#31 (1/2)

Есть в этом тихом месте что-то, позднее думает Стефани, что немножечко сводит с ума. Может быть, это странное чувство незащищенности, слабости, что преследует от самого Нью-Йорка. Может быть, это подкрадывающееся маленькими шажками горькое ощущение проигрыша, которое приходит после невыносимых тренировок и отточенных почти до мастерства движений. Или, может, это странное, поглощающее самые остатки позитива взаимодействие или просто существование плечом к плечу с людьми, которые больше не походят на тех, что были в городе, с тобой в одной аудитории на занятиях.

Что бы то ни было, решает Стефани, но какой-то день просто взял и перевернул всё с ног на голову. Такие, как она — ребята, рождённые с чувством самоуверенности и живущие в лучшем районе Нью-Йорка всю жизнь, возможно, чуть более сумасшедшие.

Иначе и не объяснить, почему она вдруг подрывается с кровати ещё глубокой ночью и вплоть до восхода солнца продолжает метать дротики в дартс в старом амбаре за домом, детально продумывая план того, как она сначала встряхнет каждого из братьев, а потом будет наблюдать за тем, как каждого Пурпурного Дракона засаживают за решётку.Стефани хочет вернуться в Нью-Йорк, потому что она Браун и это никогда не подводило. Вся семья — члены Совета города: это максимальный уровень защиты. Правда, где-то в глубине души она понимает, что, может, её самоуверенность — попросту обманчивое чувство. Стеф не видела врага в лицо, но безумно хочет с ним разобраться — это сродни глупости, если честно, и она в этом упрекала Рафаэля. Но сама рвётся в бой, в точности как и он.

Раф ведь был прав, сказав, что они похожи.

Стефани чувствует это каждый раз, когда Донателло делает им одинаковые замечания. Только реакция совершенно разная — Раф показывает средний палец, а она закатывает глаза, потому что, ну, кто вообще будет слушать Дона? Он такой высоконравственный мученик, что ему просто хочется врезать. Стеф иногда кажется, что из всех них её может тормознуть только Леонардо — такой весь из себя благородный, надменный. Корону забыл надеть, его бы тогда Пурпурные не тронули даже — наверняка подумали бы, что у парня проблемы с головой.

Нет, Стефани никогда не думала о нём плохо, но уже на протяжении нескольких часов она наблюдала за тихой Кейт и долго сдерживала себя от того, чтобы поговорить с Леонардо уже лично. Радикально. Стеф умеет и иногда резко действовать очень даже надо. Сейчас же её останавливали только ночь, проведённая практически без сна, и голодный желудок.

Да и молчаливый Лео — плохой Лео. Она знает.

Сегодня утром, практически на рассвете, уехали Кейси и Эйприл. Решили проверить обстановку в городе, и Эйприл пообещала обязательно позвонить, если они заметят что-то слишком неладное. Джонс даже пообещал вломить каждому Пурпурному Дракону, оказавшемуся у него на пути, и после недолгого прощания и парочки наставлений они расстались.

Сейчас впервые за несколько дней светло-розовые лучи прорезают стальное небо, и погода становится необыкновенно приветливой по сравнению с последними неделями. Стефани жмурится, глядя на солнце, и, кое-как абстрагировавшись от проблем, жалеет, что у неё нет чёрных очков. Рядом с ней привычным с тихим скрипом открывается дверь, и Сьюзан, кивнув в качестве приветствия, присаживается на крыльцо, параллельно что-то печатая в телефоне. Стефани ещё минуту смотрит на новую знакомую и уже собирается что-то спросить, но не делает этого. На улице вместе с ними оказывается Микеланджело и напевает что-то веселое вплоть до того момента, пока вышедший следом Донателло не задевает его плечом случайно и, извинившись бегло, чиркает зажигалкой. Проходя мимо Сьюзан, Дон сбавляет шаг на мгновение и тихо здоровается с ней. А Сью это даже кажется лёгкой неожиданностью, потому что Донателло обычно бывает настолько погружён в себя, что не слышит ничего, даже не видит практически никого. Она смотрит в его сторону ещё пару минут, но отвлекается на негромкий скрип двери, что раздаётся позади.

