. На столе его дожидался ужин, заботливо прикрытый расшитым рушником, и уже наверняка успевший остыть, но сначала хотелось умыться, да заменить рабочее платье на домашнее.—?Микитка!Дверь тихонько скрипнула, приоткрываясь, и на пороге появился мальчишка лет двенадцати в косоворотке и теплой душегрейке, испуганно глянул на мужчину, и замер, как зайчонок перед хищником.—?Чего изволите, Яков Петрович?—?Сапоги снять помоги.Мальчишка, осторожно прикрыв за собой дверь, направился к мужчине, и, аккуратно потянув за каблук, сноровисто снял один, а после?— и другой сапог.—?Давно Настасья на стол собрала?—?Не ведаю, в лавку бегал…—?Принеси умыться! —?раздраженно бросил мужчина и встал, чтобы снять кафтан. —?Да поторапливайся.Яков прошелся до заиндевевшего окна. На улице по-прежнему мело, ветер завывал в печной трубе, но в горнице было тепло и светло, благодаря большой печи и свечам на столе.Вскоре явился Микитка с тазом и медным кувшином. Яков тем временем разделся до рубахи и прошел в прилегающую к горенке спальню, где быстро ополоснул лицо, ноющую шею и руки, на малое мгновение почувствовав себя легче. Руки хотелось потереть щелоком. Хоть и пользовал подопечных заплечных дел мастер, Якову всегда казалось, что сам запах крови въедается в плоть почище черничного сока в холстину.—?Настасья сейчас горячих щей да сбитня подаст,?— оповестил пацаненок и услужливо замолчал, ожидая приказаний.—?Гонцов сегодня не было без меня?—?Не было, Яков Петрович, только Федька заходил, видеть вас хотел.—?Что передать велел?—?Что не моего ума это дело и завтра с утра к вам с докладом явится.—?Ступай к себе. Понадобишься?— позову.Мальчонка тут же шмыгнул в опочивальню, чтобы взбить перину и подушки ко сну.Тем временем в дверь снова постучали и на пороге обнаружилась невысокая сухонькая женщина неопределенного возраста в домашнем сарафане, с подносом, на котором парила плошка со щами, стояли миска с хрустящей капустой, кружка со сбитнем, кувшин с холодным морсом и свежий хлеб.—?Доброго вечера, Яков Петрович, а мы ужо вас сегодня не ждали.Споро накрыв на стол, Настасья осталась стоять рядом с барином, опустив глаза.—?Что в лавках слышно? —?спросил сухо Яков, принимаясь за трапезу.—?Ничего нового, все больше о ценах на зерно, да…—?Хороши щи, молодец… Ступай,?— отпустил кухарку Яков, но споро добавил:?— К вечеру воскресенья накроешь на троих, гостей особых жду. Постарайся, не подведи.—?Слушаю, ваша светлость! Неужто правду люди говорят?—?Чего говорят? —?темные глаза метнулись к простому лицу кухарки, пытливо вглядываясь.—?Словно сватаетесь вы к Катерине Михайловне Безниной?—?Не твое это дело, Настасья… —?притворно нахмурился Яков. —?Но так уж и быть… правда. Сам государь мне невесту нашел.Настасья прижала руки к груди и запричитала:—?Матушка заступница, счастье-то какое!.. Давно вам пора о семье подумать.Если бы кто другой заговорил с Яковом в подобном тоне, не долго бы ему оставалось землю топтать, но Настасье, которую еще матушка-покойница к нему приставила, подобное прощалось… до поры.—?Только держи язык за зубами, глаз у людей дурной, сама знаешь,?— приказал Яков и, хлебнув сбитня, наконец позволил себе расслабиться.—?Не обижайте, Яков Петрович… да чтобы я… —?начала было Настасья, но женское любопытство взяло верх. —?А девица-то хороша собой?—?Не виделись еще, но говорят, недурна. Младшенькая дочь Михаила Андреевича Безнина, калужского воеводы.*—?Да неужто, ох государь не поскупился! —?разулыбалась Настасья, как было всегда, когда Яков был в хорошем настроении.—?Государь для людей верных и преданных щедр.—?Значит, в воскресенье сговариваться будете? —?уточнила кухарка.—?Сговоримся, а после Пасхи и обвенчаемся.Яков доел все, что было подано. Настасья убрала со стола, да запалила еще свечей взамен догоревших, ежели князю поработать в голову взбредет.