Глава 8. Опасная игра (1/1)

Как только работа над татуировкой Пети была завершена, они с Брюсом покинули мастерскую, щедро отблагодарив мастера и его кузину. Однако никаких денег бы не хватило, чтобы Настасья обрела искомое счастие?— пускай и недолговременное. Пете было поручено ?держаться изо всех сил?, путь до порта выдастся нелегким. Перед отъездом, Яков Вилимович напоил его противорвотным снадобьем?— ужасно горьким и, как выяснилось позднее, бесполезным. Этого и следовало ожидать: проклятие?— не болезнь. На проклятие не воздействуют лекарства, не подавляют его симптомов. …Дормез мотало из стороны в сторону: кучер резко тормозил, так же резко набирая скорость. Поездка сдалась той еще?— бешеной! Поток прохожих на тротуарах был столь велик, что они перевалили на проезжую часть. Когда кто-нибудь перегораживал путь несущемуся экипажу, кучер весьма искусно пользовался, от природы наделенным, сквернословием. В подобной степени трансформировать из трех матерных слов десятки созвучных, переплетенных между собой, мог разве что дарованный мастер! Яков Вилимович все время заводил глаза, Петя же пропускал сквозь себя равнодушно (очевидно, больше переживая за недостойные матерных речений уши учителя); оба были уверены в том, что эти ловко вывернутые выражения помогут лошадям в два раза легче справиться с дорогой. Выдающиеся понукания, быть может, им уже столь привычны, что без них не обходится ни одна более-менее ходкая вылазка… —?Без малого прибыли,?— сказал Брюс, когда кучер ?подарил? им очередной резкий поворот и новое неожиданное прилагательное. —?Потерпи. Петя держался молодцом до того самого момента, пока они не выехали за город. Дорога здесь оказалась жутко ухабистой и не вымощенной камнем. Останавливаться было нежелательно, но неужто можно было обойтись с Петей так жестоко? Требуя немедленно остановить дормез, Яков Вилимович не успел помочь ему выбраться, а дормез как следует остановиться,?— он выпрыгнул самостоятельно. —?Петя! Выбравшись из дормеза, Яков Вилимович поспешил к подопечному, склоненному над жженой солнцем муравкой. Очевидно, тот не хотел, чтобы учитель видел его в таком состоянии. —?Не подходите, Яков Вилимович!.. Нечего вам дрянь всякую смотреть… —?Эка невидаль! И впрямь. Ничего нового Брюс не увидел, разве что сам Петя выглядел хуже некуда: лишенный крови, он побледнел до пугающего серого оттенка?— венки на висках выделялись неестественными бардовыми ниточками. В таковом обличье ему милостыню на паперти подаст и самый скупой барин. Или отшатнется в страхе за свою жизнь… Петя был бесконечно опечален тем, что знаменательный этот день омрачен неизбежной его хворью. Приближаясь к порту, на расстоянии чувствуя свежий запах моря, он все бы отдал, лишь бы попасть на настоящее судно в здравом своем состоянии! Мечта его была так близка, тем же временем до нее было так далеко… А торопились они зря: до отправления оставалось время?— целый час с небольшим. Хозяйка таверны напрасно намеревалась задержать визитеров… Паром?— величественный, бросающий охлаждающую тень на порт, где толпились отправляющиеся, провожающие и сошедшие,?— только прибыл и принимал новых пассажиров. Правда, билетов не осталось, а следующее отправление через восемь дней. Совсем не годится! Невероятным усилием воли Яков Вилимович сдержал себя от тех ужасных слов, которыми сыпал всю дорогу кучер… —?Чепуха! Не может быть, чтоб все билеты были проданы! Петя вообще впервые в жизни такое видел?— дорогостоящие билеты, невероятных величин пассажирский корабль! В его времени таковой диковинки еще не существовало. Он с отличием знал о галерах, бомбардирских и линейных кораблях, фрегатах и многих других. Но о таком судне?— судне-гостинице?— Петя еще не слышал. Поэтому ему хотелось узнать о нем как можно больше: какой он внутри? как утроен? Естественно, теперь свободных кают уже не осталось. Умнее бронировать места заранее. Именно так и поступило то большинство пассажиров, которые толпились на высоченной лестнице, ведущей на палубу. Петя краем уха уловил неловкую беседу о покупке места в каюте между опаздывающим путником и частным торговцем. Исходя из услышанного, не о самом лучшем месте шла речь. Да и сомнительное это дело?