— 17 — (1/2)

***Духота сдавливает легкие. Кажется, в комнате нечем дышать. Надо бы открыть окно, чтобы холод проник в комнату, да бабушка сказала, что заболею еще. Впрочем, пять минут свежего воздуха ничего не изменят, ведь права? Она даже и не узнает. Глория ушла десять минут назад, даже не сказав куда. Думала, что я сплю весь день, а я на самом деле просто валяюсь в кровати, чувствуя холодные пальцы депрессии, обнимающей меня со спины. И делать совсем ничего не хочется. Петь? Какой ужасный план. Нет уж. Поиграть на гитаре? Опускаю взгляд на музыкальный инструмент, стоящий в другом конце комнаты в углу. Нет, пальцы как-то млеют, руки холодные, словно в снегу их держу. Что насчет оригами? Ты ведь любишь оригами, Сэм. Это весело и красиво. Вспомни, как они тебе нравились... Тереблю пальцами цепочку с кулончиком-журавлем оригами на шее и невольно поднимаю взгляд синих глаз на потолок, с которого свисают десятки маленьких бумажных фигурок. Нет. Тошнит уже просто. Может, фильм посмотреть? Помнишь, ты ведь хотела посмотреть "День сурка"? Раздраженно вздыхаю, беря подушку, лежащую рядом, и закрывая ею свое лицо.Неужели ты сдалась, Сэм?Неужели таковым будет остаток твоих дней, ведь обратный отсчет уже пошел?Неужели ты опустила руки?Вещи, которые я когда-то любила, сейчас не приносят никакой радости. Внутри почему-то так пусто, так холодно, словно всю радость выкачали. Ты ведь умеешь радоваться, Сэм. Ты ведь умеешь улыбаться. Вспомни, как мама любила твою улыбку. Вспомни, как бабушка обожает твой голос, как ей нравится твое пение. Просто вспомни, что Дилан в тебя влю... Нет, это лучше не вспоминай. Не вспоминай, потому что ты не ответила ему взаимностью. Не вспоминай, потому что сделала ему больно, оттолкнула. Нет, не вспоминай. Ты не можешь сделать его счастливым, Сэм. Посмотри на своих родителей. Тебе мало? Ты не ставишь крест на Дилане, его ждет долгая и увлекательная жизнь, полная красок. Но ставишь его на себе, ведь у тебя нет будущего, в твоем распоряжении, по словам Райли, всего лет пятнадцать от силы. Дилана не должно быть рядом. Он должен быть где-то в Нью-Йорке, где ему и место, должен открывать свою галерею, приходить домой и целовать девушку/жену, которая будет не просто помнить его имя, но и обеспечит ему это всеми желаемое "долго и счастливо". Должен улыбаться, продолжать жить,дарить людям свой свет. Он просто обязан быть счастливым без тебя, Сэм. Другого не дано. Это все, что ты можешь, Сэм? Лежать здесь, ожидая, пока у тебя медленно начнет отказывать двигательная система, но прежде этого ты забудешь всех, кого ты любила, кто для тебя что-то значил? Я забуду мамин голос, мне он будет казаться каким-то далеким и отчужденным. Я забуду тепло бабушкиных рук, пахнущих свежим хлебом. Я забуду свою злость на отца и когда-нибудь подниму трубку, не узнавая хрипоту его голоса. Забуду Райли, ее уроки и время, проведенное с ней.

Я забуду Дилана. Забуду, что чувствую от одного его взгляда, от одного его вдоха.

Я просто забуду все. Все будет так же, как и у мамы, а я прекрасно помню это. Я не боюсь того, что однажды буду не способна самостоятельно подняться с кровати. Я не боюсь того, что мне понадобится помощь. Я боюсь посмотреть на людей, которых люблю, и больше не вспомнить, кто они для меня. Боюсь, что однажды от "Санни Брайт" не останется ничего. Ни солнечного света, ни смеха, ни осознания. "Санни Брайт" больше не будет существовать.

Это все, Сэм? Конец?

Саманта. Санни. Солнышко. Ты же солнышко. Гаснущее солнышко без теплого света. Я отдала Дилану все, что могла, чтобы исцелить раны на его душе, снова подарить любовь к жизни, но себе не оставила ничего. Но ты все еще солнышко и всегда им будешь для многих.

