Глава пятая - Ложь (2/2)

Когда с едой боле-менее закончили, Клара и Мия со всеобщего одобрения увлекли Пустого "репетировать". Сюжета истории, которую девчонки с увлечением разыгрывали с помощью тех самых фарфоровых кукол и десятка самодельных статистов, жучок так и не понял, даже несмотря на то, что ему в нем отводилась далеко не последняя роль. И не понятно, то ли театральное искусство все-таки не было сильной стороной Сосуда, то ли правда история успела несколько раз кардинально измениться. Впрочем, это не помешало им всем получить удовольствие от игры, и вернуться к реальности жучишек заставили только сестры, зовущие всех ужинать.

Мия громко сокрушалась, что совсем не осталось времени, и они не смогут показать свой, несомненно, шедевр благодарной публике. Сестры наперебой уверяли ее, что гастроли еще не кончились, и завтра они обязательно оценят старания младших.

Мила с заболевшими девочками так и не вернулись ни к ужину, ни к ночи, когда притихшие и вымотанные жучишки привычно разложили свое гнездо из матрасов, собираясь отойти ко сну. Девочки нет-нет да поглядывали на дверь. Ждали. До последнего ждали, что старшие сестры с минуту на минуту войдут в дом, усталые с дороги, с подпорченным болезнью настроением, но уже идущие на поправку. Никто не говорил этого вслух, но мысль витала в воздухе, такая плотная и материальная, что казалось, ее можно было бы ухватить руками. Кроха даже попытался украдкой потрогать что-то невидимое, словно повисшее над головами, но закономерно не достиг успеха. Зато жучишки, заметившие странное поведение их маленького гостя, с легкой подачи впечатлительной и пугливой Сони, она была лишь немного старше близняшек, тут же вооружились щетками, швабрами, сковородками и половниками, вознамерившись сообща отбиваться от привидений. Пищащих то ли от страха, то ли от восторга Клару и Мию, вместе с совершенно растерявшимся жучком, сунули в центр круга, ощетинившегося "смертельно опасными" для блуждающих духов "оружием".

Ажиотаж с духами стих только когда Кристалл в знакомой сонной манере предложила продолжить игру в Сказку. И чтобы быть совсем честными, рассказать Жужжке, что он пропустил с последнего визита. Это было мудрым решением, ибо девчонки, позабыв о страхе перед призраками и о тягостном ожидании, принялись наперебой делиться последними приключениями О'Гейр и освобожденного ей из Бездны и отвергнутого всеми принца. Жучок терпеливо слушал, а сестры, утомленные как дневными заботами, так и вечерней беготней, постепенно выключались из рассказа, засыпая.

Под конец бодрствовала только Кристалл. Она заботливо поправила одеяла уснувшим сестрицам и притушила ночник, накрыв его колпаком из свернутого пирамидкой листа и, поманив тихонько выползшего из гнезда жучка, вышла на крыльцо.

— Прости, сегодня очень шумно было, — улыбнулась сказочница, кутаясь в явно заранее припасенный плед. — Тебе не было больно, когда они кричали?

Полый покачал головой, решив не задавать вопросов о том, почему жучиха думает, что от шумного веселья ему может стать больно. Скорее всего, Сериз рассказала Миле о способности крохи чувствовать других жуков, та передала остальным, а они неправильно поняли. Да даже если дело и не в заботливой без меры гусеничке, речь шла о Кристалл — она вполне могла просто опять "угадать".

— Славно, — сказала меж тем девочка, садясь на ступеньку, как маленький нахохлившийся детеныш. — Я пыталась поддерживать порядок, как Мила, но девочки тогда начинали ругаться или плакать. Некоторые даже хотели отправиться искать ее на Перепутье. Не думаю, что это хорошая идея.

Кроха кивнул и сел девочке под бок. Подаренную куклу-принца, подражая близнецам, он усадил рядом с собой, так что теперь на крыльце сидело сразу три разновеликих жучка, и можно было представить, что они все из одного семейства. Если напрячь воображение. Очень-очень напрячь воображение.

Скосив глаза на куклу, Кристалл тихо хихикнула.— Вижу, вы уже подружились, — с улыбкой сказала она. — Я рада. Жучок постучал себя по груди, показывая, что тоже безумно рад. Подумав немного, он покопался в суме, вновь извлекая слегка замусоленный в глубине кармана лист с завернутым в него восковым карандашом. "Маленький брат," — написал Сосуд и передал лист девочке. Называть куклу братом было безумно глупо, пусть даже другие девочки постоянно делали что-то подобное со своими игрушками. С другой стороны, разве он сам не является такой же куклой, разве что сделанной чуть более искусно? И раз остальные видят в нем живое существо, то почему нельзя разглядеть таковое в милом подарке?

— Ну, наверное, да, — рассмеялась жучишка. — Он, конечно, просто персонаж из сказки, но тоже сын короля. Надеюсь, я не сильно наврала о твоей семье.

"Не сильно," — дописал Полый, легкомысленно болтая ногами. Это было неожиданно забавно и интересно, ступенька уже была низковата для такого действа, и коготки то и дело загребали серую пыль, поднимая в воздух полупрозрачные быстро оседающие облачка.

— Неужели все правда было так плохо? — кажется даже расстроилась Кристалл. — В сказке же его изгнали и прокляли. И у.… у тебя так было?

Малыш замер, только сейчас задумавшись о том, что его семья — настоящая семья, если это можно было так назвать - может показаться обычному жуку немного нездоровой. "Нет," — быстро зашуршал карандаш по бумаге, — "я почти ничего не помню. Но нас никто не проклинал".

— Уже хорошо, — Кристалл снова улыбнулась. — Если я спрошу, почему ты здесь, а не со своими родителями, то ты ответишь? Или это тайна?

Малыш снова задумался. Постановка вопроса его удивляла. Обычно, если жуки хотели что-то узнать, они просто спрашивали, и тут уже Пустому приходилось думать над ответом. Здесь же в самой фразе крылся какой-то подвох. Тайна? От кого? Почему? Неясно.

"Я треснул," — наконец ответил жучок. — "И меня не взяли с собой. Это нормально, не стоит беспокоиться".

Некоторое время Кристалл пораженно молчала. Это было похоже на первое объяснение с Сериз. Только если гусеница сразу же взорвалась потоком возмущения, то чувство, которым пахнуло от Кристалл больше напоминало на смешанную с ужасом убежденность. Будто до сих пор девочка в чем-то сомневалась, но ответ крохи моментально расставил все по своим местам.

— Это жестоко, — как-то неожиданно жалобно произнесла сказочница, глядя на лист. — И неправильно. Родители не должны бросать детей. Даже если им что-то в них не нравится. "Но нас не бросали," — попытался объяснить Сосуд. — "Просто оставили там, где," — рука замерла над листом в растерянном ступоре. Где что? Где пусто и темно? Где нет ничего, кроме вечного забытья? Полый по-прежнему не считал Бездну таким уж плохим местом, там, может быть, не было так интересно, как в Грязьмуте или в Гнездовище, там не с кем было поговорить или поиграть, да и не нужно было, если честно. Однако там также не было зараженных оболочек, хищных жуков или одержимых охотниц в алых плащах. — "Где безопасно," — закончил малыш, но как-то не уверенно, с потаенной мыслью, что никогда и ни за что не хотел бы вернуться обратно, в обволакивающую и вязкую темноту.

— А рядом с родителями было не безопасно? — тихо спросила девочка, едва сдерживая совсем неожиданные злые слезы жука, разочаровавшегося в чем-то очень важном, почти фундаментальном. — С ТВОИМИ родителями!

Пустой покачал головой раньше, чем успел осознать вопрос и подумать над ответом, а Кристалл смотрела на него, пристально, с вызовом, явно дожидаясь продолжения.

"Отец сражался с кем-то очень сильным, от кого даже рыцари не могли защитить," — со вздохом написал кроха. — "Я не знаю, с кем именно. Ему нужен был сильный сын. Как Эхо или еще сильнее. Слабые, как я, умерли бы".

