Глава 23. Запах смерти (1/1)

Тем временем как тело его забилось предсмертной дрожью, разум еще не успел пробудиться ото сна. И не думая отпускать, некто силою вжимал мальчика в постель и жестоко душил невидимой рукою: на тоненькой шейке краснели отпечатки пальцев. Лицо приобрело холодный, мертвенный оттенок и покрылось сетью вспухших вен, под глазами пролегла темная тень, посинели губы… Вернувшись в комнату и застав Петю буквально на последнем издыхании, Яков Вилимович сразу же обо всем догадался. Поэтому не теряя времени даром, вторгся в его кошмар?— явился в решающую минуту. Шварц и не подозревал тогда, что заклятый враг его?— за спиной. Не догадывался также, что Брюс способен расстроить коварный замысел могуществом собственного подсознания и столь же коварно нанести ответный удар?— скрытно и неожиданно. Нет, граф просто не мог так неумело, так глупо оступиться! Он чувствовал отдаление Брюса, был уверен, что он не вернется к Пете этой ночью. Стоило ли неторопливо подбираться и скрупулезно планировать каждую деталь, чтобы в конечном счете Брюс все испортил? Ведь до сей поры Шварц лишь скромно намекал мальчику о своих истинных намерениях, тихонько шептал зловещие угрозы ему на ушко; а когда настало время предстать пред ним во всем величии своем и воплотить предупреждения в жизнь, Яков Вилимович?— этот ревнивый заступник, этот заядлый попечитель?— тут же объявился! Нетрудно представить, каково было изумление Шварца, каков был его гнев и негодование… Все это время он терпеливо ждал удобного случая, ведь не мог напасть в присутствии Брюса, который всегда находил способ низвергнуть его, могущественного врага, теплотою сердца и ласкою души. Шварц не мог противостоять этой силе, не мог вершить великих дел, пока соперник излучал целый каскад несокрушимых черной магии чар. Причем для защиты Якову Вилимовичу не требовалось прилагать столько усилий, сколько для многочисленных злодеяний прилагал Шварц. Да, безусловно, он без затруднений явится вновь, однако теперь Яков Вилимович, ставший свидетелем сего бесчинства, подпустит ли его к Пете? Теперь Шварцу не помешает осторожность, с которой он своим змеиным, скользким шагом приближался к мальчику. Ему в голову не приходило, что Яков Вилимович все время был начеку. Одним словом, Шварц недооценил силу противника, переоценив в нехитром этом мастерстве себя. …Нападение получилось не самым честным с нравственной точки зрения. Но о каких же моральных устоях терзаться беспокойством, когда на кону жизнь человека, несправедливо приговоренного к мучениям? Шварца-то вот, как видно, отнюдь не беспокоили этические стороны собственного естества?— презренного и жестокого. Он был способен на любые коварства, а иначе не пошел бы на столь низменный поступок?— не напал бы на уязвимого ребенка. Стоит ли в таком случае Якову Вилимовичу утруждаться и предупреждать во всеуслышание о собственном пришествии? Яков Вилимович был готов расправиться с графом самым жестоким образом, настолько раздосадовала его эта подлость; но граф вовремя опомнился?— когда получил заслуженный удар кулаком в лицо, испарился в воздухе темным облаком. Даже не дал Брюсу возможности взглянуть на обескураженное выражение лика! Зато на костяшках пальцев остались щедрые следы белил, которые молодой граф никогда не жалел. Что ж, весьма незаурядный трофей! Шварц явился победителем, ушел?— трусом. Побоялся ли сразиться с Брюсом лицом к лицу, был ли озадачен неожиданностью его появления, а все же по малодушию нрава сбежал. Если бы Петя не был занят болью, то обязательно бы принял его уход за смерть?