Просто не позволяй болезни взять все в свои руки. Ты — пока все еще Санни Брайт.Ты умеешь улыбаться, умеешь себя развлекать. Ты все еще любишь, когда люди счастливы, ты узнаешь их лица, узнаешь их отношение к тебе. Просто вспомни, что ты обещала матери. Ты помнишь, Сэм? Ты обещала всегда улыбаться, что бы ни случилось. Пускай твое сердце разбито, пускай ты все чаще и чаще думаешь о том, что случилось с твоей мамой. Просто улыбайся, Сэм, жизнь прекрасна.Делаю глубокий вдох, откладывая подушку, и напрягаю мышцы живота, чтобы помочь себе привстать, садясь вертикально. Вот так, Сэм, это уже прогресс. Свешиваю ноги с края кровати, оттягивая края свитера и сжимая их в кулаках. Становлюсь ногами на ковер, выпрямляясь, а затем делаю шаг вперед. Уже лучше, Санни. Подхожу к окну, раздвигая жалюзи ломкими и холодными пальцами. Апельсиновые солнечный лучи касаются верхушки деревьев, раскрашивая небо в нежно-персиковый. Это... это же рассвет, да? Ты помнишь, как тебе нравилось встречать рассвет, Сэм? Помнишь, как это наполняло тебя теплом и светом? Ты помнишь, Сэм? Невольно улыбаюсь, ощущая, как по телу разливаются остатки тепла. Конечно я помню.

Это источник моего тепла. Солнышко.Немного медлю, закусывая губу, а затем разворачиваюсь и направляюсь в конец комнаты, где на полу стоят мои кеды. Обуваюсь и завязываю шнурки, затем спешно снимая свое желтое пальто со спинки стула и набрасывая его на плечи.Хватит лежать, Сэм. У тебя есть еще пятнадцать лет. Это довольно много.

Ходи, пока еще можешь.

Помни, пока у тебя не отобрали память.

Радуйся, пока есть чему, пока умеешь.Живи. У тебя не так уж много времени на жизнь.Дергаю за дверную ручку, выскальзывая за дверь и оглядываясь. Не хочу, чтобы бабушка нервничала, потому заранее написала ей письмо, где сказала, что пойду встречать рассвет, и оставила его на столе. Иду вдоль коридора, направляясь к лестнице, а затем спускаюсь вниз, резко цепляясь руками за перила, потому что довольно неуклюже запутываюсь в собственных ногах. А дальше будет только хуже. Я помню, как ходила мама. Едва ли совершала шаг. А потом бабушка купила инвалидную коляску... Так, все, Санни. Хватит. До такого состояния у тебя еще есть пятнадцать лет. Пятнадцать же? Ведь так? Умереть в тридцать не так уж плохо. Это среднестатистическая середина возраста человека. Просто так случается, Сэм. Люди болеют. Люди умирают. Это нормально. Смирись. Пора бы уже. Прячу руки в карманы, прищуриваясь. Солнце за окном кажется слишком оранжевым, как если бы оно не вставало, а садилось. Тебе так только кажется, Санни. Скоро Глория позовет тебя на завтрак, и ты снова начнешь есть, улыбаться. Ты начнешь жить. Будешь просто продолжать жить.

Спускаюсь на первый этаж, чуть опуская голову вниз, когда замечаю Райли в другом конце коридора, разговаривающую с Глорией. Ускоряю шаг, спешно скрываясь за рядом высоких вазонов, стоящих вдоль стенки дальше по коридору, и направляюсь к выходу из здания. День встречает меня мурашками на коже и чем-то схожим с покалыванием где-то между лопаток. Кончики пальцев даже в карманах начинают мерзнуть, потому сжимаю их в кулаки. Вжимаюсь в плащ, понимая, что нужно было надеть на себя еще один свитер. Холодно, пар валит изо рта, вьется змейкой куда-то ввысь, растворяясь. Спешу уйти в сторону от вымощенной брусчаткой тропы, ведущей в парк, и взгляд невольно цепляет то самое место, где Дилан попросил меня с ним потанцевать, где мы просто лежали на траве в последний теплый день осени. Где он впервые меня поцеловал, а я ему ответила. Место, где я впервые потеряла саму себя, отдала все, что имела, все свое тепло и весь свой свет. Быть может, у солнышка есть еще тепло? Для меня. Мне много не нужно. Всего чуть-чуть, горсточка тепла. Остальное все для Дилана. Ему тепло нужнее. У него не затянувшихся шрамов на сердечной мышце гораздо больше.