— покупать билет с рук прямо перед отправлением, невесть у кого! —?Быть может,?— рискнул предложить Петя,?— прибиться к той торговой барке, иль к люггеру? Стоило Пете произнести это, как за его спиной вырос невысокого роста человек с плутоватым лицом и сверкающим золотым зубом. В добродушной улыбочке его раскосые глазенки щурились в маленькие зоркие щелки. Сам он был светлокожим; только кисти рук и лицо загорелые: то ли в результате частого пребывания на солнце, то ли от ветра. В разговоре человек ухмылялся после каждой произнесенной фразы; говорил быстро и по делу. Правда, иногда было сложно разобрать его быстроходные речи из-за сильно шепелявого произношения. Однако основное было понять несложно: человек предложил втридорога двухместную каюту первого класса. Их, как он с детальностью объяснил, посещать тут особо некому?— дураки, мол, только и делают, что дерут друг другу глотки за второй и третий классы. —…там швободней,?— тараторил человек, не замолкая,?— люд там имуший, не пальтшем деланный! А бедняков неведь школько: поколе доберетефь, ах! разума мошно лишитша! К тому ше, вы, гошподин, благогодный?— вот и нетего вам ш неимушими пвыть! Яков Вилимович колебался. —?Коль не интерешует,?— обронил человек небрежно, медленным шагом удаляясь вглубь толпы,?— докутять не штану! Естественно, отходить от прибыльной сделки было не в его собственных интересах, как и не в интересах Брюса было отпускать этого мошенника. Поэтому сделка состоялась. В конце концов, что лучше: пожертвовать единственным шансом очутиться за границей и спасти мальчика от неминуемой кончины, или пожалеть денег? В столь короткий срок дешевле места им уже не найти… По сравнению с номером в таверне, каюта первого класса заслуживала отданной баснословной мзды. Дорогостоящая утварь комнаты могла поспорить, кажется, с самими царскими покоями, подумал Петя. В каждом предмете присутствовал завораживающий шарм, уютная легкость, зажиточная элегантность, обилие изощренных изгибов и уютных узоров. Шелк, бархат, стекло, хрусталь, бронзовые аксессуары, зеркала, картины морской тематики в массивных позолоченных рамах, старинные часы, кованные канделябры… У Пети разбегались глаза?— на что смотреть в первую очередь? Декорированная растительным орнаментом мебель исключительно сочеталась с атмосферными бордовыми тонами каюты. Окна были широкими, потолки высокими, пол устлан пестрыми коврами в восточном мотиве… Во всем этом необыкновенном интерьере путников ждал лишь один подвох?— широкая двухместная кровать… —?Не успел войти,?— сказал Яков Вилимович недовольно,?— тебе уж все не эдак! —?Что вы, ваше сиятельство! Как смею я?.. Все здесь невероятно! Никогда мои глаза боле не видали подобного роскошества… —?Что ж ты возникаешь, подчас тебе все по нраву? —?Знаю просто, что спальное место наново мне уступите. Не пойду я, Яков Вилимович! И что хотите со мною делайте! Ослушаюсь, да не пойду! —?А тебя никто и не спрашивает. Ты когда это моду взял претить мне? —?Нет, Яков Вилимович! Не каприз это?— это касательно вас нечестно! Чин чина почитай, ан меньшой садись на край… —?Отколь это ты сего набрался? —?Яков Вилимович нахмурился. —?И вообще, знаешь что: доколе я отдаю веления, ты?— исполняешь?— исполняешь безоговорочно! И чтобы я больше сего не слышал! Ты завсегда справедлив, токмо не к самому себе, Петя! —?Эх, Яков Вилимович… —?Ты, верно, забыл, кем являешься, чародей равновесия! —?Помню я, ваше сиятельство! не смею забывать… —?В таком случае, будь добр не приказывать. Я и наказать могу. Петя улыбнулся. ?Не, не можете?,?