— Федор Александрович ведь тоже, покинув мир, обратился черным прахом. …Пробудившись ото сна, он жадно глотал ртом воздух и задыхался от кашля. Яков Вилимович был рядом, и Петя не мог понять: сон ли до сих пор видит или наконец вернулся в реальность? Тело пропитали собою неуемными судорогами паника и адреналин, превозмочь которые оказалось бы особенно тяжело после мучительного удушья. Если бы не Яков Вилимович, Шварц бы уничтожил его… —?Все позади,?— сказал Яков Вилимович, успокаивая мальчика теплом объятия и уверенностью голоса. —?Он больше тебя не тронет, я с тобой. Петя прижимался к Брюсу, как загнанный щенок, не в силах боле держаться стойко. Маленькими дрожащими ручонками он обвил его шею, и еще долго не мог прийти в себя. Осмысление того, что только что произошло никак не укладывалось в голове! Как Яков Вилимович сумел проникнуть в его кошмар? И действительно ли это был кошмар, а не самая настоящая реальность? Если так, то почему нигде нет того черного пепла, которым рассыпался граф? Что происходит? —?В-ваше… сиятельство… —?прохрипел Петя, прерываясь на каждом слове,?— г-граф… он… —?Он проник в твой сон,?— ответил Яков Вилимович,?— и я помешал ему. —?К…как вы с-сумели?.. —?Вторгся в твое сознание. Главное в сём?— сосредоточение. —?Я бы не смог… —?К почивающему проникнуть нетрудно?— сознание уязвлено. —?Яков Вилимович, а вы сему меня обучите?.. —?Обучу, раз такое дело! Тебе необходимо защитить от него свой разум. Сим мы завтра и займемся. Яков Вилимович был зол?— Петя это чувствовал. Да и как тут не злиться, когда соперник ведет нечестную игру? Говорило ли это о его изощренности и хитроумии, или же о слабости и бесчестье, Петя не знал, но догадывался, что Шварц попытается отомстить Брюсу и появится вновь. Петя вздохнул, как делал обычно, когда мыслей становилось так много, что они мешали друг другу и, не давая сконцентрироваться на одном, перетекали во что-то не менее важное. Вздох, хоть и неглубокий, остро пронизал легкие и гортань мальчика резью. И когда-то он теперь оклемается? Дышать было пусть и нетрудно, но по-прежнему больно?— казалось, что вот-вот горло снова сожмется в трубочку и перекроет легким кислород. Так еще и с кашлем из него выходили тягучие сгустки крови, отчего Петю в какой-то момент основательно замутило. Впрочем, он не постеснялся сообщить об этой неприятности Якову Вилимовичу, надеясь, что он поможет ему предотвратить последствия тошноты. Мальчик, конечно, переживал, что это нескромное признание огорчит учителя, однако тот был, напротив, очень доволен тем, что Петя сказал правду. Как долго Яков Вилимович этого добивался! Вот так новости! —?неужто Петя действительно честен с ним в отношении самочувствия? Яков Вилимович поспешил приготовить мальчику очередную лечебную настойку, разбавленную горячим молоком. Она оказалась куда приятнее боярышника, опиума и кислого винного зелия. По крайней мере, вкус молока перебил тот специфичный аромат, который Петя мог услышать, будь лекарство растворено водой. И он был несказанно благодарен Якову Вилимовичу за этот щедрый дар?— тошнота прошла уже после одного пряного аромата. —?Он обещал… —?сказал Петя, поглаживая пальчиками шершавый ободок канопки,?— обещал, что будет… будет каждую ночь являться и… откусывать?— так он сказал?— по кусочку… или что-то навроде сего… —?Забудь все, что он обещал?— слышишь? —?перебил Яков Вилимович. —?Речи его також пусты, как и он сам! Я не дам ему тебя погубить… никогда! Для Пети так и осталось загадкой, как Шварц может управлять его сознанием из другого мира и как Яков Вилимович может проникать в его сон силой мысли. Так ли это просто? Пете не терпелось дожить до следующего утра и поскорее узнать, каково это. Правда, рассуждать столь же здраво у Пети не всегда получалось: помимо того, что мыслей было много, они то и дело сбивались с доброго направления в томительное и тяжелое. Выбросить из головы желчные тирады графа?