Жучок писал и сам не верил в написанное. Сейчас, когда он об этом думал, когда Пустой успел увидеть, как другие жуки относились к своим детенышам и к, по сути, незнакомому и чужому ребенку, кем считали его самого, Сосуд был почти готов согласиться с Кристалл. Почти...— Ты уверен в своих словах? — спросила девочка, серьезно глядя Полому в глаза.

И тот испытал такое острое желание отвернуться, словно жучишка пыталась ткнуть его в лицо пылающей головней. С большим трудом выдержав этот взгляд, кроха кивнул. Медленно. Через силу. Он не был уверен в своих словах. Он совсем не был в них уверен. Но жучок страшно хотел верить в них. Верить, что мягкое и родное слово "дитя" было для Отца чем-то большим, чем более краткий заменитель номера из пяти цифр. Пяти... а для кого-то семи или даже восьми. Хотелось... верить... слепо и без оглядки на чужие вопросы.

Кристалл помолчала немного, сидя неподвижно, после чего просто привлекла малыша к себе и крепко обняла.

— Я тоже когда-то верила, — глухо сказала она, мягко поглаживая прижавшегося к ней жучка по голове. — Что наши родители когда-нибудь вернутся. И что они не просто бросили нас на Милу. Все хорошо, это нормально. У взрослых всегда есть какие-то важные дела, которые надо понимать.

Пустой тихо зажужжал. Он так и не понял, что хотела донести Кристалл своей сбивчивой речью, но почему-то казалось, что это действительно важно. По крайней мере, для жучишки. Та не ответила, и они еще долго сидели в обнимку, вглядываясь в силуэт Кристаллического Пика на фоне еще более черного потолка пещеры. Иногда казалось, что где-то на склонах горы слабо вспыхивают розовые зарницы, слабо освещая темный камень. Но было ли это на самом деле или являлось впечатлением от многочисленных рассказах о богатстве кристальных штолен, понять было невозможно.

— Когда-то давным-давно, — тихо и мечтательно заговорила Кристалл, — на вершине Кристаллического Пика стояла статуя - Светоч. Она сияла так ярко, что могла осветить и эту пещеру, и даже горный хребет над ней. И в этом свете зарождалась и процветала жизнь. Это, наверное, было безумно красиво.

Жучок согласно зажужжал, пригревшись под боком у девочки.

— Хотела бы я увидеть, как это было. Хотела бы я.… — сказочница зевнула и потерла глаза кулаком. — Ох... прости. Если не возражаешь, я пойду спать, а то завтра будет еще один день. Пойдем со мной, а то на крыльце ты можешь простудиться.

Кроха кивнул и, не забыв забрать завалившегося на бок тряпичного принца, последовал в дом. Там он еще долго сидел на краю матраса, рядом с завернувшейся в одеяло Кристалл и думал. В сонной тишине особенно отчетливо можно было расслышать негромкое сопение спящих девочек - неразборчивое бормотание Сони, все еще переживающей встречу с "призраком", тихое хныканье Клары, которая только во сне осмеливалась звать маму, не опасаясь быть поднятой на смех сестрой-близнецом. Мия тихо скрежетала зубами и ворочалась, пытаясь поглубже зарыться под бок к кому-нибудь из сестриц, а Кристалл тихо и странно вздыхала, сосредоточенная и серьезная даже во сне. Полый не знал, что снится сказочнице, но это явно не была счастливая греза. Скорее было ощущение, что девочка сосредоточенно спорит с кем-то, доказывает свою правоту даже сейчас. Жучок тихо вздохнул и, подобрав с пола знакомую старую куклу в потертом платьице, подложил к Кристалл под бочок, чтобы она не чувствовала себя одинокой.

Под потолком, путаясь в тенях, метались грезы сестер беспокойные, как мальки у поверхности пруда, и такие же беспомощные. Пугаясь темных углов, резких звуков и друг друга, они вязли в душной неопределенности дней, похожих друг на друга, как куплеты в детской считалке.Раз, два, три, четыре, пять,

Мы мальков пойдем считать.

Старший - серый, будешь первый,

Средний - златой, будь второй.

Третий - с гео чешуей.

Четвертый - упрямый - стань черным углем,

А пятый - Бледным Королем.

Раз, два, три, четыре, пять,

Пора сказку начинать.

Пустой приоткрыл дверь, впуская в комнату свежий воздух. Тени грез заметались под потолком, потревоженные сквозняком, разрезавшим сонную духоту комнаты. Монстры теней и снов, протянувшие свои кривые лапы над головами спящих, страшась свежего воздуха не меньше, чем света, прянули в стороны, оставив мальков в покое. Ненадолго, может быть на несколько часов, или до следующей ночи. Малыш снова окинул взглядом ложе сестер, комнату, полную танцующих теней и рожденных чужими эмоциями образов. Не в меру расшалившееся воображение и стучащая в памяти считалка — одна из тысячи выученных здесь — никак не давали отделаться от видений. Сосуд выскользнул на крыльцо и еще долго стоял так, пристально вглядываясь в чернеющий над головой силуэт горы - величественный и давящий. "Светоч" — от одного только названия веяло каким-то потусторонним величием, от которого по маленькому черному тельцу жучка пробегала мелкая дрожь. Что-то было в этом слове, что-то пугающее и одновременно манящее, словно за ним скрывался зашифрованный ответ или ключ - один из многих. И, если разум твердил, что это всего лишь слово - одно из множества красивых, но почти бессмысленных, исковерканных красивой манерой речи сказочницы, гипнотизирующих словес, заставляющих на несколько секунд поверить в то, чего нет, то что-то внутри билось в странной возбужденной истоме. Это оно! Это оно! Это ответ. Пустой потоптался на месте, оглянулся на дверь, за которой метались тревожные грезы жучиного семейства. Надо вернуться обратно, там будет удобнее переждать ночь, не так холодно и жестко. Надо... надо... темная и одинокая вершина Кристаллического Пика притягивала взгляд, как магнит. "Я обещал Сериз, что не буду уходить из Грязьмута," — мысленно сказал себе Полый, пытаясь придать внутреннему голосу строгий менторский тон, с которым говорил Старейшина, когда младшие жучишки начинали шуметь особенно сильно. Это почти всегда срабатывало, и девчонки, как бы сильно они ни шалили, затихали и начинали вести себя как "благовоспитанные леди". По крайней мере, пока старый жук не отходил достаточно далеко. Однако на жучка это не произвело того эффекта, которого он ожидал. Скорее наоборот. Ему вспомнилась крамольная, совершенно непонятная фраза Кристалл, которая постепенно начинала обретать смысл: "То, о чем она не узнает, не сможет ее расстроить". Здесь нет даже Милы. И если Сосуд успеет вернуться до того, как Сериз или кто угодно еще заметит его отсутствие, то ничего страшного не произойдет. Так ведь?

Кроха соскочил с крыльца и быстро, пока не успел передумать, поспешил к колодцу. На полпути ему все-таки пришлось вернуться, чтобы забрать забытый в прихожей гвоздь, но в дальнейшем ничто и никто не помешал малышу покинуть уснувший городок. И только скрип старых часов, все еще пытающихся делить день на составные части, нарушал сгустившуюся над домами тишину. Вскоре стих и он, приглушенный расстоянием и толстыми сводами Перепутья.

Тишина каменных переходов оглушала. Полый, почти невидимый в темноте, неслышно бежал по пустынным коридорам, не зажигая света и избегая открытых участков. Сразу от колодца он побежал на площадь с храмом, мимо тюрьмы собрата и дальше, все глубже и глубже ко входу в шахты. Жучок уже успел узнать, где пролегает дорога к кристаллическим копям, но еще ни разу там не был. Сегодня малышу предстояло исправить это упущение, однако сначала... сначала он хотел навестить брата.