— подумал. От этого и улыбнулся. Смешно. Скажи Якову Вилимовичу такую фразу, точно накажет… Хотя сейчас там абсолютно некого было наказывать: на ногах едва держится. Голова прибывала в безвылазном кружении, желудок требовал наполнения, и тут же исторгал все, что в него попадало. Особенно худо Петя почувствовал себя после отправления. Когда они поднимались на палубу, проходили контроль и устраивались в каюте, он грезил все здесь?— если, конечно, их сиятельство разрешили бы?— исследовать. Тогда он чувствовал себя окрыленным мечтою, облегченным от болезни. Все плохо?— лежать. Залежался?— хватит! Впервые очутиться на настоящем судне?— да таком необыкновенном! —?и не изучить его… Но дальше своей каюты Петя так и не вышел. Теперь его выворачивало с периодичностью в полчаса— час. И это оказалось самым тяжелым, потому что под вечер, когда золотистые лучи заката проникли в каюту и наполнили убранства ласкающим отблеском, в желудке у Пети уже ничего не осталось. Яков Вилимович снова подставил мальчику судно, однако он ничего не смог из себя исторгнуть, кроме рефлекса. Петя тяжело дышал. —?Извините… ваше… сиятельство… —?Ничего не осталось, Петя,?— сказал Яков Вилимович. —?Мне больно смотреть на твои терзания. Приляг, отдохни. —?А воды дозволяете ли?.. —?Дозволяю. Вода тебе необходима?— обезвоживание может случиться. —?Дак обратно полезет… —?С чего? —?Не знаю… не понимаю… —?Сегодня ты достаточно лишился крови,?— заключил Яков Вилимович. —?Не бойся, больше не вырвет. Прежде чем исполнить просьбу мальчика, он помог ему облечься в ночную сатиновую рубашку, на сей раз пришедшуюся по размеру. На манжетах Петя задержал внимание и долго, увлеченно рассматривал (чем вызвал ухмылку Брюса), потому что такие невообразимые рюшки украшали их да такие узорчатые, что из одного увиденного орнамента уже виднелся совершенно иной… Дымке, до этого спокойно дремавшей на пуфике, больно полюбился атласный синий бантик, поддерживающий воротник. Впервые проявляя характерное кошкам игривое расположение, она ловила пухлыми лапками синюю ленточку. Петя поддразнивал ее: развязав бантик, водил им то по постели, то вскидывал руку верх. Дымка гонялась за единственной своей игрушкой с небывалой резвостью. А когда ленточка наскучила непоседе, она переключилась на Петины руки. В большинстве случаев, он не успевал прятать их под одеяло?— Дымка заставала его врасплох. Он и не заметил, как отвлекся от своей мутной тошноты?— непонятной, голодной, и в тот же момент отвратительной. Принимая у Якова Вилимовича стакан воды, Петя порядком запыхался от энергичных игр с Дымкой, как будто сам носился да подскакивал выше собственного роста. Он уже, кстати, не предчувствовал потребности надорванного желудка к освобождению. Скорее, ему хотелось принять, чем ?отдать?… —?Ваше сиятельство,?— сказал Петя,?— как скоро мы очутимся на юге? —?Спустя четыре дня. —?Прошлой ночью вы сказывали мне о Погосте?— о мире, в каковом мы прибываем. Не ослышались ли мои уши, не разум ли изменил мне сегодня, ан только услышал я, словно мастер в беседе с вами упомнил Москву родимую? Вот и подумал, вдруг неправильно что понял… Яков Вилимович присел рядом с Петей. —?Все верно ты расслышал,?— сказал,?— не ошибочно. И здесь своя Москва имеется. —?Как так?— ?имеется?, ваше сиятельство? —?Наименованиями своими наш мир этому не уступает. —?А почему? —?По кочану. Петя уставился на Якова Вилимовича. Замедленная реакция отразилась на лице мальчика таким потешным недоумением, что Яков Вилимович рассмеялся. Соображал он стал действительно туговато, зато спустя несколько секунд осмысления уже и сам загибался от смеха. Похоже, Брюс больше ничего не скажет, а Петя не спросит. Навязываться было не в его положении. Выходит, он знает столько, сколько должен?— Яков Вилимович дал это ясно понять. Он ловко извернулся от нежелательного вопроса, переменив тему: предложил снять повязки с запястий. —?Досуж мастер! —?сказал Петя, разглядывая татуировку. —?Вы только посмотрите: вывел! —?аки две капли воды ?родословные? наши сходственны!.. —?