—?Надо ли еще чего, Яков Петрович?—?Ступай спать, поздно уже. Завтра разбудишь с рассветом.—?Слушаю,?— поклонилась Настасья и удалилась, плотно прикрыв за собою дверь.Яков поднялся из-за стола, от усталости глаза слипались. Не каждому под силу двенадцать часов в пыточной высидеть, но он уже привычный. Главное, дознался до чего хотел. Не зря государь его до своего доверенного повысил. Столько вот такой крамолы через руки его прошло, а все для того, чтобы рядом с Иоанном людишек гнилых поменьше ошивалось.Глотнув перед сном свежего клюквенного морса и загасив свечи, Яков прошел в опочивальню. Тут перед образами едва теплилась лампада, оттого стоял приятный полумрак.Яков скинул ношеную рубаху, ополоснулся до пояса и натянул длинную ночную, поеживаясь от прохлады, коснувшейся обнаженного торса, и, усевшись на расправленную Микиткой кровать, стянул порты. Старый дом натужно поскрипывал, снег налипал на раму, в воздухе приятно пахло лампадным маслом. Яков привычным движением опустился на колени перед образами и троекратно перекрестился, кладя поклоны и бездумно шепча Иисусову молитву.Поднявшись, он уместился на широкой перине и, укрывшись тяжелым одеялом, замер. Отблески пламени ложились на потолок, в дальнем углу шевелились тени. Яков закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Не об изломанных дыбой телах, не о крови на устланном соломой полу, не о мольбе в пересохших устах и животном страхе в глазах. Но когда у него получалось не думать, отчего-то всплывала другая картина. Закат на берегу Москвы-реки, склонившаяся к самой воде ива с желтыми осенней порой листьями, гроздья спелой рябины у мягких припухших губ, темные растрепанные пряди и глаза… горный хрусталь.Яков открыл глаза и, сунув ноги в домашние чувяки, прошел до кувшина с морсом… смочить пересохшее горло. Стало немногим лучше, прострелило болью виски… Плохо… а завтра еще в Приказ с самого ранья.—?Сегодня двадцатое. Завтра покинет эту грешную землю душа раба божьего Николая и все закончится. И мысли эти, и бессонница. Это мы уже проходили.Яков шептал на грани слышимости, но дрожь в голосе унять не смог.—?Проклятье… и панихиду не отстоять.Глаза привыкли ко тьме и теперь она уже не казалась неуютной, из окна лился тусклый лунный свет, да и ему ли бояться призраков прошлого.Яков усмехнулся и прошел обратно в опочивальню. Укрывшись с головой, он затих и совсем скоро уснул крепко и глубоко, как не спал уже очень давно.Седалище под ним было на удивление удобным, даже лучше, чем в палатах государевых… а вот вокруг отчего-то темно. Запалить бы побольше свечей… За окном задвигались странные огни… словно множество маленьких свечей парило в воздухе, они блестели и переливались самоцветами, словно бусы на девках. За окном? Но это не его горница… Он словно замурован в низком узком сундуке, но сидит на мягкой лавке… и запах странный… хвоя что-ли… Паника начала подниматься откуда-то из глубины. Словно морок навели…—?Подъезжаем, Яков Петрович,?— сказал глухо мужской голос где-то, и Яков понял, что замурован не один, и остановил взгляд на огоньках, мигающих совсем близко, казалось, руку протяни и коснешься желтых и зеленых цифер и стрелочек.Странный возок в самом деле двигался, и Яков содрогнулся, взглянув на слишком быстро приближающийся, сияющий огнями огромный терем, какого он и в Кремле не видел, словно иноземный. Около него стояли темные возки без лошадей, видимо такие же, как и тот, в котором он ехал.