— Так-с, Сэм... — говорю сама себе, сворачивая за угол здания.Под ногами шуршит опавшая и мокрая листва, не успевшая толком высохнуть после ливней. Земля влажная, пачкает носки моих синих кед грязью. Оглядываюсь, чтобы никто за мной не шел. Бабушка будет снова недовольна тем, что я ушла. А я даже не помню, как проснулась этим утром, и что мне снилось... Касаюсь пальцами сетчатого забора, на котором висит табличка "Осторожно! Высокое напряжение", хотя на деле это не так, ток отключили после несчастного случая с одним из пациентов санатория. Нахожу место, где сетка забора отходит от вколоченных в землю железных балок, и перелажу на территорию леса, ускоряя шаг, чтобы затеряться среди деревьев.Ты ведь помнишь, как туда добираться, Санни?Окидываю взглядом деревья на предмет одной широкой ели. Она мне служила ориентиром. Хмурюсь, когда небо почему-то начинает становиться темнее вместо того, чтобы светлеть, сменяясь лазурным на светло-голубой. Словно солнце действительно заходит, а не поднимается ввысь. Будто я перепутала время суток. Вверх тормашками все пошло. Убеждаюсь в том, что вечер опускается на плечи через пару минут. Следовало бы развернуться и вернуться обратно в санаторий, что я и принимаюсь делать, но по пути обратно не могу узнать деревьев. Стоп, я же свернула налево? Зачем я это сделала, потому что мне нужно было свернуть направо?

Черт.

Блиииин.Все как у нее, да? Как у мамы? Потеря ориентации в пространстве?

Та-а-ак. Мысли логически, Брайт. Ты это умеешь. В какой стороне находится север? Посмотри на мох на деревьях и разберись. Останавливаюсь, оборачиваясь вокруг себя, пытаясь отыскать тропу, которой пришла. Ну прекрасно, не хватало еще заблудиться. Вечером. Когда темно и холодно. Когда в лесу ты совсем одна. Когда больше не можешь доверять самой себе, ведь именно тебя сподвигло "встречать рассвет" вечером. Именно ты виновата в том, что заблудилась.— Ладно, — вздыхаю, ставя руки на талию и переминаясь с ноги на ногу. — Ладно, — повторяю, сама не знаю, зачем. Словно кто-то меня услышит и решит указать мне верный путь. Вот дурная, ну.Откидываю светлые волосы с плеча, выбирая тропинку, которая уведет меня вправо. Я не совсем уверена, что это правильно, просто небо в той части леса светлее, чем за моей спиной.

Мембраны и барабанные перепонки улавливают странные звуки, раздающиеся за моей спиной. Треск сухих веток, как будто кто-то на них наступает, кто-то тяжелый и габаритный. Кто-то есть за моей спиной. Замираю на месте, так и задерживая стопу в паре сантиметров от поверхности земли. Я отчетливо слышу чье-то громкое и не совсем человеческое дыхание сзади. Благо, оно не "согревает" мне спину и затылок. Дыхание с присвистом, от которого по коже пробегаются мурашки. Много мурашек. Целый океан, который накрывает волнами таких мурашек. Коленки трясутся как-то и дыхание сбивается. Медленно поднимаю взгляд от земли куда-то впереди себя. Может, это олень, и я зря переживаю? Может, это что-то обычное, и все внутри меня зря обрывается? Ку-ку, Сэм, это дикий лес. Хрен знает, как далеко ты отошла от санатория. Думала, это пять минут? Ага, а кажется, что ты бродишь по лесу все полчаса. Жмурю веки, стараясь дышать как можно тише, сжимаю холодные пальцы в кулаках, собирая остатки храбрости, а затем аккуратно и очень медленно переминаюсь с ноги на ногу, с носка на пятку, разворачиваясь и замирая на полуобороте, услышав рев, от которого меня аж передернуло. Олень? Какой, к херам, олень, Санни? Олени так не ревут. Кажется, левый глаз охватывает нервный тик, и я полностью задерживаю дыхание, поворачиваясь к зверю. Медведь. Огромный, коричневый и выглядит отнюдь не так дружелюбно настроено, как показывают в фильмах и передачах про дикую природу. В дикой природе нет "добрых" плюшевых мишек. В дикой природе есть реальный зверь, которому глубоко плевать на твои проблемы, у него одна цель: утолить свой собственный голод. Вот тебе и прогулка, Сэм. С медведем. Почему-то сейчас приходит в голову мысль о том, что я, должно быть, сплю, что все это мне только снится. Мне снится, что я больна, что по этой причине не могу быть вместе с человеком, которого я лю... Люблю? Мне снится, что мама умерла у меня на глазах, а папы не было рядом все эти годы, чтобы поддержать. На самом деле я сейчас себя ущипну и проснусь, да? Я проснусь в объятиях Дилана, сонно навернувшего на себя все одеяло, поцелую его вздернутый нос, который он будет морщить, что-то бормоча себе под нос. Я проснусь, а затем спущусь на кухню, откуда доносится аромат бабушкиных блинчиков с кленовым сиропом и медом. Проснусь и увижу, как мама сидит у окна и пьет чай, читая книгу, и она будет абсолютно здоровой, она будет живой. Я проснусь и поцелую поросшую щетиной щеку отца, веля ему побриться, улыбнусь ему так, как будто не ненавижу его всем, что есть во мне. Я проснусь счастливой. Я ведь проснусь?Хватит, Санни Брайт. Нашла время, когда мечтать. Особенно о такой жизни, которой никогда у тебя не будет. Особенно о том, чтобы встречать с Диланом рассвет в одной кровати и целовать по утрам его веки, его тонкие и длинные пальцы, теряясь где-то в его взгляде глаз цвета виски. Особенно о Дилане. Тебя сейчас схавают. Сожрут и костей не оставят. И не посмотрят на то, что у тебя на глаза от страха наворачиваются слезы.