Стефани замирает при взгляде на Кейт. Сьюзан оборачивается полностью на подругу, Микеланджело скрещивает руки на груди, и они, все втроём, перестают дышать. Кейт кивает; слабая, усталая улыбка появляется на её лице, когда Сью предлагает ей присесть рядом. Стеф позади делает жест Майки, чтобы даже не пытался сейчас как-то шутить, да и, если честно, она сама не знает, что сказать. Ей уже второй день кажется, что если хоть одна фраза, касающаяся недавних событий, будет брошена очень неосторожно, Кейт впадёт в ещё большую апатию. У неё есть одна странная особенность, неимоверно причиняющая ей боль — она очень болезненно переживает негативные эмоции других. Кейт смотрит на потерянного Донателло, и, когда Стеф может просто похлопать его по плечу и уйти, а Сью молча постоять с ним, то сама Остин глубоко ощущает горечь этого безысходного положения. Злобный Рафаэль бесит не менее злобную Стефани. Сьюзан привыкла, и ей условно комфортно. Кейт страшно видеть его таким, и это, действительно, бьёт по ней. Микеланджело своими фразами и юмором ситуацию усугубляет, а Леонардо зря родился.

Стеф с такой силой сжимает пальцы в кулак, что ногти больно вонзаются в кожу, и она позволяет себе негромко выругаться. Сьюзан оборачивается первой, в усталом взгляде пробегает тень немого вопроса, но Стефани просто пожимает плечами — ничего страшного не произошло. Сейчас ничего хуже, чем потерянная Кейт, не случится, и даже Сью, следящая за состоянием парней, думает о подруге намного чаще. Стеф же думает о том, что Лео не делает это нарочно — он так не умеет. В его сознании мысли о той, кто, несмотря собственный на страх, вытащил его, исчезают или, по крайней мере, не кажутся ему столь важными. Наверняка он думает, что обо всём можно просто взять и умолчать — они, девочки, сами отстанут и всё наладится. Можно будет дальше ходить мрачнее тучи и получать железкой по голове в тёмной подворотне.

Стеф даже как-то допустила мысль о том, что можно ведь и правда уйти. Отдалиться от них, раз уж они сами хотят подобного. Но потом Дон вслух обмолвился о том, что в этом больше нет смысла. Их видели вместе, а Караи очень любит давить на людей, делать больно.Стефани понимает, во что это может вылиться, и мысленно умоляет Бога, чтобы хоть Эмили не взбрело в голову искать их. В таком случае, она сможет держаться подальше от этих ужасов.

Когда они вернутся — если вернутся — в город, Стефани всё расскажет ей, так как наверняка Эми волнуется. Стеф не собирается врать подруге, просто мягко намекнёт на то, что они познакомились совершенно не с теми ребятами. С обычными подростками Нью-Йорка такое не происходит, а Стефани задолбалась ждать и резкими взглядами пробивать эту отвратительную холодность Леонардо.

Поэтому Стеф мысленно даёт ему пару часов.

В противном случае, она будет действовать своими методами. А эти методы никому, кроме неё, не нравятся.Единственным приятным моментом становится постепенно пробивающееся сквозь тяжёлые облака солнце, и его лучи, алыми отблесками отражающиеся от крыши, заставляют жмуриться.

Все молчат, даже Микеланджело, но молчание это не кажется напряжённым. В воздухе висит лишь усталость, разбавляемая лёгким умиротворением. Тяжесть погоды исчезает в утреннем солнечном свете, и даже глухой, тёмный лес, окружающий ферму, становится более приветливым.

Сьюзан прикрывает глаза и кладёт голову на плечо Кейт, таким образом выражая поддержку. Микеланджело настороженно смотрит на Стефани, чьё выражение лица изменилось в долю секунды, стоило только вновь подумать о его старшем брате. Она даже ловит себя на мысли, что неплохо бы сюда Эйприл вернуть — она всегда даёт верные советы, и Стеф не приходится думать самой, хотя, в конечном итоге, она всё равно делает по-своему.

Она внезапно отвлекается на ?оу?, брошенное Микеланджело. Сьюзан оборачивается, а у крыльца очень быстро оказывается Донателло, когда на территорию въезжает элегантный чёрный автомобиль. Кейт молча следит за тем, как он медленно останавливается. Плавно гаснут фары, но за тонированными стёклами водителя практически не разглядеть. Кейт с недавних пор очень не любит чёрные седаны. Она даже не реагирует на вопрос лучшей подруги, и Сью, немного подозрительно прищурившись, кивает Донателло, как бы спрашивая: а что, собственно, происходит?

Дон задерживает взгляд на девушке, огонёк сигареты тлеет, и пепел падает на промёрзшую землю под его ногами. Чёрная дверь хлопает, и при виде выпорхнувшей из автомобиля Эмили Стеф с крыльца спускается самая первая, хотя внутри чувство радости бьётся с таким же сильным чувством подступившей горечи — теперь во всей этой истории ещё и Эми. Назад дороги уже нет.