Воровато оглянувшись, кроха прокрался к дверям храма и остановился на пороге. Полый не был здесь с тех самых пор как Сериз взяла его под усиленную опеку, когда раньше почти всегда приходил к черному яйцу перед очередным путешествием вглубь подземья. Жучок не пытался как-то разбить сотканную из тьмы сферу, каким-то шестым чувством понимая, что ему это не под силу, но мог долго сидеть перед ним, то и дело касаясь теплой поверхности яйца, ощущая как под ней пульсирует отравленный свет. По каплям, по крупицам, Сосуд пил расплавленную боль собрата, как герои из сказок Кристалл пили яд, заставляя организм привыкать к нему. Он пытался говорить, так как умел, даже зная, что его не слышат. Он рассказывал о том, что видел и что узнал, о том, куда собирается пойти и где искать ключи. Жучку ни разу не ответили. Его, скорее всего, даже не слышали. Однако Пустой продолжал и продолжал приходить, слушать немой стон, впитывать боль, привыкая к ней, как к данности, звать сквозь Пустоту, не получая ответа. Об этом пристрастии Полого не знал никто. Большинство жуков считали храм и монумент в нем не более чем красивым памятником, оставшимся с прошлых времен, и кроху, скорее всего просто приняли бы за одного из тех, кто любит доверять свои беды камню. Сериз, возможно бы поняла его, но точно не обрадовалась бы, узнав, насколько бывает больно просто прикоснуться к Черному Яйцу, что уж говорить о том, чтобы дотянуться до того, кто внутри. Жучок застыл у входа, так и не переступив порог. Всегда погруженный в темноту, сегодня сводчатый зал был залит призрачным светом от не менее чем двух десятков фонариков. Круглые стеклянные сферы, каждая с кулак размером, плавно покачиваясь на сквозняке, были подвешены к сводчатому потолку с помощью тонких шелковых нитей. И в их свете Черное Яйцо в центре залы выглядело настоящей дырой в Бездну, из которой равнодушно и пристально смотрели три белых лика. Напротив монумента, рядом с грудой таких же фонариков, сияющих как волшебные каменья, и высокой, в жучиный рост, катушки паучьего шелка, стояла жучиха, знакомая, но так и не представившаяся. Тени и блики от множество светомушиных сфер скользили по ее белой маске, играли на алой ткани плаща, отчего создавалось ощущение, что он пылает костром, смертоносная игла легкомысленно оставлена на полу рядом с катушкой. Охотница же - та самая, беспощадная, жестокая — излучала тихую грусть, подвешивая очередной фонарик к шелковой нити. Она не заметила замершую в сумраке фигурку детеныша, либо же просто решила не обращать на нее внимание, полностью погруженная в свое занятие и мысли. Медленно и плавно, как по волшебству, очередной фонарик поднялся к потолку, покачиваясь на невидимой с такого расстояния нитке, а воительница, оценив результат своих трудов, нагнулась за следующей сферой. Движения охотницы, выверенные и плавные, утратили ту пугающую стремительность и жесткость, с которой она направляла иглу в полет. Каждую новую сферу девушка брала так, будто та была живая, будто могла почувствовать прикосновение пальцев, ее тепло и ласку, с которой каждый очередной шарик обзаводился новой нитью. Была в этом какая-то тоскливая магия, пропитанная застарелой привычной грустью, сейчас особенно отчетливой.

Полый медленно отступил, скрывшись за косяком двери. Вопреки ожиданиям, неожиданная встреча вовсе не испугала, и малыш был почти уверен, что даже если ему вздумается сейчас войти в храм... воительница не сделает крохе ничего плохого. Сейчас. В этот самый момент. Однако это действо было таким... личным, что Пустой не мог отделаться от острого чувства смущения и стыда, будто невольно застал жучиху за чем-то, что не выносят на всеобщее обозрение. И, постояв так немного, чтобы переварить увиденное, Сосуд поспешил прочь, оставив охотницу наедине со своими мыслями.

Вскоре темнота коридоров стала настолько непроглядной, что жучку все-таки пришлось вытащить из сумы свой фонарик. Его путь лежал в восточную часть Перепутья, где можно было отыскать узкий и темный коридор, грубо прорубленный сквозь неподатливый камень. И пусть пол здесь все также был выложен округлыми обкатанными водой голышами, стены, лишенные вездесущих спиралей раковин, были неровными и бугристыми. Они хранили на себе следы инструментов жуков прошлого, не скрытые ничем кроме слоя пыли и грязи. Здесь не было установлено ни светомушиных фонарей, ни статуй, ни даже вездесущих указателей и витиеватых табличек, украшенных кованным гербом, которые кто-то с завидной регулярностью устанавливал во всех других частях Перепутья. Лишь когда выход окончательно терялся где-то за спиной Полый наткнулся на решетчатые ворота, приводимые в действие хитрым механизмом, укрытым в стенах. Решетка, которая должна была перегораживать коридор, сейчас была высоко поднята и покрыта изрядным слоем пыли. Уже отсюда, если остановиться и прислушаться к давящему безмолвию, можно было различить далекий лязг и грохот копей, в которых по-прежнему кипела странная жизнь.

Коридор оборвался у входа в пещеру, такую же просторную, как та, что вмещала в себе площадь с храмом Черного Яйца, возможно даже еще больше. Однако все впечатление от масштаба терялось из-за множества галерей, мостиков, неровных выдолбленных арок и соединяющих их мостков, и неровных лестниц, что совершенно бессистемно заполняли все доступное пространство. Создавалось ощущение, что жуки просто вгрызались в каменную породу, пробуривая в ней ходы и переходы, галереи, коридоры и целые пещеры, не придерживаясь какого-либо плана или идеи. Когда добираться из одного места в другое становилось сложно, между ними прокладывали мостки, ставили лестницу или даже громыхающий подъемник, который до сих пор продолжал стучать плохо смазанными шестернями. Конвейерные ленты с дробным шумом, слившимся в бесконечный гул, уносили на своих похожих на панцирь гарпид спинах отработанную породу, а высоко над головой нет-нет да показывалась одна или две вагонетки, доверху наполненные кристаллическими иглами. Они с дробным стуком проезжали по аккуратным рельсам, проложенным вдоль обрыва, чтобы снова скрыться в каком-нибудь узком коридоре. Здесь было светло, и оглохший и растерянный после сонного оцепенения Перепутья жучок мог по достоинству оценить представшую перед ним картину. Множество огоньков, рожденных от светомушиных или масляных фонарей, отражались от граней тысяч и тысяч кристаллических друз, растущих прямо из потолка и стен. Как пятнистые шляпки в Грибных Пустошах, кристаллы иногда покрывали стены сплошным игольчатым ковром, и множество розовых, красных и золотых отблесков скользило по стенам, разгоняя подземельный мрак. Но даже не это удивляло больше всего. Везде, насколько хватало глаз, трудились жуки - некрупные, с округлыми панцирями и маленькими головками, они, как сказочные рудокопы, долбили стены, откалывая от бесконечных друз все новые и новые осколки кристаллов, толкали вагонетки, груженные добычей или отработанной породой, вращали тяжелые механизмы, приводящие в движение подъемники и лифты. Их было так много, словно все население Халлоунеста в едином порыве собралось и ушло сюда, добывать волшебные сверкающие камни. И в это легко было бы поверить, если бы за оглушающим грохотом и стуком было слышно хоть что-то еще. Не слышалось голосов, пения или смеха, не велось разговоров и не отдавалось команд, не видно было отдыхающих или просто отвлекшихся на что-то работников. Шахтеры действовали как заводные куклы, не обращая внимания ни на грохот, ни друг на друга, ни даже на тела своих товарищей, осколки панцирей которых проглядывали в грудах отработанной породы. И не было в этом бесконечном труде ни принуждения, ни усталости, ни даже страсти - лишь одна размытая мысль... или жажда, такая застарелая, что уже и не угадывалась за рябящей розовой завесой кристаллического света.

Жучок медленно выдохнул, и с усилием опустил взгляд. Мерцающие разноцветными переливами кристаллические друзы, острые как лезвия ножей, из рассказов Милы оказались правдой. Но сейчас, увидев их в реальности, кроха не испытывал восхищения - он испугался. И, самое неприятное было в том, что Пустой сам не смог бы сказать точно, что именно вселило в него этот давящий придушенный ужас, от которого лапы невольно приросли к земле.