Разумеется, на то он и мастер. Брюс поспешил скрыть шрамы на предплечье, опуская рукава камзола, однако заметил пытливый Петин взгляд. Отныне ему следовало быть осторожней: отводить глаза, к примеру, заранее, чем это обнаружат… Тяжелая тишина сгустилась над ними. Стало слышно легкое урчание Дымки, покойно расположившейся в плетушке. —?Прошу, простите меня, Яков Вилимович. —?Петя нарушил неудобное молчание. —?Мне совестно. —?Зря тебе совестно,?— сказал простодушно Брюс. —?Ты с Ивашкою Хмельницким не знаком. От него сея беда содеялась. —?Господин Хмельницкий сделал сие злодеяние с вашей рукою?.. —?Довольно днесь страшных известий! —?отрезал Яков Вилимович. —?Наказываю: укладывайся, и о дурном не думай. Петя был уверен, что столь неаккуратно заданный вопрос мог дорого ему обойтись, будь он в здравом состоянии. По крайней мере, теперь Яков Вилимович не желал с ним разговаривать. Вот какую глупость можно совершить, соблазняясь безмерным любопытством! Что-то в последнее время Петя стал чаще обычного расстраивать учителя. Но он не успел как следует взбучить себя за скверное поведение?— желудок свело пронизывающей болью. Яков Вилимович мгновенно среагировал на очередной позыв: подставил мальчику судно. Но ничего не произошло. Петя лишь крепко стиснул зубы и согнулся от сильной боли. Всю ночь от заката до рассвета он так и промаялся приступами?— ноющими и острыми; пытаясь заснуть, тут же будился. Не имея бесконечного запаса энергии, Брюс просыпался ровно с той же периодичностью. По-прежнему он не покидал обремененного болью ученика, примостившись подле. Стоило быть начеку: в случае неотложной помощи готовым принять новый удар?— новый симптом. Лечебные снадобья помогали на некоторое время, но этого было недостаточно. Был необходим иной способ утихомирить боль. И он был. Только Яков Вилимович не хотел использовать его так скоро. Да, верно, ничего боле не оставалось?— Петя был достаточно изможден… —?Боль уйдет,?— сказал Брюс, решившись. —?Выпей это. Он протянул мальчику полкружки мутно-молочной воды. —?Горькое… —?Петя передернулся. —?Что это есть, ваше сиятельство?.. —?Оно поможет тебе опочить. Отдыхай. Чудодейственное средство воистину помогло Пете забыться сном: боль больше не тревожила. Он наконец-то насладился отдыхом?— приятным, человеческим отдыхом. Правда, сновидения все были какие-то сумбурные. Таких он еще никогда не видел… Проснулся Петя ближе к вечеру. Кто-то стучался в дверь. Дымка, уже давно покинувшая пределы плетенки, стремглав понеслась обратно, бросив играть с синей ленточкой. Петя лениво потянулся, спросонья не понимая, что происходит. Почему они с Яковом Вилимовичем лежат рядом друг с другом? Почему его, Петины, руки лежат на груди Якова Вилимовича? Почему Яков Вилимович позволил класть на себя руки? Как бы там ни было, а голова Пети ?магнитилась? обратно к подушке… Яков Вилимович же отварил дверь, наскоро оправляя одежду и волосы. Слуги, заботящиеся о столь безмолвных уважаемых гостях, наведались выяснить причину их обособленности от остальных достопочтенных гостей, проживающих по соседству. В пути они будут целых четыре дня?— нельзя де тихо скрываться в своем номере! Вчера было пышное застолье в общей зале, сегодня намечается игра в карты, завтра?— еще бог весть что… Однако вскоре неважный вид Якова Вилимовича и сонно выглядывающего из постели Пети красноречиво прояснил ситуацию. Последующих объяснений не потребовалось. Обещая по первому же зову подать ужин в номер, и напоминая Брюсу присоединиться к общему веселью, слуги удалились. —?Мне уж лучш, ваш сияльство,?— сказал Петя. —?Вы мжте схдить, а я псплю… —?Да как же я оставлю тебя в таком состоянии? Едва языком ворочаешь! Как ты себя чувствуешь? Петя пожал плечами. Единственное, чего хотелось его одурманенному организму?— сна. Ведь он наконец-то избавился от боли и тошноты. Тело приобрело невесомость. В конце концов, во сне было так хорошо и спокойно… Яков Вилимович решил не тревожить мальчика: разрешил спать столько, сколько ему хочется. Не было смысла вырывать его из постели, принуждать к движению и запихивать в него еду. Опиум оказался в разы сильнее жаропонижающих и противорвотных снадобий. Его действие значительно облегчило терзания Пети: он вновь крепко уснул. Мимо него, похоже, и табун проскачет?