— Ребята! — Эмили набрасывается с крепчайшими объятиями на Стефани с Кейт. — Господи!

Внутри теплотой разливается приятное облегчение, будто с появлением светловолосой Эми солнце сильнее начинает пробиваться через тягучие облака. Оно даже греет, и зимний уличный холод уходит на второй план.Или же это просто сама Эмили и всё дело исключительно в ней.

Следом с крыльца спускаются уже остальные, и только Хамато Йоши всё ещё стоит у машины.

Она сильнее обнимает обеих, неразборчиво проговаривая что-то вроде: ?Боже-как-хорошо-что-вы-живы-в-городе-такой-ужас-творится-Боже?. Стеф, если честно, половину разобрать не может, она лишь обнимает в ответ подруг. Знает же, что Кейт такого тепла сейчас очень не хватает, да и сама бы не отказалась, потому что у Эми это отлично получается. Одна её улыбка — и у тебя поднимается настроение. Один заботливый взгляд — и ты чувствуешь, что всё наладится. Одно объятие — ты как будто бы в коконе, и тебе невероятно уютно от мысли, что люди могут быть такими солнечными, даже когда вокруг всё медленно-медленно рушится.

Когда Эмили отстраняется, Стеф замечает на её глазах слёзы, но в противовес им у блондинки всё равно хаотичные, порывистые движения.

— Вы в порядке? — взволнованно обращается она к Кейт, а потом, не получив ответа, быстро поворачивается к Сьюзан. — Они в порядке?

— Эми, мы здесь стоим, — подаёт голос Донателло, на его лице появляется лёгкая улыбка из-за её искреннего взволнованного бормотания. — И мы все в порядке.

— Правда?

— Правда, — отвечает Дон, решив немного соврать, чтобы слишком не беспокоить Эмили.— Бедняжки, — на выдохе произносит она, смахивая с лица слезинки, но, когда хочет обнять Донателло, тот отходит на шаг назад.

Он отводит взгляд немного виновато, потому что в прошлый раз, когда до него дотронулись, ему стало больно. Любое прикосновение — точно бы тонкая иголка, вязко входящая под кожу. Ночью становится ещё хуже, потому что из-за дурацких ран и бинтов у него не получается заснуть, а когда это, в конечном итоге, выходит, Дон тут же резко раскрывает глаза и подскакивает от подступившей боли.

На кухни уже не осталось кофе, и только у Сьюзан получается дотрагиваться так, чтобы он ничего не чувствовал.

Эмили видит под его глазами глубокие синяки, которые даже не могут скрыть линзы очков. Сердце внутри начинает биться сильнее, потому что она понимает, в каком он состоянии. У Кейт и стоящей рядом Сьюзан нет никаких травм — по крайней мере так ничего не видно. У Стефани на щеке две неглубокие царапинки, а Микеланджело машинально потирает шею, смотря на девушку. Неудивительно. Он единственный, кто не выглядит помятым, потому что Эмили видит всё — недосып и усталость в глазах Сьюзан с Донателло; вялость в движениях Кейт и отчуждённость Стефани. Майки всегда ловко уворачивается от проблем — его не сбить. Но Эми всё равно подходит к нему. Тёплые ладони проходятся по его спине, провоцируя быстрые мурашки, и на секунду Майки кажется, что мир сейчас с щелчком остановится, если Эми обнимет его ещё крепче.

Правда, этого не случилось.

То есть, объятия крепче так и не стали. Эмили шумно выдохнула — её дыхание на долгое, тягучее мгновение коснулось его кожи — а потом девушка вдруг отстранилась. То ли подумала, что достаточно, то ли раздавшийся позади лай Брюса напугал её.

Хамато Йоши, выпустив добермана, размеренным шагом направляется к ним, и Эми думает: вот бы ей такую стрессоустойчивость и непоколебимое спокойствие, потому что у неё не получается стоять ровно. Дрожь ведь проходится по всему телу — всю дорогу сюда Эмили и глаза не могла сомкнуть. Внутри сердце било так сильно и больно, как этого не происходило никогда, а сейчас при виде потрёпанных друзей волнение всё равно не собирается исчезать.

С другой стороны, за эту долгую минуту что-то меняются — все это замечают. Нельзя не заметить. То, как Кейт ловит пулей летящего к ней Брюса, впервые за столько времени демонстрируя человеческие, по-настоящему радостные эмоции. Кажется, даже в глазах появляется тот самый блеск, который исчез уже очень давно, и только у Сью получается разглядеть его. Вспомнить прежнюю улыбку давней подруги и улыбнуться самой, следом произнося как-то даже обыденно:— О, Брюс.