Яков почувствовал дискомфорт, повел плечами и понял, что одет во что-то невообразимое…ноги в мягких лаптях на странного вида шнуровке, бедра обтянуты короткими, словно шелковыми портами, что бесстыдно открывали щиколотку, непривычно узкий кафтан с малым количеством поблескивающих в полутьме возка пуговиц непривычно сдавливал грудь, а на шее вообще болтался какой-то бабий платок… Яков пригляделся и содрогнулся. С черепами! По спине пробежал холодок, а ладони сами сжались в кулаки. Никак проделки чертей. Где он? И что вообще происходит? Ответа не было, лишь поблескивал на пальце заветный перстенек с александритом. Это немного успокоило.Задумавшись, Яков и не заметил, что возок уже медленно подполз к блистающему, словно сказочная птица-жар дому, и его дверь сама отворилась… Колдовство! Пришлось неуклюже вылезать, наплевав на княжеское достоинство. Его тут же ослепили огромные желтые глаза, словно все демоны преисподней собрались, чтобы поджарить на дьявольском огне. Очень хотелось сбежать, спрятаться от них, но ноги словно приросли к земле, а голос… пропал.—?Яков Петрович! Два слова для ?Мира кино?! —?проорал на ухо кто-то, кого он не увидел, позорно потеряв ориентацию.Яков сглотнул и постарался успокоиться. Получалось с трудом. Стоял страшный гул, раздавались громкие крики, словно сотни пьяных гостей на пиру старались перекричать друг друга. Если бы не человек в черном, словно опричное одеяние, кафтане, с черными шорами на глазах, не оттеснил от него толпу и не подтолкнул, побуждая подниматься по лестнице, Яков бы позорно сбежал, куда глядят глаза. С ним подобного еще никогда не случалось.Оставив толпу позади, Яков выдохнул с облегчением, но расслабляться не спешил. По обе стороны от лестницы, отгороженные бархатными кушаками стояли… слуги антихриста? Никак он попал в свою личную преисподнюю с чертями и демонами, потому как ничем другим не объяснить отсутствие здесь Вяземского, Ловчикова** и… других. Тех, кого он в свое время подвел под монастырь.Под ногами стелилась красная дорожка, не столь богатая, как восточные государевы ковры в парадных палатах, но тоже ничего. Он чувствовал улыбку на собственном чужом лице, которую не мог контролировать, и делал шаги чужими ногами в бесовских портках. Скорее пройти мимо гомонящих, странно одетых, бесстыжих девиц в одних нижних рубахах, расшитых блестящими каменьями, а то и в мужских штанах, заношенных до дыр, которые тянули к нему руки, глупо улыбались, звали по имени и протягивали какие-то листки.Лестница, слава Всевышнему, вскоре закончилась, и навстречу Якову шагнул подобострастно улыбающийся юнец с яркой удавкой на шее, и таких же бесовских портках, что и у Якова, только еще короче.—?Яков Петрович, рады приветствовать вас на церемонии вручения…О чем говорит этот мальчишка, пахнущий заморским табаком и женскими притираниями, и откуда он, черт его дери, его знает?—?Уже почти собрались, и ваш друг Эраст Петрович Фандорин тоже…Друг? У него нет друзей. Какой, к дьяволу, Фандорин?—?Только наш дебютант запаздывает…Что за странные слова… Голова начала ощутимо кружиться с новой силой, а виски просто разорвало от боли, когда Яков услышал:—?А вот и он! Николай! Рады приветствовать вас на церемонии вручения премии Золотой орел!У Якова при звуке этого имени зашлось сердце, он обернулся и почувствовал, как земля уходит из-под ног.На него внимательно смотрели такие знакомые глаза цвета студеной родниковой воды.—?Добрый вечер, Яков Петрович!?Этого не может быть?Он протягивает руку, и демоны с квадратными огнями подбираются совсем близко, Яков отступает и падает……Прямо на домотканый половик Настасьи. Рубаха на нем мокрая от пота, а сердце стучит прямо в горле…Яков поднимается с пола лишь для того, чтобы тут же упасть перед иконами на колени. За окном уже теплится рассвет, а он продолжает истово шептать:Богородице Дево, радуйся,Благодатная Марие, Господь с Тобою,Благословенна Ты в женахИ благословен плод чрева Твоего,Яко Спаса родила еси душ наших…