Несколько мучительных минут потребовалось Полому, чтобы прийти в себя. Охваченный внезапной робостью, он убрал фонарик обратно в сумку и быстро, побежал вперед, стараясь избегать старателей и грохочущие механизмы. Это было не сложно в больших залах. Шахтеры редко отрывались от своей работы, полностью захваченные своими грезами, что не отпустили их даже после гибели тела. Только несколько раз, когда осмелевший было Сосуд рискнул приблизиться к паре таких работников, желая разглядеть их поближе, те с таким же единодушием, с коим они вгрызались в породу, бросились на потревожившую их козявку. Полый, не ожидавший такой прыти, едва успел увернуться от первого удара киркой, а потом еще долго бежал в глубь шахт по лестницам и переходам, то и дело переходя на неровный полет. В конце-концов он сумел взять себя в руки и даже научился обходить шахтеров кружной дорогой. Это было несложно, достаточно было не приближаться к местам разработок, а если возникает нужда пройти мимо работающих жуков, надо было просто подгадать момент и проскочить за их спинами. Гораздо сложнее было с прочими обитателями шахт. Огромные бронированные жуки, похожие на перевернутые корыта с ножками, на спинах которых в изобилии проступили мелкие кристаллы, отливающие багрянцем, пусть и не обращали на маленького нарушителя внимания, напрочь перекрывали своими тушами не самые широкие коридоры, мешая пройти. Подслеповатые, они, казалось, вовсе не замечали мельтешащего перед глазами кроху, норовя придавить того панцирем или как-либо еще вытеснить с дороги. В темных пещерах, куда по какой-то причине не ходили шахтеры, гнездились странные незнакомые Полому мушки, каждая с него ростом. Их брюшко казалось творением ювелира из-за осыпавших его мелких кристалликов, а на груди, меж тонких лап, щетинился пучок из тех же сверкающих игл. Завидев чужака, они начинали кружить неподалеку, выстреливая в Сосуд тонкими кристаллическими иглами из этого своего пуска. И снаряды эти, мало того, что мгновенно прокалывали тонкий хитин жучка, так еще и раскрывались подобно бутону дивной красоты цветка с бритвенно-острыми лепестками. Один такой выстрел, лишь слегка задев малыша, моментально вырвал из его плаща целый клок, и потом Полый долго сидел в темном закутке, осторожно вытаскивая из бедра переливчатые осколки. После этого охромевший малыш старался избегать темных залов, боясь снова повстречать вредных мух. Очень скоро от кристаллов начало рябить в глазах. Они были здесь везде, в лампах и кучах породы, в тележках и вагонетках, в стенах, прорастая там, как диковинные грибы, и на дне провалов, где скалились смертоносным частоколом. И даже дикие твари здесь, все до единой, были покрыты кристаллической коркой, щетинились сверкающими иглами или извергали в пространство многократно преломленные в гранях лучи раскаленного света. Это казалось каким-то чудом... жутким и страшным, до которого не смогла додуматься даже богатая на выдумки Кристалл. И чем дальше кроха углублялся в шахты, чем больше лестниц и подъемников оставлял за спиной, тем сильнее убеждался, что такие чудеса ему совершенно не по нраву. Завораживая блеском и игольчатыми переливами драгоценных камней, шахты Кристаллического Пика, казались неровной паутиной ткача, лишенной стройности линий и мнимой невесомости, но столь же смертоносной.

Наконец, когда по ощущениям жучка ночь уже плавно перешла в утро, он достиг очередной круто уходящей вверх шахты, укрепленной деревянными балками. Простенькая лестница, сделанная из вбитых в камень металлических скоб, наглядно показывала, что несмотря на очевидное безжучие вокруг, когда-то этой дорогой пользовались шахтеры, а не просто пробили отверстие в потолке, например для доступа воздуха. Еще поднимаясь по слишком далеко расставленным для него скобам, кроха заметил, что ставший уже привычным грохот копей постепенно стихает внизу. Когда же Полый наконец выполз на ровный пол, то в первую секунду даже немного испугался, что оглох, так здесь было тихо. Вокруг не видно было ни оболочек шахтеров, ни диких обитателей кристаллических глубин, не громыхали механизмы и колеса вагонеток, не звенели кирки, врубаясь в неподатливую плоть горы. Сосуд сидел посреди широкого полутемного коридора с удивительно ровным для этого места полом. Его явно пытались облагородить, в отличие от нижних переходов. Стены, пусть голые и лишенные украшений, были ровными и чистыми, их непритязательная серость скрывалась за спинами грубых шкафов, широкие полки которых были завалены пыльными камнями с записями, посеревшими от времени масляными фонарями, касками с лишенными светомух фонариками, инструментами, назначения которых жучок не знал и пыльными ящиками с неизвестным содержимым. Темноту немного разгоняли отблески света, пробивающиеся из только что покинутого тоннеля, и, чтобы разглядеть что-то кроме небольшого пятачка вокруг, Сосуд снова вытащил фонарик. И тут же множество призрачных красных, золотых и розовых отблесков разлилось по коридору, многократно преломляясь в многочисленных гранях кристаллических друз, что плотным слоем покрывали потолок. Даже слабого огонька от карманного фонарика хватило для того, чтобы зародить бесконечную игру из бликов и отсветов, наполнивших пространство светлой рябью. Хоровод разноцветных призрачных лучей и теней порождал сотни образов и видений при каждом движении фонаря, так что Сосуду сложно было даже понять, насколько длинный перед ним коридор, и не мерещится ли черный провал выхода в его конце.

Пустой почти бегом пустился к черному прямоугольнику двери, спеша покинуть полный кристаллических миражей коридор. Жучок не задумывался, что там, за порогом, его возможно ждет еще больше сверкающих друз, просто хотел побыстрее выйти из места, которое постоянно норовило обмануть его. Переступив порог, кроха оказался в просторном помещении, которое с одинаковым успехом можно было назвать кабинетом, обзорной площадкой и балконом. Каменные стены здесь обрывались, переходя в широкий стеклянный купол, от пола до потолка. Сквозь грязные стекла, густо покрытые бурым пыльным налетом можно было разглядеть только черноту окружающей Пик пещеры. И только если приглядеться, то далеко внизу можно было различить ровный белый свет фонарей на улицах Грязьмута. Когда-то здесь, наверняка заседали самые главные жуки в шахтах. На это намекало несколько тяжелых столов, небрежно задвинутых к забитым каменными табличками шкафам, перевернутое кресло да разбросанные по углам писчие принадлежности и высыпанные из плетеных коробов кристаллы, будто кто-то в спешке пытался забрать самое ценное или просто крушил здесь все.

Сосуд убрал фонарик в сумку, отчего комната погрузилась в темноту и уселся прямо на пол, напротив окна. Чувство накатившей вместе с темнотой усталости мешалось с гордостью за себя самого. Он справился. Забрался на вершину. Точнее, почти забрался, осталось совсем немного, не больше пары переходов, и можно будет наконец посмотреть, что же это за Светоч, о котором так много говорит Кристалл. И так ли он важен, как казалось в Грязьмуте.

Некоторое время Полый отдыхал здесь, наслаждаясь темнотой, лишенной бесконечных розовых переливов, и почти забытой тишью. О том, что в глубине Пика все еще кипит работа напоминала только едва различимая дрожь породы, на которую можно было не обращать внимания. Устроившись поудобнее, кроха даже смог немного поспать - впадать в стазис в последнее время получалось только когда совсем не оставалось сил. Отдых принес облегчение, пусть сны малыша полнились тревожными бликами и кристаллическими отсветами, острыми как лезвие гвоздя, а за дрожью раздираемой на части горы мерещился неразборчивый шепот. Думать над смыслом видений не хотелось, и Сосуд, убедившись, что ему уже не так больно опираться на пронзенную кристаллическими иглами лапу, поспешил дальше. Путешествие и так заняло гораздо больше времени, чем жучок рассчитывал изначально.