оказалось более чем сложно. Петя продолжал проигрывать их снова и снова: сначала они вызвали в нем трепет, затем?— показались уже не столь катастрофичными (уверенность и спокойствие Якова Вилимовича послужили тому основанием), затем?— Пете захотелось в них разобраться и понять: к чему граф тщетными стараниями пытался внести раздор? А почему был так уверен, что Яков Вилимович не способен принять и полюбить его, Петю? Да-да, вот именно?— почему? Человека с более открытой душою и более добрым сердцем, чем у Якова Вилимовича, Петя еще не встречал на всем белом свете (ну или хотя бы на своем юном жизненном пути). Так зачем же Шварцу понадобилось очернять его в глазах мальчика? Искал предлог, как бы отдалить их друг от друга? Что ж, Петя не настолько глуп, чтобы поверить в эту грязную ложь… …Горячее ли молоко, разбавленное ли в нем лекарство или нечто иное окутало Петю приятной усталостью, а только это состояние немало его встревожило. Он настойчиво сопротивлялся сну, роняя голову на грудь и едва поддерживая смыкающиеся веки. Как же он позволит себе заснуть после такого?! Нет, о сне теперь придется забыть! —?Не бойся,?— сказал Яков Вилимович с улыбкой,?— отдыхай. Оберегать твой сон буду, и ничего плохого с тобою не случится. Петя зевнул. —?Верю, ваше сиятельство, верю… да токмо… —?Полноте, я любую хитрость его на корню пресеку. Да и не явиться он вновь?— знает, что я рядом. Иди ко мне. Петя неуверенно пододвинулся к Якову Вилимовичу, положил голову ему на грудь и позволил приобнять себя за плечо. В таком положении он уже не чувствовал себя ни уязвимо, ни беспомощно, только вот… неудобно было за бесстыдную эту неприемлемость! Заснуть в обнимку с Брюсом?— это уже слишком! Как же он в глаза-то ему вскоре смотреть будет? От внимания Якова Вилимовича, однако, не ушла одеревенелая, скованная поза мальчика. Что ж тут оставалось, как не намекнуть ему, что дышать и шевелиться дозволяется? Сказано то было в шутку, конечно,?— Яков Вилимович прекрасно понимал его неудобное положение,?— но Петя воспринял его слова всерьез. —?М-мне хорошо… —?отозвался робко. Тогда Яков Вилимович сам притянул его к себе ближе и сказал: —?Ну ты хоть меня-то не бойся. Яков Вилимович проснулся от легкого прикосновения к щеке. Первое, что он увидел, открыв глаза,?— невинно покоящуюся ладошку Пети на своем лице. От нее исходил сладкий запах молока и еще чего-то неуловимо знакомого, теплого. Обычно запахи пробуждают воспоминания, возвращают забвенные кусочки жизненной мозаики или совсем забытого прошлого, но только не сейчас. Этот запах все время был рядом. Он неотвратимо ассоциировался с беспокойной чредой последних дней, со спешкой, напряжением и игрой в прятки. Потому что это был его запах. Запах Пети. Яков Вилимович то и дело прислушивался к его дыханию?— поныне тяжелому и прерывистому. Со вздохом где-то глубоко прорывались хрипы, с выдохом?мерещился свист… Слава богу хоть ночь была спокойной?— Петя не просыпался и чувствовал себя, кажется, вполне удобно. Ну да, будь ему неудобно, стал бы он ?разбрасываться? руками? Петя, разумеется, еще спал и даже не догадывался о нечаянном положении руки. Невозможно и представить, как бы горячо это очаровательно простодушное касание его смутило, проснись он прямо сейчас! Нет, пусть еще чуть-чуть поспит?— Якову Вилимовичу не хотелось отпускать его от себя так скоро. Несмотря на дурную взаимосвязь с тревогой, слышать запах его волос и трогательное посапывание рядом?— все, что нужно для того искомого покоя, которым он давно мечтал насладиться. Всю ночь Петя, как котенок, доверчиво тыкался своим смешным вздернутым носиком то в шею, то в плечо Якову Вилимовичу, и тогда он осознал?