Глава I (1/1)

29 сентября 1823 года Мужчина тяжело опустился на землю, усаживаясь на край собственной меховой дубленки. Снег глухо скрипнул, уплотняясь под чужим весом. Несколько больших хлопьев сорвались с веток низких кустарников и упали на рукава. Мужчина медленно моргнул. Ресницы, покрытые инеем, утяжеляли веки, сильно хотелось спать. Он глубже зарылся носом в толстый шерстяной шарф и замер. Неподалеку послышалось шуршание. Вскоре перед ним выросла фигура высокого человека, который, и без того широкоплечий, в своей черной шубе вовсе был похож на медведя. Темные глаза с укором сверкнули из-под капюшона. Мужчина в ответ коротко дернул плечами, прислоняясь лбом к стволу ближайшего дерева. Спутник протянул ему ладонь в меховой рукавице.

Он принял руку и, тяжело на нее опираясь, поднялся на ноги. Мужчина поправил ружье, свалившееся с плеча, и вопросительно указал взглядом на горную цепь вдалеке. Широкоплечий качнул головой. Он тяжело вздохнул. Они переглянулись. Темные глаза бережно ощупали лицо осунувшегося собеседника. Зеленые остановились на заметно потяжелевшей походной сумке. Мужчина нахмурился. Большая ладонь легла на обух охотничьего ружья. Он снова покачал головой. Худощавый всхлипнул и нервно потер переносицу. Если он начинает засыпать, даже того не замечая, в следующий раз это может стоить ему жизни. Высокий мужчина напрягся. Плотнее застегнув сумку, он зашагал вперед. За много недель совместных скитаний они научились понимать друг друга без слов. За них говорил скрипящий лес, которому не было конца, и воющий ветер, острыми осколками впивающийся в окаменевшее от холода лицо. Они вышли на небольшую поляну. Высокие ели частоколом окружали будто выжженный участок земли – так неестественно воспринимался пустырь посреди чащи. С противоположного края поляны на них косился полусгнивший сарай. Высокий мужчина двинулся к нему, разгребая дорогу в снегу. Его спутник пошел по следам, еле переставляя ноги. Перед глазами маячило бесконечно белое поле. Небо будто было еще одним снежным покрывалом, и от падения его удерживали лишь хлипкие вершины старых деревьев. Места их соприкосновения пошли трещинами, густые тучи грозились порваться в любой момент. Вспыхнула первая молния. Чужие руки дернули его за рукав и волоком затащили под дырявую крышу. Он обессиленно рухнул на пол.*** Мужчина приоткрыл глаза. Он не мог определить размеры хибары, ее стены растворялись в темноте, а ближайшую из них загораживала массивная фигура, нависшая над крошечным костерком. Он уже угасал, и широкоплечий пытался поджечь трут, чтобы подложить еще дров.

– Генри? – глухой голос с присвистом было не отличить от завываний бури снаружи. Мужчина вытянул руку и коснулся ладонью лба спутника. Убедившись, что температуры нет, он снова принялся колдовать над умирающим пламенем.

Глупо, подумал Генри, глупо было говорить. Он сам не помнил, когда в последний раз открывал рот, чтобы что-то сказать. Несколько дней назад? Когда он сказал Адаму, что не помнит лица своей жены. Или неделю назад. Он потерял счет времени. Даже закрытыми веками он видел лишь бесконечные деревья, скалы и снег. Снег, снег, снег… Он ему нравился. Ему нравился и мороз. Нравился холод. Нравилось, когда отросшие бороду и усы облепляют льдинки. Когда ресницы слипаются, а кончик носа становится ярко-красным на бледном лице. Нравилось засыпать, обернувшись с головой в дубленку. Только умирать совсем не нравилось. От того же холода или тяжелых ран, нанесенных диким зверем. Поэтому он не мог понять самого себя. Как может нравится то, что убивает тебя раз за разом, стоит только выйти за порог? Адам раньше на это отвечал, что у него ?душа больная?. Поэтому Генри и плакал каждый раз, как видел мелководную горную реку, которая с мелодичным журчанием обтачивает круглые камни, отвесное ущелье и перегнувшиеся через него древние стволы елей, припорошенные свежим снегом, или скальную гряду, уходящую далеко за горизонт и теряющуюся в низких туманных облаках, или стадо диких буйволов, с ревом и беспорядочным топотом пересекающих пустынную равнину. Полено, брошенное Адамом в костер, издало отрывистый треск. Вокруг стало светлее от взметнувшихся языков пламени. Генри зажмурился, почувствовав прилив тепла. Он поджал колени и подложил ладони под голову. Шуба Адама, которой тот укрыл его, когда освобождал от промерзшей верхней одежды, полностью скрывала его тело. Он посмотрел на спутника. Охотник возвышался над костром, задумчиво глядя в пламя. Алые отблески плясали на его лице, а шрам, пересекающий его, казался еще свежим.