Жучок быстро миновал коридор с заросшим кристаллами потолком. В призрачных отсветах плясали тени, вперемешку с грезами, его собственными и тех, кто ходил этой дорогой задолго до появления Полого на свет. Это не было похоже на сказку, какой ее рисует Кристалл, скорее - на бред тяжелобольного, и Сосуд спешил покинуть тоннели, пока голова еще ясная. Не будь этих кристаллов и многократно преломленного и раздробленного розовыми гранями света, от которого рябило в глазах, кроха обязательно бы задержался здесь подольше. Полки, заполненные разными непонятными штуками, манят, так и хочется заглянуть хотя бы в пару ящиков, пусть даже там не будет ничего кроме пыльных шестерней. Но свет мешает, туманит взор розовой пеленой и тревожит... даже нет, раздражает, как мерзкий визг назойливого мстекрыла. Кажется даже, что на грани слуха и вправду скребет пронзительный едва различимый звон, который издают блики, в сотый и тысячный раз преломляясь в многочисленных гранях.

Дальше кристаллов становится больше. Коридор, если и был когда-то облагороженным, полностью зарос ими, так что не пройти, не пролезть - только лапы изранишь. Когда-то давно их здесь не было, и это был обычный тоннель, проходящий сквозь вершину Пика, с единственной вертикальной лестницей, ведущей на самую вершину. Об этом свидетельствовали все те же шкафы, намертво вросшие в похожие на леденцовую наледь друзы, проглядывающие сквозь полупрозрачный игольчатый покров проемы дверей, пронзенные насквозь сверкающими иглами вагонетки, да остатки металлических ступеней, покореженных и изорванных стеклянистыми бутонами друз. Пока можно было пройти, Сосуд продвигался вперед, осторожно протискиваясь между блестящими скоплениями кристаллов. Несколько раз приходилось перелезать через высохшие панцири шахтеров, которые, похоже, пытались вести здесь разработку. Что их убило оставалось неясным. В другое время кроха карабкался прямо по стенам, там, где кристаллические дебри были не так густы, и можно было хоть как-то уцепиться. Он хватался за обломки лестницы, что пронзительно скрипели под лапами, лишь чудом удерживая вес крохи и полз вперед, стараясь не отвлекаться на мельтешащие в воздухе неверные видения. Когда впереди не осталось ничего, кроме кристаллов, малыш уже изрезал себе руки и окончательно изодрал полы плаща.

Над головой чернела овальная дыра, и холодный ветер негромко гудел, перекрывая мерзкий звон света в друзах. Жучок перевел дух и осторожно вытащил свой гвоздь. Разумеется, он не собирался воевать с кристаллами, но оружие, пусть и давало иллюзию безопасности, мешало летать. Крылышки наполнили воздух глубоким гудением, когда малыш оторвался от земли и устремился вверх, в долгожданную темноту. Здесь... не было кристаллов. Не было слышно далекого грохота шахт, даже его отголосков, в сумрачной пещерной тиши слышался только далекий вой ветра, и холодный сквозняк - жалкая пародия на настоящий вихрь, трепал изодранные в бахрому полы плаща и холодил израненные кристаллическими иглами лапы. Серая темень приятно обволакивала застывшего на краю провала жучка, и не было в ней ни образов, ни видений. Слабый огонек светомушиного фонарика выхватывал лишь небольшой пятачок, за границей которого сложно было разглядеть хоть что-то - только смутные черные силуэты, то ли валуны, то ли могильные плиты.

Сосуд, отдышавшись немного, снова закрепил гвоздь в шлее за спиной и, уже никуда не торопясь двинулся по едва различимой под слоем мелких каменных обломков дорожке. Вокруг в каком-то продуманном беспорядке возвышались огромные, вытянутые камни-таблички, похожие на разрубленные вдоль зубцы чьей-то короны. При приближении, на их поверхностях проступали лучащиеся белизной глифы. Странные, незнакомые символы, лишь отдаленно напоминавшие привычную вязь, с помощью которой жуки прошлого и настоящего обменивались словами. На одних можно было разглядеть переплетение панцирей множества жуков, собравшихся в единое целое нечто, на других - уже знакомые орнаменты улиточных раковин и волнистых линий, а на третьих... да, похоже это и был тот самый Светоч, о котором говорила Кристалл. Скупые линии не могли передать детали, но на каменных боках, несомненно было изображено нечто, излучающее настолько яркий свет, что его лучи расходились во все стороны, закрывая все свободное пространство, доступное художнику прошлого. Сначала кроха задерживался у каждого зачарованного монумента, долго разглядывая налившиеся белым светом рисунки. Однако мотивы их повторялись с завидной регулярностью, не становясь понятнее, и скоро жучок почти утратил интерес к странным валунам. Вскоре Сосуд миновал огромную каменную арку, такую же древнюю, как эти склоны. Центр ее обвалился, не выдержав груза времени, но все еще можно было понять, что когда-то она была выполнена в виде венца, от которого во все стороны расходились длинные тонкие зубцы. Сосуд не стал задерживаться, заметив, что впереди маячит силуэт какой-то статуи или колонны. Как оказалось, все-таки статуи. Древний монумент, с выкрошившимся постаментом и испещренный многочисленными выбоинами и трещинами, возвышался на самом краю обрыва, подобно маяку. И легко было представить, что когда-то он и правда должен был сиять, освещая и пещеру и скорее угадывающиеся за ней горы вдали. Подойдя ближе, Полый поднял фонарик над головой, силясь разглядеть статую получше, даже привстал на цыпочки, чтобы тусклый свет светомухи поднялся как можно выше. Статуя изображала совершенно незнакомое ему насекомое - огромное и величественное. Расправив огромные крылья, кончики которых выщербились и отломились, затерявшись в плотном слое пыли и каменного щебня под лапами, оно, казалось, вот-вот готово устремиться в верх, к чернеющему над головой куполу, и лишь из уважения к гостю, все еще остается на твердой земле. Голову насекомого венчала корона с тремя длинными и тонкими зубцами, а взгляд был устремлен вниз, на долину, где скорее угадывались огни далекого Грязьмута. У подножия статуи Пустой заметил небольшое углубление, явно созданное специально для подношений или чего-то вроде, а на его дне, наполовину скрытый за мелким сором, лежал какой-то крупный камень, слегка серебрящийся в свете фонаря. Кроха подобрал его, отряхнув от вековой грязи, и с любопытством повертел, разглядывая. Не камень - кусок руды, похожей на серебро или что-то подобное. Наверное, это достаточно ценная вещь, раз ее оставили здесь в качестве дара, пусть внешне обломок руды и выглядел как просто еще один пыльный булыжник - один из многих. Даже обидно.

Кроха опустился на колени и старательно выгреб из чаши весь щебень и накопившуюся за прошедшие годы влажную грязь. После нескольких минут работы на стенках даже проступил все еще слабо различимый орнамент - то ли цветы, то ли искры - сложно было понять. Удовлетворившись малым, жучок вернул серебристую руду на место и, отступив, полюбовался результатом своих трудов. Результаты были откровенно так себе, но теперь камень хотя бы не выглядел простым мусором... Знать бы, чья это статуя, и почему ничего похожего до сих пор не встречалось ни на Перепутье, ни в Городе Слез, но камни были молчаливы, и не спешили делиться информацией с преступно любопытной тенью.

Сосуд отряхнулся и посмотрел на далекие огни угасающего города. Пора было возвращаться. Жаль, конечно, что он так и не узнал ничего интересного ни о статуе, ни об этом Светоче, который так любит поминать Кристалл. Впрочем, если это такая важная вещь, как говорила жучишка, то за прошедшие года наверняка нашлась как минимум одна О'Гейр, которая уже забрала бы артефакт себе и, как минимум, спрятала бы в надежном месте. Как минимум...