— осознал бесспорно и действительно, что Петя дорог ему, как бывают дороги и любимы родные дети. Его отношение к мальчику изменилось навсегда: теперь он не был ему чужим. И чувство это исходило вовсе не от жалости к нему, умирающему от проклятия и сызмальства обделенного семьей, оно было выше всяких сожалений?— оно по-настоящему грело сердце. Родной, любимый. Сын. Почему ты не мой сын? …Над Чернолесьем занималась заря?— в комнатку проник разрумяненный небесный свет. Проснувшееся солнышко медленно поднималось над чудесным зеленый простором, заливая крыши домиков и верхушки деревьев нежным пурпурно-золотым соцветием. Природа очнулась от грозного ночного хаоса, великодушно прощая непогоду за вспыльчивый и непреклонный нрав. От ночной смуты не осталось и следа?— изобилие доброй тишины служило предшественницею тепла и покоя. Поцеловав маленькую розовую ладошку Пети, Яков Вилимович встал с постели, подвязал волосы шелковой лентой и направился в горницу. Придется мириться со здешними устоями и вставать с первой зарей, а иначе худо придется вечером во время урагана. Домашних дел?— по горло. Розочка, должно быть, еще не просыпалась. После вчерашнего она раньше полудня, стоит полагать, не подымется… Но в горнице ее, на удивление, не оказалось. Якова Вилимовича встревожило это неожиданное исчезновение. Что же это, сбегая, она и постель, что ли, за собою не удосужилась заправить? Нет, что-то тут другое произошло… Выйдя на крылечко и окинув взглядом двор (сейчас особенно живописный благодаря пунцовым краскам, которыми его одарила заря), Яков Вилимович успокоился, увидев Розочку целой и невредимой. Она стояла у забора и вглядывалась вдаль: на дремлющий за холмом храм и розовеющие соседние дворы. Но не успел Яков Вилимович и приблизиться к ней, как она схватилась за живот, согнулась над травой и ее стошнило. —?Что с тобой? —?спросил Яков Вилимович недоуменно. —?Уходи… —?сказала Розочка,?— возвращайся в дом… —?Еще чего! —?Не подходи близко… —?Ты ни о чем не хочешь со мной поговорить? Розочка выпрямилась, вздохнула. —?Нам не о чем говорить,?— сказала холодно. —?Я много раз была тяжелой… это не то. —?Ты кого вознамерилась обмануть: себя аль меня? —?Не хочешь?— не верь, мне-то какое дело? Ее категоричность вынудила Брюса сдаться?— Розочка собиралась уйти, но он ее задержал. —?Ты можешь мне довериться. Я тебе помогу. Поговори со мной. Просто поговори. Скрестив руки на груди, Розочка, однако, оскорбленно отвела от него взгляд. —?Уладь дела с баней,?— потребовала строго,?— не хочу все время мерзнуть на заднем дворе. —?Хорошо, сегодня же ею займусь. Иди, голубушка, приляг. —??Приляг?,?— передразнила Розочка его озабоченный тон,?— а делами хозяйскими заниматься кто станет? —?Нельзя тебе, сам займусь! не спорь! —?Ишь ты какой… командует свободной женщиной… —?Зачем ты так? —?А ты?*** Нельзя сказать, что опиум вредил Пете хотя бы потому, что от него он приходил в покой. Как уже ранее выяснил Яков Вилимович, характерного для здорового человека привыкания не случилось, непримиримой зависимости?— тоже. Разумеется, некоторые опасения имели место быть, и в очередной раз сталкиваясь с необходимостью в опиуме, Яков Вилимович рисковал. Нет, он ни в коем случае не полагал, что дурманящее (или какое либо иное) зелие исцелит мальчика, поскольку такие проклятия подвластны лишь руке опытного темного мага; просто с проклятием в организме Пети действительно что-то переменилось и он стал работать неправильно, воспринимая яд успокоительным. Особенно сейчас ему было необходимо расслабиться и по-человечески отдохнуть, поэтому Яков Вилимович и обратился к опиуму?— пожалел изможденное разными переживаниями и въедливыми предчувствиями сердечко Пети. В конце концов все это бессмысленное напряжение и постоянно накатывающие грозные волны страха не привели бы ни к чему хорошему. В таком состоянии Пете оставалось разве что молиться и уповать на Божью милость (чем он, в принципе, и занимался). Во многом его страхи казались Якову Вилимовичу излишни и необоснованны, однако это были его чувства, его эмоции. Яков Вилимович абсолютно принимал это и не смел осуждать. Успокоить, пригреть, защитить?