— не очнется. Даже на Дымкины проделки не реагировал. А она, стоит заметить, мало того, что бессовестно топталась по мальчику, так еще и сшибала все, плохо стоящие, предметы. Яков Вилимович с ней, откровенно, натерпелся. Видите ли, надоело ей вести спокойную жизнь в корзинке! Дымка никого не спрашивала, стыда не испытывала; ей бы у Пети поучиться… Зато сразу же утихомирилась, как принесли ужин?— села подле Брюса, вымаливая лакомый кусочек. —?Обойдешься. Настойчивость Дымки, однако, вскоре побудила Якова Вилимовича передумать. Пока она не добилась своего, не ушла обратно в корзинку. Плутовка! До сего момента ей было абсолютно все равно на ее хозяев: по одному скакала, второго — изводила; а тут?— надо же, а! —?ласковой сделалась, несчастные глаза выкатила, лапкой по рукам гладила?— дай, мол, тебе что, жалко? …В дверь вновь постучались. На этот раз явился сосед?— мужчина весьма крупной наружности и малого чувства благонравия. С первого взгляда он, вне всяких сомнений, произвел на Брюса неблагоприятное впечатление бесцеремонным своим поведением: без приглашения ворвался в комнату, потоптался с надутым видом. Очевидно, Яков Вилимович был ему чем-то основательно обязан… —?Ты чего это, соседушка, в комнате сидишь? —?начал предъявлять мужик. —?Аль обидели тебя чем, что не выходишь ты? Аль дело в братии недостойной? А? —?Зря обижаешь, уважаемый,?— сказал Брюс. —?Сынишка у меня хворает?— отойти не могу вторые сутки. —?Ага… —?Мужик почесал мясистый подбородок, что-то лихорадочно обдумывая. Окинув быстрым взглядом комнату, задержался на постели. —?Не критично се! Сынишку твоего на няньку, тебя?— к нам на застолье. Вот так рассудил! —?Да не могу я отойти от него, пойми ты! —?сказал Брюс. —?Болесть у него исключительная, тяжкая… Незваный гость небрежно мазнул рукой. —?Ай, да на детях всякие болести аки на собаках заживают! Себе же хуже сделаешь: о тебе там вона чё ужо несут?— ты, мол, возомнил себя ученым, ко всякой ?челяди?, мол, не суешься… —?И в мыслях не было! —?Ежели не было?— милости просим. Ни то заподозрят, словно умышленно за отрока своего цепляешься! А там посидишь часок другой ради приличия. Вижу я, человек ты добрый, так, пожалуйста, буде же тебе упорствовать! Поскольку государь наш?— Великий Петр Алексеевич?— к картам относился хладнокровно, распространение карточной игры в его окружении сдерживалось. Якову Вилимовичу, как одному из ближайших сподвижников императора, было непривычно видеть столь страстную приверженность к азартной этой забаве. Выдернувший Брюса из ?укромной? его каюты, мужик представился по дороге вице-адмиралом Давыдовым Федором Александровичем. Он заметно теплел по мере приближения в игральную залу и знакомству с соседом. Рассказывал о каких-то, не интересующих Якова Вилимовича, путешествиях, тяжелой службе и долгожданном отдыхе. Где, дескать, как не в картах вся наша отрада? Федор Александрович был из тех людей, что не любят слушать, а любят говорить. На Брюса ему было плевать?— кто он есть? откуда и куда направляется? Федору Александровичу была нужна еще одна пара ушей. Он удовлетворялся собранной собственной неисчерпаемой наглостью публикой; артистично пользуясь своим красноречием, лил в уши собеседников тонны никчемной информации. Пригласив Брюса к столику в широкой зале?— душной, густо облаченной табачным дымом,?— Фёдор Александрович дал возможность гостю представиться. За круглым этим столиком восседали знакомые вице-адмирала, и потому, какими выражениями исказились их лица, когда он объявился, Яков понял, что ненадолго задержится в обществе Федора Александровича. Он у него уже в печенках сидел! Что не характерно для того круга, из которого явился Брюс, здесь мужчины были в буквальном смысле этого слова зомбированы игрой?