Жучок снова посмотрел на статую, потом глянул вниз. Долина, в которой ютился Грязьмут, казалась чернильным озером, в центре которого мерцают призрачные огни. Если верить маленькой сказочнице, так было далеко не всегда. Малыш снова отцепил свой гвоздь и аккуратно прислонил его к постаменту, чтобы не потерять в потемках. Идея, зародившаяся в его маленькой головке, была из тех, что могла бы прийти в голову кому-то из близнецов или самой Кристалл - что, если правда заставить статую светиться? Очень вряд ли это даст какой-то результат, такое бывает разве что в сказках, однако, если кто-то из жучишек увидит свет, то возможно это хотя бы ненадолго отвлечет их от мрачных мыслей. А у Кристалл, возможно, появятся новые темы для ее сказок... может быть, они даже не будут такими пугающими.

Прицепив фонарик к вороту плаща, жучок поспешил вниз. Полностью увлеченный своей идеей, он почти не обращал внимания на путающие сознание мерцающие отсветы, пока рылся в шкафах в поисках чего-нибудь достаточно мощного. Свертки со свечами, пожелтевшие от времени коробки со спичками, длинными и толстыми, бутыли масла и тяжелые лампы с опускающейся полукруглой шторкой, отполированной изнутри - все это тщательно отбиралось и складывалось в сумку как полезные в его деле материалы. Кроме лампы, она для этого была слишком большой и громоздкой. С помощью всего этого можно было создать довольно яркий луч света, возможно даже осветить площадку на вершине горы, однако будет ли это видно из Грязьмута? Очень вряд ли. Здесь было нужно либо что-то более заметное. Возможно, если принести на вершину побольше зеркал, то можно было бы попробовать соорудить из них что-то вроде прожектора, как те, что Пустой делал для кукольной сцены. Кажется, он даже видел зеркало подходящего размера где-то в Городе Слез.

Полый задумался на минуту и зябко передернул плечами, попытавшись представить, как он тащит огромное зеркало на вершину Пика. По воздуху. Или, еще лучше, через все эти коридоры с кристаллическими мушками и сумасшедшими оболочками. Ну нет, нужно все-таки трезво оценивать свои силы. Зайдя в тупик, жучок бездумно скользил взглядом по переливчатым друзам в поисках подсказки. Например, эти камни, он подошел к одной из пузатых корзин, доверху наполненных переливающимися на свету обломками, и, почти не контролируя свое тело, взял несколько кристаллов, невольно залюбовавшись их блеском. Очень хотелось взять их с собой, хотя бы парочку, и Пустой не стал противиться этому желанию, закинув несколько наиболее приглянувшихся ему камушков к остальным трофеям. К слову, о кристаллах. Малыш запрокинул голову к потолку, впервые пристально вглядевшись в тревожные переливы розовых и красных граней. Эти друзы... они как будто усиливают каждый лучик света, превращая их в бесконечное танцующее сияние, так что даже такой крохотной искорки, как его фонарик хватает, чтобы залить светом весь коридор. Наверное, если направить на кристаллы луч лампы... Мысли поплыли, запутавшись в гипнотизирующих переливах кристаллических граней. Странный раздражающий звон, который досаждал крохе на протяжении всего пути разросся до въедливого дребезжания, заглушив далекий грохот механизмов, а потом распался сотней далеких голосов.

Свет...

Кристаллы поют...

Не покидай нас!

Вернись!

Яркий... найти больше света!

Верни свет...

Верни свет.ВЕРНИ!

Жучок обхватил голову ладонями, пытаясь как-то заглушить многоголосый хор, что каким-то неведомым путем пробрался под маску. С трудом оторвав взгляд от кристаллического покрова он метнулся к выходу, чувствуя, как нарастает лавина голосов в голове, словно сотни и сотни жуков бегут следом, тянут к нему свои лапы, хватают за полы плаща и кричат в уши, требуют, клянут... Вернуть им свет. Вернуть его всем… будто Полый был тем, кто может это сделать. Или тем, кто этот свет украл.

Он не помнил, как снова оказался на вершине пика, у подножия странной статуи. Сознание все еще было спутанным, пусть нескончаемый шквал чужих голосов стих, оставшись где-то внизу. Крылатое существо, казалось, взирало на малыша с нескрываемым презрением, требовательно и сурово. Пустой отвел взгляд и уставился в землю, словно провинившийся детеныш. Сердце глухо стучало в груди, как после долгого бега... и ему было страшно, от неизвестности, от осознания, что он невольно прикоснулся к чему-то такому, к чему еще не был готов. И к чему вряд ли когда-нибудь сможет подготовиться. Осознание, что являться сюда было крайне плохой идеей, пришло только сейчас, и оставалось надеяться, что эта ошибка все-таки не будет стоить Сосуду слишком дорого. Стараясь не смотреть в лицо статуе, кроха крепко схватил свой гвоздь, не как оружие, а как забытую вещь или потерянную игрушку, и, развернувшись, побежал к обрыву. Крылья с тихим гудением взбили воздух, когда Полый, невзирая на огромную высоту, прыгнул, больше думая о том, как побыстрее покинуть вершину пика, чем о том, как он будет приземляться, и хватит ли сил на долгий полет.

Спуск, хотя скорее, контролируемое падение, истерлся из памяти, промелькнув одним смазанным пятном, и оставил после себя надсадную боль в спине и крыльях, отбитые подгибающиеся лапы и бешено стучащее сердце. Жучок медленно, с трудом, разжал судорожно сцепленные когти, позволив гвоздю с глухим звоном упасть на слежавшуюся вытоптанную множеством лап землю. Где-то над головой давящей громадой возвышался Кристалический Пик, вместе со странной статуей, грохочущими механизмами и немертвыми шахтерами, чьи голоса продолжают звенеть в отблесках кристаллического света и требовать... требовать... требовать... Полый слепо пошарил в темноте, пытаясь отыскать опору, но, так и не нащупав ее просто упал на землю, полностью обессиленный и сметенный. С сильным запозданием пришел страх - мерзкий и липкий, как ядовитый сок. Он не был похож на тот леденящий ужас, который малыш испытывал перед ликом смерти, это было что-то новое, доселе неведомое и могучее. Что-то, что до сих пор не показывалось и, что самое неприятно, все еще оставалось скрытым не только от глаз, но и от понимания. Борясь с этим разъедающим нутро чувством, Пустой долго лежал на спине, даже не пытаясь подняться или осмотреться по сторонам. Он обхватил себя руками и, сосредоточившись на дыхании, тяжелом и захлебывающимся, смотрел в успокаивающую черноту пещерного свода, на фоне которого не было ни отстветов, ни бликов. Перепуганная светомуха металась в стеклянной сфере самого жучка, порождая пояску бледных теней вокруг него. И в этой пляске, лишенной тревожных розовых переливов, кроха находил какое-то успокоение, которое не могла принести тьма. Через какое-то время малыш сумел успокоиться настолько, что начал замечать боль в лапах, что земля под ним жесткая и холодная, а мелкие камни больно впиваются в спину и перетруженные крылья. Плащ сбился и почти не защищал от холода, распластавшись вокруг худенькой фигурки изодранным полукругом.

Надо будет попросить у девочек иголку и нитки и хотя бы попытаться починить плащ до возвращения в Гнездовище, а то Сериз страшно расстроится. Это была первая осмысленная мысль за последнее время. Сосуд сам бы не смог точно сказать, почему гусеничка должна была "страшно расстроиться" всего лишь из-за порванного плаща - раньше не случалось ничего такого, что давало бы повод думать подобное о старшей сестре. Разве что... разве что она догадается, что столь художественно разодрать плотную ткань из свалянной паутины невозможно во время простой прогулки по Грязьмуту... даже если специально висеть в нем на гвоздях. Перекатившись на живот, малыш поднялся сначала на колени, а потом и во весь рост. Отыскав брошенный гвоздь, он неловко закрепил его в шлее и наконец-то позволил себе оглядеться по сторонам, пытаясь найти путь к городку. В этой части долины, что примыкала к подножию Пика, Сосуд никогда раньше не был, а посему не был уверен, что сумеет быстро отыскать дорогу. Вокруг него, насколько хватало глаз и тусклого света фонарика, возвышались какие-то каменные постаменты. Некоторые были украшены непритязательной резьбой, вездесущими ракушками или даже простенькими статуями жуков, светлячков или даже цветов. В бледном свете можно было различить имена, высеченные на камнях, старые, потемневшие от времени или вовсе расколовшиеся лампадки, в которых уже давно никто не зажигал огня, да узкие тропки, ведущие между этими каменными столбиками и плитами.