Ты не спишь, Сэм.Это реальность.— Твою же... — тихо слетает с моих уст.Твою. Же. Мать.Делаю неосознанный шаг назад, пятясь, и ветка под моей ступней ломается с громкий треском, что, кажется, только сильнее начинает выводить из себя медведя. Глаза у него какие-то недобрые. Не нравится мне, как он на меня смотрит. Не нравится, как он громко дышит, отчего все во мне кричит благим трехэтажным матом при том, что стараюсь не сквернословить. Не нравится мне то, как он делает корявый шаг мне навстречу. А затем еще один. И еще. Ой, как мне это не нравится...— Т-тихо, — голос дрожит, и я снова делаю мелкий шаг назад, как-то на автомате выставляя перед собой руку, как щит. Правильно, Брайт. Отгрызть, так лучше руку.

Медведь издает еще один рык, после которого сохранять относительное спокойствие мне уже не удается. Набираю полные легкие воздуха, от страха просто не удерживая собственный крик. Чего ты стоишь, как вкопанная?! А ну, делай ноги отсюда, пока можешь!

Резко разворачиваюсь, принимаясь бежать вперед, не важно, куда, просто подальше от него. Или стану сегодня чьим-то ужином. Едва ли не падаю на землю, зацепившись ногой о выступающий из-под земли корень. Кажется, слезинки скатываются по вискам, скрываясь где-то в светлых волосах. Каждый вдох дается мне с невероятным трудом, он шумный и тяжелый. Я не хочу быть съеденной медведем. У меня... У меня есть еще пятнадцать лет на жизнь. Пятнадцать лет на прекрасную жизнь. В боку колет, но не замедляюсь, слыша треск веток за моей спиной и тяжелое приземление лап на землю. Он следует прямо за мной. Оглядываюсь, цепляя заплывший силуэт фокусом глаз. Разворачиваюсь, тут же жмурясь, когда сухая ветка ударяет мне по лицу, царапая кожу. Под ногу попадается острый камень, о который я уже и впрямь спотыкаюсь, падая, не сумев удержать равновесие. Мое тело принимается скатываться вниз по склону на еще один уровень леса, останавливаясь, когда высокий дуб становится мне препятствием, и я ударяюсь о него спиной.

Издаю слабое кряхтение от боли, ощущая, как ноет лодыжка, как огнем горят стертые в кровь ладони и лицо. Сплевываю попавшую в рот сырую грудочку земли, все еще чувствуя ее вкус на корне языка. Широко распахнутыми глазами окидываю местность, едва ли моргая мокрыми от слез длинными ресницам. Молодчина, Санни Брайт. Просто молодец. Сжимаю грязными от крови и мокрой земли руками листву на земле, пытаясь встать, а потом издаю писк, ощутив боль в лодыжке. Хруста не было, но вывих, кажется, гарантирован. Опавшие листья зацепились за мои волосы, за желтое пальто, я вся продрогла до мозга костей, а руки настолько холодные и онемевшие, что практически утратили чувствительность. Пытаюсь кое-как отползти в сторону, замечая под дубом углубление, в котором можно спрятаться. Издаю тихие стоны, все перед глазами плывет от слез. С горем пополам залажу в углубление под корнями дерева, сжимаясь в ком от холода. Становится совсем темно. Совсем холодно. И дождь, кажется, начинает накрапывать. Моего пальто совсем не хватает, чтобы согреться.

Я совсем здесь одна. В лесу. Ночью.И мне так страшно... Так больно. Так холодно.***От лица Дилана.Один. Два. Три.