– Долго, – прошептал Адам, не поднимая взгляда. Генри разлепил губы, силясь что-то ответить, но из горла вывалился только низкий хрип. Адам посмотрел на него. Темные глаза понимающе прищурились. Никто из них не помнил, как улыбнуться по-настоящему.Генри выудил пальцы из-под шубы и потянулся к костру. Сквозь них он увидел, как Адам хмурится. Пытается подобрать слова. Как это трудно теперь. – Это к лучшему, – выпалил он, смотря на белые ладони напротив. Генри показалось, он не сказал и половины того, чего хотел. – Отдохнешь, – Адам стыдливо опустил глаза.Генри подумал, что нужно было ответить. Он приоткрыл рот. Влажные губы обдало потоком горячего воздуха. Он замер, остекленевшими глазами глядя на Адама. Темноволосый подполз ближе и положил ладонь на его щеку. – Я подожду, – прошептал он. Генри коротко и надрывно застонал. Он закрыл глаза и опять увидел снежную пелену. Адам замычал себе под нос. Мужчина любил напевать старые безымянные песни, слова которых уже никто не помнил, от них осталась лишь мелодия, до того печальная, что Генри казалось, будто вьюга проскальзывает в тихом голосе. Адам затянул какую-то колыбельную. Он иногда не попадал в ноты, голос его срывался. Буря все усиливалась, свист ветра, гуляющего под потолком, составлял певчему аккомпанемент, как расстроенное пианино. Генри почувствовал, что в уголках его глаз собираются слезы. Они скатывались по переносице и щеке, утопая в меху поношенной шубы.

*** Адам поднялся с рассветом, как и всегда. Солнце должно было взойти, однако из-за бурана все еще стояла тьма. Угольки прогоревшего костра с жалостливым треском корчились в груде золы, задуваемые ледяным ветром. Охотник поднялся на ноги и поправил шубу, задравшуюся на спине капитана. Генри спал беспокойно, поэтому его голову пришлось прикрыть дубленкой поверх шарфа, чтобы он не проснулся от холода. Он спал очень мало, чтобы заснуть ему требовалось несколько часов, в отличие от Адама, которому удавалось отключаться как по щелчку пальцев. Поэтому сейчас, когда они не могут продолжать свой путь, Генри может наконец спать до тех пор, пока сам не проснется, и этот момент Адам решительно настроен оттягивать как можно дальше. С трудом выбравшись наружу, охотник плотно затворил за собой дверь. Сильные порывы ветра мешали вздохнуть, снег забивался в ноздри и лез в глаза. Нельзя было увидеть и собственные пальцы, если вытянуть руку вперед. Адам нащупал веревку, обмотанную вокруг пояса. Он размотал один конец и привязал его к ручке двери. Деревья росли неподалеку, вчера он оставил там несколько связок дров, и сейчас их необходимо было перетащить внутрь сарая, чтобы они успели просохнуть до того, как подойдут к концу их запасы. Так же надо было заделать щели в стенах лохматыми лапами елей – хоть как-то избавиться от сквозняков, то и дело норовящих задуть костер. Адам плотнее запахнул свою куртку, натянул до самых глаз толстый шарф. Пробираться по сугробам приходилось наощупь. Несколько раз он останавливался и ощупывал веревку на своем поясе. Оборвись она, и он обречен скитаться вокруг их маленькой крепости, покуда не замерзнет насмерть. Метель обволакивала, от этого становилось невыносимо. Паника медленно подкатывала к горлу, страх сворачивался в животе. Адам резко и отрывисто дышал, пытаясь успокоиться. Всего лишь забрать дрова и оборвать ветки, что сложного? Но когда ты один в темноте, засыпаемый снегом, который сейчас, кажется, достанет до груди, сделать это становится все труднее. Труднее не потерять голову, не забыть, ради чего ты это делаешь, и не рухнуть в сугроб, засыпая в последний раз. Адам почувствовал невероятное облегчение, когда нащупал под снегом груду дров. Перетаскать их к двери оказалось намного проще. Проще, когда знаешь, куда идти в темноте. Справившись с этим, он вероломно набросился на ближайшие ели, срубая ветви коротким топориком. Затем кружил вокруг сарая, щекой прикладываясь к промерзшим доскам и пытаясь определить, куда уходит холодный воздух. Заткнув щели хвоей и присыпав сверху ветви снегом, охотник удовлетворенно вернулся ко входу и, приоткрыв дверь, просочился внутрь, затащив с собой дрова. За ним снова сомкнулась тьма. Но на этот раз густая и теплая, не похожая на мертвенную морозную ночь снаружи. Он прислушался. Тихое сопение и треск углей. Адам почти улыбнулся. Больше никаких сквозняков. Охотник аккуратно пробрался мимо кладки камней, окружающих потухший костер, и опустился на прогретый пол. Когда он зажигал огонь, напротив нервно всколыхнулась груда одежды, под которой лежал Генри. Адам замер с кремнем в руке и лезвием бритвы в другой. Убедившись, что звук высекаемых искр не разбудил его, он продолжил свое дело.