Поежившись от пробравшегося под ткань плаща холода, Пустой медленно побрел прочь от чернеющей над головой горы, справедливо решив, что городок будет находиться где-нибудь там. В конце концов, очень скоро кроха должен будет увидеть свет уличных фонарей, они и укажут правильное направление.

Вскоре впереди и правда забрезжил свет - тусклый мерцающий и совсем непохожий на ровное свечение больших светомушьих фонарей Грязьмута. Однако даже такой призрачный светлячок заставил жучка забыть об усталости и боли в изрезанных лапках и ускорить шаг. Там, где свет, есть и жуки, а у них можно спросить дорогу, можно узнать, что это за место, можно... можно просто услышать живой голос. Кроха замедлил шаг, а потом и вовсе остановился ошарашенной и сбитой с толку тенью.

Перед ним в круге подрагивающего желтого света возвышалось пять грубых, едва обтесанных камней, на которых не было ни имен, ни украшений. Три явно были установлены совсем недавно, земля вокруг них была рыхлой и черной и вздымалась странными пышными холмиками. Такие же оставляют за собой гусеницы, закапываясь в землю, чтобы уйти от опасности. Свет, дрожащий и неровный, исходил от трех стеклянных лампад, установленных перед этими странными валунами, и в отблесках трех язычков пламени четко выделялась ссутулившаяся фигура жучихи, что сидела прямо на земле подле свежих земляных холмиков. От нее тянуло смертельной усталостью, такой сильной, что перекрывала даже страшную горькую боль, которая буквально пропитала воздух насквозь. Казалось, что, если сделать еще пару шагов, протянуть руку, и можно будет ощутить едкую маслянистую субстанцию, облепляющую хитин и проникающую в самую суть. Хотелось развернуться. Хотелось уйти как можно быстрее и как можно дальше. Чтобы не видеть, не слышать, а главное, не чувствовать ничего подобного, ни сейчас, ни потом. Ему уже хватило потрясений на сегодня. Хватило открытий. Хватило....

Полый нетвердым шагом двинулся вперед, сквозь болезненную хмарь чужого горя и осторожно тронул жучиху за локоть. Та, вздрогнув, подняла на него глаза, черные, как два колодца. Огоньки лампад отражались в них золотыми бликами. Это была Мила, отупевшая от усталости и горечи, сдавившей гортань, осунувшаяся, голодная и замерзшая, но все равно попытавшаяся улыбнуться.

— А? Ой, привет, не думала здесь кого-то встретить... — она с минуту смотрела на застывшего Пустого, не сразу узнав его. — Ты... как ты сюда попал, маленький?

Сосуд неопределенно указал наверх, после чего крепче ухватил жучиху за локоть. Ему казалось, что старшая из сестер словно отдаляется, уплывает от него куда-то в темноту или, если угодно, тонет. Хотелось ухватиться покрепче, не дать исчезнуть, погрузиться во что-то вязкое, холодное... понять, что случилось. Нужно было понять, что случилось. Тогда станет ясно, что делать и как помочь. Жучок зажужжал, тонко, с вопросом. Ох, сколько у него сейчас было вопросов - на одном листе не уместишь. Где она была так долго? Что делает здесь? Почему не вернулась домой? Как себя чувствуют заболевшие девочки? Что сказал тот доктор с Перепутья? Когда они вернутся обратно? Мила молчала, заторможенная, почти сонная. Она смотрела на него черными колодцами глаз, в которых плавали круглые рябящие отблески от лампад, смотрела долго, не произнося ни слова, а потом вдруг взяла Пустого за плечи, сжала так сильно, что стало больно, и тонко, протяжно завыла. Из глаз потекли слезы - так много, что Полый даже испугался. Жучиха не обнимала кроху, так и продолжала держать за плечи, сжимая их так, что тонкий хитин похрустывал под пальцами. Тот же, совершенно оглушенный и обездвиженный, только и мог, что сжимать запястья подруги и смотреть, как крупные слезы катятся по сморщенному от рыданий круглому личику, теряясь в уголках рта или капают на грудь. Это чувство... это страшное и беспомощное чувство, которое он невольно разделил со старшей из сестер не было похоже ни на что из того, что Пустой встречал раньше. Это была даже не боль. Это... это как будто тебя режут на части, против твоей воли отрывают куски плоти, оставляя калекой, льют в раны кислоту или забивают иглы под панцирь... даже нет - хуже. Гораздо хуже. Потому что тогда бы ты знал, что есть враг, что нужно бороться или бежать, а здесь... здесь нет виновных. И не убежать, не спрятаться... Нет... нет... нет ничего. Никого...

Дрожа всем телом, жучок отчаянно цеплялся за руки рыдающей Милы, пытаясь удержать... не дать ей окончательно утонуть в этом горьком мареве. Кроха не чувствовал в себе сил, чтобы действительно помочь - вытащить, вернуть... и теперь он тонул вместе с жучихой, захлебываясь ее горем, но не отступая... будто от этого что-то могло измениться.

Рыдания постепенно стихли, сменившись сначала перемежающимся тихими всхлипами поскуливанием, а затем глухим шмыганьем. Мила так и не выпустила малыша, а тот, как прикованный стоял перед ней и держал за руки. Лапы подгибались так, будто Полому пришлось перетаскать на своей спине большую часть отработанной руды Кристаллического Пика, многочисленные порезы пульсировали болью и очень хотелось лечь прямо здесь и не подниматься больше никогда. Его ли это было желание или уставившейся в землю Милы, Сосуд не знал. Он наконец смог оторвать взгляд от убитой горем жучихи и теперь смотрел на три свежих холмика, освещенных лампадами. Три свежих и два старых. На камнях ни имен, ни дат, ни каких-либо еще посланий - только стеклянные чаши с плавающими в масле фитилями. Осознание приходило медленно, упрямо пробиваясь сквозь толстую стену неверия. Произошедшее просто не укладывалось в голове, и Полому было бы легче поверить, что когда-нибудь бальдры отрастят себе крылья, чем в то, что кто-то из сестер может... умереть? Они же виделись совсем недавно. С ними было все в порядке. С ними было... все в порядке?

Малыш тщетно пытался вспомнить хоть что-нибудь, что можно было бы назвать зловещим предвестником случившегося и не находил, как ни старался. Правда нельзя было сказать, что крошка жучок так уж близко общался со старшими, почти уже взрослыми девочками. Он, как близняшки Клара и Мия, как отчасти мечтательная Кристалл или плаксивая Соня находились словно бы немного ниже их уровня зрения, в каком-то другом детском мирке, лишенном привилегий... но и многих горестей - тоже. И Полый не помнил ничего такого, что могло хотя бы намекнуть на приближающуюся смертельно опасную болезнь. Болезнь ведь? Мила судорожно вздохнула и наконец разжала стиснутые пальцы, выпуская дрожащего малыша.

— Прости, — глухо сказала она, вытирая кулаком заплаканное лицо. На влажных от слез щеках после этого осталось несколько грязных полос. — Я не должна была так… просто... все так быстро навалилось. Я просто не успела успокоиться.

Жучок кивнул и, пользуясь случаем, сел на землю рядом с подругой.— Ты здесь один? — меж тем спросила Мила продолжая размазывать грязь по лицу. — Просто... не подумай ничего... я не хочу, чтобы девочки узнали...

Сосуд вскинул голову, удивленно уставившись на жучиху. Не хочет, чтобы девочки узнали что? Что их старшая сестра тоже живая и может кричать от боли, когда никто, кроме случайного свидетеля не может ее увидеть? Или что трое из них уже никогда не вернутся домой? От последнего предположения по спине Пустого пробежал мерзкий, неприятный холодок, будто между крыльями провели мокрой железкой.