— все это он мог дать мальчику, и отдавал без остатка со всем отеческим великодушием и заботою; но никак не смог бы заставить его мыслить по-другому. Навязчиво подталкивать да науськивать, как надо?— тоже не хотел. Яков Вилимович считал, что Петя должен сам дойти до осмысления верного пути, и пока он не отыщет к нему дорогу, все наставления будут напрасными. …Петя проснулся очень бледным и вялым: то и дело зевал, стремился разлепить закрывающиеся глаза да мямлил что-то нечленораздельное. Сон маячил перед взглядом, звала в объятия мягкая постель, а Яков Вилимович чегой-то от него хочет, чегой-то говорит… —?…сегодня дел немало. Кто ж в экие дни важные в постели нежится? Восстанавливать силы тебе зело надобно, милок, ни то не оправишься! А портной явится подчас, что ему сказать прикажешь? ?Прошу прощения, мастер, мерки снимать в другой раз приходите, у меня сынок вас встречать ленится!??— так, что ли? Петя, ты меня слушаешь? —?А? Петя снова зевнул, потер глаза: видно было, что он держится едва ли, и лишь из уважения к Якову Вилимовичу еще не прилип щекой к подушке. Но Яков Вилимович так просто сдаваться был не намерен; собственноручно его в такое состояние вверг, собственноручно из него и выведет! Да только, как оказалось, беспочвенны были все треволнения?— особого труда в том, чтобы заставить Петю бодрствовать, не потребовалось. Немаловажную роль сыграли его исполнительность и дотошная покладистость. Как же это он ослушался бы указа их сиятельства? Скорее всего, окажись мальчик при смерти, выжил бы ради Якова Вилимовича всем врагам назло. Так что, подавая завтрак, с любовью и ласкаю приготовленный, Яков Вилимович приятно удивился столь усердному преображению мальчика: его худенькое личико приобрело живое выражение, бордовые уста растянулись в улыбке, синие глаза смотрели с прежним благоговением и доверчивостью. Да и кто перед румяными блинчиками с медом устоит? А кофий какого запаха невероятного! Да-да, Яков Вилимович отважился и на кофий?— заранее заготовил, надеясь, что оный прибавит Пете энергии. —?Как же ж это мне,?— спросил он робко,?— в постели трапезничать, ваше сиятельство? Чай, не барин… —?Ну, а ты притворись,?— ответил Яков Вилимович, садясь напротив. —?Давай вместе баринами будем?— в игру экую сыграем. Вообразим что-нибудь веселое наконец! Непонимание происходящего отразилось на лице мальчика до того внушительным замешательством, что Яков Вилимович уже и сам начинал себя чувствовать дураком. Однако Петя все-таки, несмотря на сопротивления разума, поддался неподдельному интересу к занятной этой игре. А что? Раз Брюс говорит играть, значит?— так надо. Дурного-то он точно не скажет. —?А что делать надо, Яков Вилимович? —?спросил Петя. —?Как играть? —?Играй так, чтоб я поверил, что ты?— барин. —?А каков он, барин сей? Что он делает? —?На подушки-ка откинься… еще… еще… вот так! молодец! Кофий в одну руку возьми, блинчик?— в другую… вот, хорошо. Сделай важное лицо. Нет, еще важнее! еще! Ну, Петя, ты издеваешься? не столь важное… Вот! вот так достаточно! Все, теперь приступай к трапезе. —?А это зачем все?.. —?Мы же веселимся! Почему все обязательно должно быть для чего-то да зачем-то? Петя пожал плечами. Ему действительно нечего было ответить. ?Как же это,?— думал,?— делать что-то просто так, по вольной мысли? Это ж?— смысла не имеет!? Впрочем, повиновался бы он в любом случае. Тем более что этого пожелал Яков Вилимович, а желания его?