Но этот тон для остальных выглядит обыденным. Сьюзан отлично сдерживает эмоции, когда внутри так и хочется дать волю радости.Пёс покойного дяди Кейт когда-то. Сейчас же верный пёс своеобразного парня с мрачным прошлым и не менее мрачными братьями.

— Ну, а ты его откуда знаешь?! — восклицает Микеланджело, глядя на девушку крайне удивлённо.

Сьюзан замысловато пожимает плечами. Брюс не собирается отходить от Кейт, и Сью даже невольно представляет встречу Рафаэля, который ещё вчера собирался вырезать целый батальон Пурпурных, со своим доберманом, который, в итоге, оказался невредим. Может, конечно, парочка царапин будет, но неглубоких. Никакая из них не переплюнет шрам на его носу, полученный ещё где-то год назад, когда Брюс сцепился с гигантской злобной овчаркой и элитным отрядом Клана Фут.

И пока Сьюзан внутренне радовалась за подругу, чёрный доберман демонстрировал отличное умение усидчивости и терпения — к Кейт присоединилась Эмили, и они гладили его, о чём-то тихо переговариваясь. Хамато Йоши, в свою очередь осторожно похлопав парней по плечам, серьёзно спросил, больше обращаясь уже ко всем присутствующим:— А где Леонардо и Рафаэль?

Сразу ответа не последовало. Стефани при упоминании обоих, видимо, очень хотела высказаться, но Донателло, поняв ситуацию, опередил её:— Рефлексируют.

Кейт, усилием воли отбросив мысли об обоих, продолжала медленно гладить Брюса, ощущая, что становится легче. Сердце внутри не обливается кровью, потому что взгляд добермана действует как настоящее успокоительное. А через несколько секунд ей, действительно, становится намного лучше, и она начинает улыбаться, когда Брюс прислоняется мокрым носом к её ладони.

... Рафаэлю снятся злобные, чуть ли не дышащие огнём чёрные доберманы, сменяющиеся летающими драконами и темнотой, пронизанной пулями и острыми ножами. Во сне Раф чувствует, что его словно толкают-толкают-толкают, и от этого ощущения избавиться не получается. Он пытается дёрнуться, но все движения слишком скованы, чтобы даже просто повернуть голову. Единственным правильным и весьма неожиданным вариантом становится немедленный порыв, при котором Рафаэль живо раскрывает глаза, подскакивает с дивана так резко и неожиданно, что Сьюзан, придерживающая будящего хозяина Брюса, даже тихо охнула.

Доберман сидел рядом со старым диваном, одна лапа упиралась в подушку, а взгляд был беспокойным. Рафаэль хотел встать на ноги, но не смог. От боли он зашипел, его перебинтованные плечо и левый бок налились кровью. Вместо этого он подался вперёд, преодолевая жуткие болезненные ощущения, и Брюс, мгновенно поняв Рафа, сделал небольшой шаг в его сторону, а потом, немного подождав, так налетел на него, что парень только каким-то неимоверным усилием воли стерпел очередной приступ боли. Улыбнулся. Не кровожадно. Не насмешливо, а именно искренне, зарываясь пальцами в короткую чёрную шерсть. Брюс едва ли не скулил. Раф жмурился от боли через улыбку — непривычно видеть его таким после того, как он хотел всем головы оторвать. Сьюзан это качество в нём порой удивляло.

— Брюс, давай, спокойно, — позвала она, присаживаясь на край дивана. — А то убьёшь его до того, как он оклемается.

На своё имя доберман всё-таки обернулся. Правда, ненадолго.

— Порядок, — покачал головой Рафаэль, с особым энтузиазмом почёсывая его за ушами. — Брюс, не слушай её.

Сьюзан только и улыбнулась устало, следя за тем, как вся резвость Рафа спадает на ?нет? при виде добермана. Надо думать, если бы какой-нибудь Микеланджело полез к нему обниматься сейчас, то непременно покинул бы комнату через окно. Иногда даже кажется, что к Брюсу отношение Рафаэля человечнее, чем к самим людям. Сью замечала это много раз. Ведь даже так Раф мог ей все уши прожужжать про то, какой Брюс крутой, и вместе с этим ни слова не сказать о его родных братьях. Сью лезть с расспросами не собиралась — на Рафаэля ни в коем случае нельзя давить, поэтому приходится довольствоваться малым.