— ?рубились? в карты, как в последний раз. Даже на хорошеньких разодетых барышень не обращали внимания. Между тем, они подавали выпивку, садились к играющим на колени, курили из их трубок табак и поили их водкой. Якову Вилимович ?посчастливилось? принять навязчивые ласки почти сразу же, как он присоединился к оживленной игре. И чем больше он уделял блуднице внимания, тем больше она крутилась вокруг него, осыпая уменьшительно-ласкательными прозвищами и поцелуями. Спустя три кона она его уже достала. —?Чем крыть будем, ненаглядный ты мой? —?Да дай ты ей мзды?— она уйдет! —?шикнул Якову Вилимовичу вице-адмирал (впервые за вечер давая полезный совет). Так и просидели: приходила одна, ее сменяла другая, третья, четвертая до тех самых пор, пока не получали желанного. —?Попробуй без деньги явись?— не подойдет! —?рассказывал Федор Александрович. —?У них нюх какой-то особенный, у баб. В прошлый раз вон та?— видите, вот эта, с родинкою во лбу? —?обидела, значит, знакомого моего?— Павла Ивановича: кабы, говорит, ты богат был?— другое дело, а так делать с тобою нечего! Ха-ха-ха! Вообразите токмо, любезные, так и сказала, распутница! А он, Павел Иваныч наш обойденный, не беден сам-то. Ан с бабами ему что-то не везет. С женой-то?— и с той прожить в ладах не может! Черт его знает, наружности сам не уродливой, смею утверждать, что вполне серьезный на лицо, не щербатый, не кривой… токмо, кажется мне, бабы и то чувствуют: каков ты, дескать, внутри. Он вот?— ни дать, ни взять! —?простофиля!.. —?Вздор какой-то, Федя, ты несешь,?— сказал один из игроков. —?Ну как жену заткнуть не может Павел твой Иванович? Баба претить разве может мужику? —?Еще как может, дражайший! Он перед нею ползает собачкой?— оттого она и распустилась. Вчерась узнала, что играл, сегодня играть не пустила… Федор Александрович рассмеялся в унисон товарищам. Да, действительно, жалко мужика. —?А ты, Федор Александрович, ну и хорош же друг! —?сердито произнес собутыльник вице-адмирала, до этого помалкивающий. —?Недосуг мне судить Павла Иваныча?— человек он положительный, а ты?— скверный, раз осуждаешь его прилюдно да за глаза! э-эх! Постыдился ба! Федор Александрович, внешне непроницаемый, недобро ухмыльнулся. Одарив не вытерпевшего приятеля самоуверенным взглядом, он выдержал паузу. —?Что же это мы, любезнейшие,?— нарушил затянувшееся над столиком неловкое молчание Федор Александрович,?— сидим, впустую хлопая глазами, ведь фужеры наши пустуют. Щелкнув пальцами, он подозвал к столику слугу: —?Вели-ка, Андрюша,?— сказал со сверкающим блеском в глазах,?— водки нам подать да налей дражайшему Мирону Давыдычу стаканчик?— пусть выпьет на посошок. Ему, видишь ли, пора откланяться… Триумф на лице вице-адмирала отразился истинно победным выражением, что не сказать о побелевшем Мироне Давыдовиче. После насильственного стакана водки, его выпроводили прочь из зала. Он пытался просить прощения за неправильные, оскорбительные свои слова, заискивая перед Федором Александровичем. Но тот был непреклонен. —?Ты иди, Мирон Давыдыч,?— сказал,?— отдохнуть тебе пора?— ни то еще какого вздору наболтаешь спьяну. Ступай-ступай, дорогой, позже встретимся. Покоен был Федор Александрович как удав, да жалил больно… Произошедшее оставило горькое послевкусие?— осадок не уходил весь оставшийся вечер. Откланиваться самолично никто не норовил, да и не желал, за исключением Якова. Федор Александрович не хотел лишаться его общества. Каждый из присутствующих был по-своему дорог вице-адмиралу?— так могло показаться на первый взгляд. Что творилось у этого деспотичного человека в голове одному Господу Богу было известно… Какую цель он преследует? Почему его действий страшатся? Чем он, собственно, опасен? В целях безопасности Яков Вилимович решил не рисковать и не выделяться?— он несет ответственность за Петю, следовало избегать лишних бед. Как только они окажутся на юге, таинственная личность Федора Александровича забудется, аки страшный сон…