— закон. Что же до самого Якова Вилимовича, то он ожидал, что Петя со свойственным ему энтузиазмом и живостью проиллюстрирует это незатейливое амплуа, надеялся на велеречие его и остроту, но с ролью своей Петя справлялся из ряда вон плохо. Не барин он?— однозначно не барин! Петя был невероятно скован, и выдал такого безропотного, тишайшего барина, каких на свете великое меньшинство. Что ж, подобные перевоплощения не сразу даются; он привык к определенному ритму и расстановке, так что судить за то его никто не собирался. Главным же в этой игре были отнюдь не блистательные актерские способности, а трапеза. К слову, она давалась Пете с трудом: он откусил от блина лишь пару раз, пожевал без аппетита и отставил свою порцию. —?Барин,?— сказал Яков Вилимович с наигранным возмущением,?— не кормить же мне вас с ручек! Вы у нас господин-то навроде самостоятельный, аль разленились совсем? Петя не сдержался от смеха. А Яков Вилимович был весьма серьезен и действительно стал кормить его с подобными причитаниями. —?Ну и распустили же вас нынче, ваше благородие! постыдились бы! Чего смеетесь, хохотом заливаетесь? Ну смейтесь, смейтесь?— воля ваша! —?Ваше сиятельство… —?Да нет, братец, куда уж нам до ?сиятельства?, ?благородием? довольствуемся?— слава богу! Ну-ка, ротик открой… —?Не могу, ваше сиятельство, не лезет?— попрек горла встало… —?Ну вот мы и протолкнем. Открывай! —?Яков Вилимович… —?Ваше благородие, извольте открыть рот сейчас же! Давай-давай… Вот… и жуй, пожалуйста, поживее! Пожаловавшая Розочка задержалась в дверях комнаты и долго наблюдала за игрой, пока Петя окончательно не потерял от смеха голос. Он-то видел, что она пришла, а увлеченный ?кормлением? Брюс?— нет. —?Яков Вилимыч,?— нахмурилась Розочка,?— ты сдурел, я не пойму? —?Вот и барыня к нам пожаловала,?— не растерялся, однако, Яков Вилимович, оборачиваясь к ней. —?Пожалуйте, мон шер, к столу… к постели… —?Полно дурака валять! Займись уже баней! Розочка не шутила: поставила кулаки в бока, лицо сделала грозным. Какие уж тут забавы? Во избежании очередного эмоционального взрыва, Яков Вилимович решил соглашаться с любым ее требованием?— чувствовал себя перед ней виноватым. Несмотря на то, что принятое им решение являлось самым что ни на есть верным, обида Розочки имела веские основания быть. Отвергнутая, лишняя, нелюбимая. Та, что уже не нужна. …Взглянув на перепачканного медом Петю, Яков Вилимович улыбнулся и, обещая скорее вернуться, покинул комнату. Петя робко пригласил Розочку к ?столу?, но она от еды отказалась, сославшись на неважное самочувствие. Странно. Еще вчера она чувствовала себя прекрасно и одним махом проглотила ужин, да и свое отменное варево ела с удовольствием. —?Что это… —?спросила Розочка, приблизившись к Пете,?— у тебя на шее?.. Дай-ка взглянуть. Петю слегка обескуражило ее любопытство: что она увидела столь ошеломляющее? Вытаращила глаза, ощупывала его шею, охала, ворковала… —?Кто это сделал с тобой? Яков Вилимович? —?Ч-что сделал?.. —?не понимал Петя. —?О чем вы?.. Я не… Шварц. Петю бросило в холод, затем?— в жар, когда он понял, в чем дело. В голове потоком застучали мысли. И все спутанные, обрывочные. Он не знал, что сказать и как выпутаться. Следы от удушения Петя и увидеть-то еще не успел, а уже неумышленно впутал в очередную назревающую склоку взрослых… —?Нет! —?выпалил Петя дрожащим голосом. —?Нет, Розаль Федоровна, как можно!.. упаси боже! Яков Вилимович тут совсем не причем… —?Откель ж тогда, изволь узнать? —?Это… это я расчесал… укусы комара… пустяки! —?Комар нынче ладонь с перстами имеет, я погляжу? Требовательность и горячее недовольство Розочки вскоре побудили Петю к предательскому смятению. Все в его поведении сейчас говорило явно не в пользу, несправедливо оговоренного, Якова Вилимовича: он дрожал, тяжело дышал, оправдывался нелепо, что-то выдумывал несуразное… —?