Миле не потребовалось объяснять, что означает этот резко вскинутый на нее взор пустых глазниц. Возможно, она уже была готова к расспросам, возможно даже готовила оправдывающую себя речь заранее... жучок бы не удивился.

— Они еще совсем дети, — сказала жучиха, буравя землю потемневшим взором. — Знаю, странно говорить это тебе, но... с тех пор как мам и папа ушли в шахту и.… — она бросила полный боли взгляд на два больших камня и тут же поспешила отвернуться, — остались там... девочки только и делают, что ждут их. Я рассказываю правду, когда они подрастают, ты не думай. А Гретта... она догадалась сама. Думаю, что Кристалл тоже знает, просто продолжает игру. Им нужно во что-то верить, малыш. Пусть даже в то, что мама и папа живые, работают где-то далеко. Пусть даже это сказки про волшебный фонарик и рыцаря... Потому, что если этой веры не будет, то... если этой веры не будет, то жить станет совсем невыносимо.

Полый заметил, как по щекам подруги снова побежали слезы. А она все говорила и говорила, не в силах остановиться.

— Просто оглянись вокруг, в этом городе... в этом месте ничего не осталось. Когда-то... когда-то здесь было много жуков, тут был мост и.… до... дорога. А сейчас... так пусто. И не уйти никуда... Я много раз видела, как жуки просто уходили вниз, искать лучшей жизни - другие города или богатства или лекарство от чумы... никто не вернулся, понимаешь. Некоторые думают, что это потому, что внизу есть что-то хорошее. А я боюсь. Боюсь, что кто-то из девочек просто решит убежать, а там их будет ждать что-то страшное. — Мила всхлипнула и начала ожесточенно тереть глаза. — Я просто хочу, чтобы они все выросли. Тогда мы все сможем собраться и уйти куда-нибудь. За горы, откуда приходят воины. Там наверняка есть что-нибудь, кроме этого, всего... может быть там даже нет чумы. Наступила тишина, нарушаемая только тихим дыханием жучихи. Сосуд обхватил колени руками и тупо уставился на мерцающие огоньки лампад. Ему не нравился подход Милы к проблеме, не нравилась вся эта ситуация в целом и то, что он, невольно, оказался втянут в эту историю. Жучок честно пытался поставить себя на место кого-нибудь из сестер, представить, что они ощутят, если узнают о потере. То же что и Мила? Им будет также больно? Не найдя ответа, кроха полез в сумку за листом бумаги. Изрядно измятый и перепачканный кристаллической пылью, он, однако, еще годился для того, чтобы задавать вопросы.

"Почему ты не хочешь говорить им об этом?" — дрожащей рукой вывел Полый на чистом кусочке листа.

Мила вздохнула.

— Если они не будут об этом знать, то им не будет так больно. Когда они вырастут, то смогут легче перенести все это...

"То, о чем не знаешь, не может тебя расстроить?" — написал жучок сказанную Кристалл фразу, и мелок, казалось, обжигал пальцы, когда он выводил неровные буквы.

— Примерно, — кивнула Мила. — Просто, так будет спокойнее всем нам. Ты... ты поможешь мне? — она осеклась и тут же добавила, уговаривая, — Тебе вовсе не нужно ничего говорить. Просто подтверди мои слова и не рассказывай об этом месте, хорошо? Я все скажу сама.

Сосуд долго смотрел на подругу, чувствуя, как ее боль потери, страх за сестер и перед неясным туманным будущим протекает сквозь него, оставляя за собой неясные болезненные отголоски в Пустоте. Казалось, она правда знает, что нужно делать. Несмотря на собственную боль и на усталость, Мила, казалось, все еще знает, как защитить от нее младших сестер. Пустой кивнул и протянул жучихе руку, предлагая идти домой. Было холодно.

До Грязьмута шли молча. Они немного задержались возле ручья на окраине, чтобы Мила могла умыться. Здесь местные жители набирали воду для своих нужд, посему был немалый риск встретить кого-то из знакомых, а то и младших сестер. Однако в этот раз путникам повезло, и никто не увидел, в каком состоянии старшая в жучином семействе вернулась в город. На подходах к дому, они оба сначала ощутили приятный запах горячей похлебки, от которого у Милы отчетливо заурчало в животе. Затем до слуха донесся многоголосый гвалт, с которым жучишки принимали пищу. С такого расстояния сложно было понять, что же так сильно возбудило девичье общество, но по отдельным выкрикам можно было предположить, что у кого-то из близнецов сегодня плохое настроение.

— Что за шум, а драки нет? — мелодично пропела Мила, с совершенно неожиданно проступившей на лице улыбкой входя в дом. — Или... ой, святые листики! Девчонки, ну как так...

Что именно "как так", и что происходило до сего момента Сосуд понять не успел, так как голос Милы моментально потонул в восторженном хоре жучишек, которые, забыв про все дрязги, многолапой толпой ринулись к старшей сестре, чуть не сбив ту с ног. Идущего следом Пустого, казалось, вовсе не заметили, и он поспешил отойти в сторону, стыдливо кутаясь в изодранный плащ.

Всеобщий восторг поутих только когда каждая из сестер успела вдоволь наобниматься с Милой и буквально втащить ее внутрь, в золотистое, терпко пахнущее хлебом и супом тепло дома. И только тогда прозвучал вопросы, от которых по телу жучка побежали толпы холодных мурашек.

— А почему ты одна? А где остальные? С ними все в порядке? Они скоро поправятся?

Полый не мог точно сказать, кто из сестер спросил это первым, но то, с каким жадным ожиданием они воззрились на старшую и с каким любопытством поглядывали в сторону пришедшего с Милой, а значит тоже причастного кроху, заставляло его зябко ежиться, пытаясь стать еще меньше.

— Все хорошо, девочки, — с улыбкой сказала Мила, поднимая слегка заплаканную Клару на руки. — Гретта, Лойс и Анка уже поправились, всего-то нужно было принять правильное лекарство. Они сейчас в шахтах, помогают маме с папой.

Ох, что тут началось. Милу буквально завалили вопросами, восторженными, удивленными, каверзными, обиженными... и на каждый у старшей сестры нашелся подходящий ответ. Она говорила, что родители девочек очень обеспокоились их состоянием и даже пришли к доктору, чтобы узнать, в чем дело. Говорила, как они все радовались, когда сестры пошли на поправку и удивлялись, как же те выросли. Рассказывала, что, поправившись, отсутствующие сестры захотели помочь матери и отцу в копях, чтобы те смогли побыстрее вернуться домой. Жучок слушал все это и не мог отделаться от все еще стоящей перед глазами картины. Пять серых камней - два больших и три поменьше. Ни надписей, ни имен, ни цветов, только три стеклянные лампады с плавающими в них язычками огня. Определенно, в словах Милы была какая-то доля правды...

Он пришел в себя, осознав, что вокруг стало тихо. Вскинувшись, жучок понял, что все взгляды направлены на него - ищущие и жаждущие у всех жучишек и настороженный, почти испуганный Милы.— Ты тоже был там? Ты видел их? — вновь повторила вопрос одна из младших сестер, Сосуд, усталый и побитый, не смог определить, кто именно.

Медленно, не отрывая взгляда от черных глаз старшей, Пустой кивнул. Стоять прямо стало невыносимо трудно, поэтому он привалился к стене и начал судорожно рыться в сумке, надеясь, что девочки не заметят, насколько сильно дрожат руки крохи-жучка. Его еще о чем-то спрашивали, кажется, даже с намерением подловить на слове, но Полый почти не различал отдельных слов, продолжая перебирать содержимое свое сумы, непривычно сильно оттягивающей плечо. Наконец, он выудил из глубины сумки пригоршню переливающихся в светомушином свете розовых кристаллов, от которых по всей комнате разбежалось множество цветных бликов. Держа камни на раскрытых ладонях, как в ковшике, малыш протянул их сестрицам и тихо зажужжал. И впервые за свою осознанную жизнь жучок не вложил в это тихое жужжание ни слов, ни смысла — девочки сделали это сами.