Небольшой походный котелок, чудом уцелевший и бережно хранимый охотником, гордо устроился среди нагревшихся камней и свежих углей, тихо и приятно булькая. Адам перебирал запасы трав и грибов, которые он собирал по дороге при любом удобном случае. Хорошая альтернатива чаю, когда сырая вода не лезет в горло. Охотничьим ножом с изящной деревянной ручкой он начал медленно нарезать сморщенные сухие трутовики, чтобы приготовить из них отвар. Грибы Рейши* отправились в котелок с кипящей водой.

Из-под шубы выползла бледная рука и попыталась нащупать край дубленки, чтобы освободить голову. Показалась грязно-рыжая макушка, а затем и бородатое лицо капитана, заспанно и вяло моргавшего. Адам протянул ему несколько фляг, наполненных горячей водой. Этого должно было хватить для того, чтобы выполнить хотя бы минимальные гигиенические процедуры, если разбавить снегом, как уже проделал охотник, пока его спутник спал. Генри с кивком принял бутыли и поднялся на ноги. На пробу сделав несколько шагов, он уже более уверенно направился в их своеобразную ванную. Состояла она только из рваного плаща, закрывающего дальний угол сарая. Адам уже разлил чай из грибов Рейши по кружкам, когда Генри наконец сел напротив. Охотник кивнул на сложенную бритву. Капитан отодвинулся, давая ему сесть рядом. Зеркала у них не было, поэтому с растительностью на лице было не справиться без посторонней помощи. Теперь была очередь Генри. Сточившееся и поржавевшее лезвие Адам вытер об рукав рубашки и приступил к делу. Капитан стал выглядеть еще хуже. Под густой бородой проступили впалые щеки, бледные губы, нервно подрагивающие желваки. – Хорошо, – соврал Адам, повторно очищая лезвие. Генри тусклым взглядом следил за его движениями. Он не двигался, сгорбившись под тяжестью собственной дубленки. – Пей, – между его пальцев втиснули железную ручку теплой кружки. Капитан послушно сделал глоток. – Генри, – охотник позвал его. Он хотел убедиться, что тот еще жив.

Генри поднял глаза на него. Адам ждал. Генри даже не попытался раскрыть рот, лишь смотрел куда-то сквозь него. Он снова видел снег.*** Вечером Адам снова вышел наружу. Буря начала утихать, поэтому он решил, что недолгая прогулка пойдет ему на пользу, вдруг еще удастся найти ручей или грибницу. Вернулся он спустя час, застав Генри в том же положении, в котором его и оставил – в углу сарая, закутанного в дубленку и смотрящего в пустоту. Охотник скривился, отводя от него взгляд.

Взгляд Генри прояснился уже позднее, когда Адам сидел по-турецки у костра и что-то скреб на мелких камнях, целую кучу которых он натаскал внутрь. По правую его руку лежала в беспорядке груда гальки, а по левую – те же камни, но разложенные полумесяцем и с черными пятнами по всей поверхности. Капитан смотрел, как он берет чистый камень в левую руку, водит по нему углем, зажатым в правой, тщательно и кропотливо, затем кладет его в сторону к остальным, таким же черным, и повторяет все снова. У ног охотника образовался маленький полк черных камней. Когда по правую его руку не осталось ничего, он посмотрел на Генри. Капитан исподлобья окинул взглядом каменное поле, отделяющее их друг от друга. Адам поставил ладони на ребро посередине ровных рядов и разгреб их в стороны, освобождая пространство. Он жестом подозвал капитана. Генри нехотя подполз к нему и уселся напротив. Охотник взял один камень и положил его перед ним. На гладком боку была нацарапана углем буква ?М?. Генри только сейчас заметил, что он не раскрашивал камни, а писал на них буквы, весь алфавит, и по нескольку раз. Рядом с первым камнем легли еще три. ?МОРЕ?, – прочитал капитан. Он пробежался глазами по полу, ища нужные буквы. Бледными пальцами он подцепил камень, формой похожий на звериный клык.

?СОН?, – прочитал Адам слово, которое крестом пересекло ?МОРЕ?. Рядом капитан выложил еще одно. ?ТОСКА?. От него вбок быстро отросло другое, Адамово ?ТЕПЛО?. Генри издал звук, похожий на истерический смешок. Он грубо разворошил камни и, с остервенением ударяя ими об пол, выложил ?ГРЕХ?. Кривая ухмылка обезобразила лицо Генри. Он любил рассказывать притчу об Адаме и Еве когда-то. Когда еще помнил, каково это – говорить. Рядом образовалось еще одно слово. ?БОГ?. Генри посмотрел на Адама. Охотник начал было бормотать что-то невнятное, но его прервал сильный порыв ветра, настежь распахнувший дверь. Он бросился ее закрывать. Из-за сквозняка снежинки ворохом посыпались из отверстия в крыше, снаружи поднимался вой. В костер полетел маленький камень с буквой ?Б? и два остальных, поднимая столп алых искр.