Петя, не ври мне,?— остановила его в конце концов Розочка. —?Успокойся, мальчик, успокойся, милый. Скажи мне всю правду?— я помогу тебе. Огорожу от этого ирода Брюса, токмо не дрожи, и говори покойно! Мы разберемся с сей наглой немецкой рожей и раздавим, аки букашку! —?Розаль Федоровна, молю: не надобно на их сиятельство поклеп эк страшный нести! Не виноваты они ни в чем!.. —?Чем ты его так прогневал? —?словно его и не слушая, допытывала Розочка. —?Что-то сказал непочтительное? Что? —?Розаль Федоровна… их сиятельство не могли так сделать!.. это не они?— клянусь вам! клянусь! Могу инда на кресте поклясться?— не Яков Вилимович это!.. Перед богом клянусь?— поверьте! Перекреститься могу!.. Вот вам крест святой?— не он это… Терпению Розочки настал конец?— без единого слова она решительно зашагала прочь из комнаты. —?Розаль Федоровна, пожалуйста!.. куда вы?.. Остановитесь! —?Ирод!.. безбожник! Петя кинулся за ней следом. Нагнав в горнице, перегородил ей путь. —?Пожалуйста, одумайтесь! помилуйте! Яков Вилимович не… —?У тебя спрашивать не буду, Петя! Уйди с дороги! —?Постойте… послушайте… —?Вот… вот до чего он довел тебя!.. Какими словами он запугал тебя, бедняжку… как ты дрожишь при виде его! Ан я?— дура, не догадалась! не догадалась, что издевается он над тобою, над бедняжкою, над сироткою… Держит тебя возле себя не просто так… по доброте душевной!.. Розочка протянула к Пете руки и крепко прижала к груди. —?Жесток сей мир… —?сказала,?— жесток, опасен, порочен… Не бойся никого, я тебя в обиду не дам… Вместе мы с тобою теперь будем… Вдвоем нас с тобою мир не принимает, не хочет над нами сжалиться, над несчастными, гонимыми… Не брошу я тебя, не брошу, дитя… Уверен ноне будь: есть у тебя плечо надежное… —?Вы ошибаетесь,?— сказал Петя, отстранившись,?— все не так… —?Извини, одначе я должна тебя выручить. И не моли ни о чем. —?Нет… Розалия Федоровна!.. Был ли смысл ее сдерживать? Она ведь упрямая, ей-богу, точно ослица! Прёт?— не остановишь! Не обращая внимания на неосязаемость земли под ногами, Петя бежал за нею следом и уповал на то, чтобы она не ляпнула никаких пустых скверностей Якову Вилимовичу. Вот что ей снова подеилось скандал затевать? Словно нарочно повод искала оклеветать их сиятельство да поссориться! Что они опять не поделили, пока он спал?.. Яков Вилимович, полностью занятый своим нелегким делом, конечно, не подозревал, что Розочка с налету даст ему пощечину. Тамбурная трухлявая дверца была накрепко заколочена досками вдоль и поперек. Хозяева изрядно потрудились?— не желали, чтобы баней пользовались. Средств, может, не хватило ее доделать? Или особенно хлопотать над нею не хотели, считая, что из-за удушливого климата баня не столь важна? Да, впрочем, всякое можно предположить. Что бы там на самом деле не приключилось, добрые люди, способные привести баню в исправность, рано или поздно бы нашлись… —?Ты что делаешь?! —?вспылил Яков Вилимович. —?Ты в своем уме?! Что за дерзость?! —?Вот теперь ты заслужил настоящую пощечину, Брюс! —?ответила Розочка. —?Пошто мальчика губишь?! Глянь! глянь!.. твоих рук дело?! —?Неправда это… —?выдавил Петя,?— неправда… поверьте!.. —?Ан я-то думала,?— продолжала она,?— ты достойный, благородный человек… Как ты мог?.. Как ты мог так поступить с ним?! Он же верит тебе! У него никого, кроме тебя нет! Стоило ли сыскать покинутого ребенка, чтобы измываться над ним… и отречься от семьи?.. —?Розалия Федоровна!.. Яков Вилимович!.. —?Не надо, Петя, его покрывать! не надо?— пустое это! Отправляйся в дом! —?Да вы… послушайте же, Розаль Федоровна!.. —?Я сама с ним разберусь?— не лезь! —?Пожалуйста… —?Замолчите оба! —?вмешался в возню Яков Вилимович. Бедлам какой-то! Петя застыл как вкопанный и даже не моргал, в отличие от Розочки, которой угрозы Брюса, однако ж, были не страшны?