Так, наконец-то отпустив Брюса, Раф решает быстро встать и поскорее накинуть на себя что-нибудь тёплое, но, когда поднимается на ноги, что-то выстреливает внутри, и он, смачно выругавшись, валится обратно на диван, лопатками больно врезаясь в жёсткую спинку.— Тише, — предупредила Сьюзан, присаживаясь со стороны его раны и направляя свет настольной лампы на бинты. — Тебе лучше так резко не дёргаться.— Пурпурным Драконам лучше не попадаться мне на глаза. Поверить только, — сквозь плотно стиснутые зубы произнёс он, позволяя Сью прикоснуться к себе холодными руками. — Они же реально выстрели в меня! Идиоты, — выпалил он и шикнул, когда девушка чуть надавила на его плечо. — Кретины. Тупоголовые болваны. Найду их — заставлю жрать собственные органы.

Сьюзан скептически наблюдала за его злобными порывами, изредка поднимая взгляд на его лицо и стягивая последний слой бинтов. Когда же она отложила ткань в сторону, единственная вещь, которая могла, в принципе, порадовать, это полная остановка крови. А так рана выглядела паршиво. Кожа неплохо стянулась к самому центру, образовав уродливый рубец. Прекрасное напоминание о том, что неуязвимых людей не бывает.

Брюс покорно ждал, пока Сьюзан закончит, как и Рафаэль. Им порой очень не хватает спокойствия, так что Сью даже рада побыть в такой обстановке. Да и сам Раф. Когда у них в последний раз выпадала возможность вот так просто побеседовать? Они часто заняты, в их родном городе постоянно происходит что-то ужасное. Полицейские патрули на улицах не способствуют приятной атмосфере.Рафаэль хранил подозрительное молчание. Впервые за столь долгое время он чувствовал, что простые прикосновения — приятно. Просто лёгкие касания рукой.

Сьюзан казалось, что Раф просто не любил этого, но сейчас, видимо, та тонкая грань стёрлась, и он даже прикрыл глаза на мгновение. Сью смотрела на его ресницы, брови. Пара ссадин на лбу, тонкие ниточки царапин на скулах, но идеально ровный нос — видно семейное сходство. Рафаэль резко раскрыл глаза, ладонью коснувшись правой стороны лица, и тут же отдёрнул руку, словно ошпарился. Даже отсюда, в отражении зеркала, стоящего поодаль, отлично видно этот яркий красный след.— Стеф, — протянул Раф, опасно понижая голос к концу имени. — Руки бы ей вырвать.— Она ударила тебя по лицу, — констатировала Сьюзан.— Да, — нехотя признался парень, жмурясь от жгущей боли. — Несильно я ей нравлюсь.

— Намёк понят, — Сью улыбнулась, протягивая ему пустую бутылку.

Рафаэль, покрутив её в руке и мрачно глянув на белую надпись ?виски?, приложил холодное стекло к скуле. Поднял взгляд на Сьюзан, и заметил, что улыбка-то никуда вовсе не пропадает. Напротив, ей эта ситуация кажется какой-то забавной, а Раф пытается вспомнить девчонок, которые, действительно, больно бьют. Теперь короткий список пополнила Стефани, чей инстинкт самосохранения, видимо, давно атрофировался.

Рафаэль хмыкнул.

— Ты здесь всего лишь день, и уже смеёшься надо мной?

— Нет, я уже давненько над тобой смеюсь, — заметила Сью, заботливо смотря на него. — Просто мы не виделись.Брюс последил за тем, как Рафаэль поставил пустую бутылку на пол, и почувствовал, видимо, как меняется настроение парня. Как Раф становится более умиротворённым и тёплым, что в корне отличается от его обыденного состояния. И Брюс чувствует это каждый раз. В такие моменты у Рафаэля меняется ритм сердцебиения. Его взгляд не выражает той обыденной наглости, и парень становится по-настоящему расслабленным. То, что совсем не вяжется с тем, вспыльчивым Рафом.

— Ты хоть представляешь, как я скучал по тебе?Выдержав небольшую паузу, Сьюзан мягко обнимает его в ответ, словно подобным образом передавая Рафу весь свой извечно спокойный настрой, которого ему так не хватает.

— Поверь мне, я знаю — соглашается она, прикрыв глаза на мгновение, и когда буквально ощущает слабую улыбку Рафаэля, отстраняется и ловит слегка удивлённый взгляд карих глаз на себе. — Но всё-таки что ты сделал?