Когда он – самый обожаемый ангел (Фандорин/Зуров, PG-13) (1/1)

—?Ангелочек. Эраст на обращение не отреагировал, даже взгляда от книжки не отвёл?— подобные слова уместны в сторону ребёнка малолетнего, а не старого боевого товарища.—?Ну Ангел. —?Подобную настойчивость бы в других делах проявлял.—?Ангел мой драгоценный,?— Фандорин вздохнул устало, глазами куда-то к потолку метнулся и скривил красивые свои губы. Говори, мол.—?Ты весь светишься, Ангел, пуще Солнца,?— чего-то такого Эраст и ожидал,?— глазам больно, а насмотреться не могу.—?Это в-всё? Я могу п-продолжить чтение без неуместных комментариев? Я обещался п-прочитать до завтра. Эраст знал, что выглядит действительно хорошо и пользовался частенько этим, но под любующимся взглядом Зурова становилось немного не по себе. Тот даже о раскуренной сигаре забыл?— полулежал на коротком диванчике, ноги на подлокотник закинув, весь в клубах дыма и солнечных лучах, красивый, как античный порочный бог. Глазами сияющими, совсем влюблёнными смотрит, не улыбается, но и сам весь словно светится от бурлящих внутри эмоций.—?Почитай мне вслух, Ангел. А я тебе крылышки почешу,?— подобрался весь, сел ровнее и ногу одну с дивана спустил, местечко, значит, подле себя освобождая, чтобы из рук своих загребущих не выпускать. Ненасытный. И так половину ночи по простыням валял, а оставшуюся половину лапищами своими огромными к жаркому телу прижимал, и всё ему мало.—?Ангел мой, ну не упрямься,?— и руку навстречу протянул?— как от такого отказаться? Эраст с деланно-недовольным вздохом подчинился, но на губах его улыбка мягкая такая, и щёки светлым кармином окрасились. На диване он устроился со всем комфортом?— раздвинул ноги Ипполита шире, откинулся спиной на его горячую крепкую грудь, чувствуя лопаткой биение страстного любящего сердца, сигару из его пальцев забрал и затянулся с удовольствием. Граф обнял его освободившимися ручищами и притиснул к себе со всей дурной силы, лицом в кудри смоляные нырнул, шумно сопя.—?М-медведь! Задавишь же! —?Эраст не удержался от смеха, наигранно брыкаясь руками и ногами. Брыкаясь, впрочем, весьма аккуратно и осмотрительно, чтобы случайными движениями не наставить любовнику синяков. Ипполит со смехом принялся зацеловывать и так уже исцелованную шею, спуская с точёных плеч накинутый на голое тело халат. Эраст позволил, подставляясь и даже приподнимаясь, чтобы помочь окончательно стянуть с себя мешающую шёлковую тряпку. Мужчина щедростью такой воспользовался и тут же приник к полюбившимся острым лопаткам, поцелуями осыпая и раскрытыми ладонями наглаживая, жарким восторженным шёпотом ему в спину бормоча?— до Эраста доносилось только что-то об ангелах и крыльях, привычное уже.—?Сияешь весь, Ангел мой, и крылья так и трепещут,?— Зуров от стройной красивой спины отрывается, жмурится блаженно где-то за ухом, губами волосы прихватывает, играясь. —?Изжёг меня всего светом своим, а оторваться от тебя сил никаких не хватит. Граф потянул Фандорина на себя, откидываясь назад, устраивая ангела на своей груди со всем удобством. Ангел разметался на нём бесстыдно, слепящий своей белоснежной наготой, с алыми метками страсти по всему телу, невинно читающий сладкими переливами, словно не он тут человека одним присутствием своим с ума сводит. Голос ангельский до Ипполита доносился словно издалека, будто небесная звёздность с ним говорит, а не живой человек. Мужчина жмурился блаженно, в тепле чужом нежась, ангела своего крепче в объятьях сжимая, красивого такого, гибкого и светом нежным охваченного. Казалось ему, будто и впрямь крылья упругие, шёлковые в грудь его упираются, а не острые резные лопатки. А ангел в руках его раскинулся, точно древний бог, томный и кудрявый со старинной картины к нему сошедший, точно и не понимает, какой властью над несчастным графом владеет.