— она деловито сложила руки на груди и вперила в него надменный, прищуренный взгляд. —?Успокойся, Петя,?— сказал Яков Вилимович. —?Не беспокой свое сердечко, голубчик, не надо. Розалия Федоровна просто не так все поняла. —?Не утруждай себя лживыми историями, Яков Вилимыч,?— хмыкнула та,?— я далеко не глупая… понимаю, зачем ты все это устроил. —?Безусловно, понимаешь. Но прежде стоило спросить меня, а уж потом тревожить Петю напрасными криками. —?Ты можешь сколь угодно ухмыляться, но я все знаю?— все твои грязные уловки! Яков Вилимович глубоко вздохнул, очевидно мирясь с раздражением внутри. Пете вдруг стало его так жаль… Он ведь раньше не задумывался над тем, как ему на самом деле тяжело. Сколько Яков Вилимович натерпелся за эти дни?— одному Господу Богу известно! Так еще и Розочке вздумалось упрекать его в том, к чему он непричастен; что сделал его заклятый враг. Каково ему было выслушивать эти несправедливые обвинения? —?Ты не расстроишься,?— обратился он к Пете,?— ежели я скажу Розалии Федоровне правду? Как видишь, верить в мою невиновность она отказывается. —?Я говорил Розаль Федоровне, ваше сиятельство,?— подыграл Петя,?— все говорил… —?Знаю. —?Какими бы оправданиями ты не покрыл свою паршивую совесть,?— сказала Розочка,?— я не поверю. —?Вчера ночью у Пети началась крапивная лихорадка,?— сдержанно произнес Яков Вилимович,?— и это?— одно из ее проявлений. К сожалению, мне приходится зря тревожить мальчика сим признанием по твоей милости?— ведь ему крайне неловко. Мне очень жаль, Петя; извини, но теперь смысла скрывать что-либо нет. Ну, а вы, Розалия Федоровна, ежели не хотите заразиться, лучше не трогайте Петю?— заразно се. Его безмятежность восхищала и с тем же крайне беспокоила Петю. Настанет ли когда-нибудь его спокойствию конец? И что он делает с собой, чтобы держать себя в руках? Какое все-таки нужно иметь терпение, чтобы не сорваться! —?Крапивная лихорадка? —?переспросила Розочка с сомнением. —?Она самая, Розаль Федоровна,?— подтвердил Петя. —?Я же говорил вам… простите… —?Что ж,?— сказал Яков Вилимович,?— теперь я наконец-то могу приступить к работе? Розочка хотела было что-то ответить, но он опередил ее: —?Ни за что не извиняйся?— я тебя прощаю. И как ни в чем не бывало, взялся за работу. Петя поклонился ему в спину и зашагал вслед за Розочкой?— щеки у нее горели, дышала она рывками. Ну-ну! пусть подумает… …Дверь не поддавалась?— усердно ее заколотили. Но зато после ухода Розочки и Пети, Яков Вилимович с ней быстро справился. С горяча-то какую дверь с петель не сорвешь… С виду это была самая обычная баня из всех, только очень пыльная и трухлявая?— бревенчатые стены прогнили от плесени, потолок того и гляди рухнет на голову, а под ногами жалобно, натужено скрипели старые прогнившие доски. В предбаннике стоял тяжелый запах сырости и гнили. Пройдя в парную?— просторную моечную с печкой,?— Яков Вилимович закашлялся и поднес к лицу платок. Здесь просто невозможно было находиться из-за этого отвратительного смрада! Проще было смастерить новую баню, чем браться за эту полуразрушенную неказистую каморку… Оглядевшись по сторонам, Яков Вилимович поспешил выйти, но его внимание привлекли темные брызги вдоль стен парной. Что это? Как только глаза привыкли к полумраку помещения и перестали слезиться от пыли, от Якова Вилимовича не ушла еще одна немаловажная деталь?— под ногами шелестели черные струпья угля. Нет, это вовсе был не уголь! Яков Вилимович нагнулся к полу и настороженно ощупал изгарь. В отличие от пепла, кой приятен на ощупь и сглаживает подушечки пальцев, она оказалась вязкой и рассыпчатой, как песок… Это был человеческий прах. Брызги на стенах?— давно зачерневшая кровь. Яков Вилимович услышал запах смерти…