3,31. Кусочек расколотой жизни — Завещание (1/1)

В дни перепадов магии Антону вечно снились связанные со стихиями сны. Отчего-то они запоминались отчётливей, чем то, что происходило с ним наяву. Детали могли различаться, но суть оставалась неизменной: в приходящиеся на пик родной стихии дни и ночи сны были неизменно приятными, про разгул стихии, например, в дни подъёма воздуха ему могло присниться, что он птица, самолёт, облако, даже просто порыв ветра…А вот при упадке сны становились неуютными, противными, порой даже пугающими. Когда вода восходила на пик, обрушивая противоположное ей пламя в пропасть, Шастуна мучили сны, в которых он замерзал, тонул, просто тихо умирал… В них он мог быть самим собой, юркой ящеркой-саламандрой или и вовсе чистым пламенем, но суть оставалась одна: упадок сил и угасание.В этот раз во сне он был искоркой, которую подхватило порывистым ураганом и занесло неведомо куда. Ветер дул с такой силой, что всё вокруг кружилось и мельтешило, вызывая смутное чувство дурноты. Он уже думал, что это никогда не кончится, что метаться в порывах ветра ему до скончания огня, но тут он попал в тихое и спокойное место.Оглядевшись, он понял, что находится в камине. Снизу шёл ласкающий жар тлеющих углей и вкусно похрустывала подожжённая им бумага, где-то наверху уходила ввысь бесконечно длинная труба, дающая тягу и способная заслонкой укрыть от дождя, а от слишком сильного ветра его оберегали прочные тёплые стены.Он ещё долго нежился в ласковых объятьях камина, то зарываясь босыми ступнями в приятно раскалённую золу, то перебирая светящиеся яхонтами угольки, то слушая трескучее пение постепенно прогорающих поленьев… Наконец-то, впервые за долгое время, ему было уютно и тепло.Проснувшись, Антон не спешил открывать глаза, желая продлить дивный сон ещё хоть на секундочку.Первым вестником окружающей реальности стал знакомый медленный стук сердца. Маг отстранённо вслушивался в него, и подкрадывающийся к нему неизменный ужас неизвестности ?Что произошло, пока я был под влиянием стихий?? с каждым ударом отползал, пока не исчез вовсе: сердце Арсения стучало размеренно, ровно, спокойно, а значит, ничего по-настоящему плохого не случилось.Голова гудела, сознание было чересчур заторможено, но это всё ерунда — привычные последствия упадка стихий, ничего нового, пройдёт через несколько часов. В остальном же Антон чувствовал себя на удивление хорошо.Открыв глаза, Шастун не сразу сообразил, что не так — сказывалась пост-упадочная затуманенность восприятия.А потом вдруг понял, что он лежит в объятьях вампкуба.Мозг ещё не набрал обороты, так что решение было принято на инстинктах: если тепло и удобно, зачем что-то менять?Антон чуть поёрзал, устраиваясь поудобней, и вновь придремал.…Следующее пробуждение, более ясное и осознанное, случилось несколько позже, когда пробивающийся из-за штор солнечный свет стал уже довольно ярким. Антон обнаружил, что по-прежнему лежит на полувампире и даже, кажется, одной рукой приобнимает его. Правда, если в прошлый раз он лежал полубоком, то сейчас валялся на животе, почти утыкаясь носом в маленькую родинку на груди нежитя и неудобно прогибаясь в пояснице.Шастун понятия не имел, спит ли вампкуб, и если да, то как вообще вылезти из его объятий, не разбудив. Нормальные вампиры-то во сне и вовсе не нуждаются, а Попов и спит, как суккуб, и наделён острым вампирским слухом, так что сон его может быть даже более чутким, чем у Кристинки. И заглушку ж так просто, без единого движения рукой, не наложить…— Уже проснулся? — тихонько поинтересовался Арсений, и в его голосе слышалась какая-то непривычная осторожность. Антон напрягся. Неужели его скрытое ?я? отчебучило нечто такое, после чего вампкуб стал его опасаться?— Я тебе не навредил? — напрямик спросил маг, решив сразу разрубить гордиев узел опасений и подозрений.— С чего ты взял, ангел? — откровенно удивился вампкуб.Только после этого ответа Антон решился привстать на руках, чтобы наконец встретиться с ним взглядом. Как бы неловко это ни было в такой-то позе.Нежить вовсе не выглядел раздражённым или измотанным, что уж там, даже просто сонным! Странно как-то… Тот же Кожевин после присмотра за Антоном отличался огромными мешками под глазами и ещё пару дней после этого разговаривал исключительно трёхэтажными конструкциями, тем более что им приходилось вдвоём устранять бардак в комнате — собирать раскиданные ветром вещи, заклеивать постерами обгорелые проплешины на обоях, разок и вовсе пришлось спинку кровати менять, поскольку предыдущая была сожжена почти наполовину… Да ладно Женька, даже многоопытный и сдержанный Вадим Палыч, которому тоже несколько раз приходилось присматривать за Шастуном, и то выказывал едва уловимые признаки усталости и раздражения. А Арсению хоть бы хны! Более того, впервые за долгое время он выглядел почти так же, как раньше, до плена и истощения, за исключением шрамов.— Доброе утро, — наконец-то спохватился Антон. — Я много натворил? Если я что-нибудь сломал или попортил, то, прости, в ближайшее время компенсировать не могу — из-за всей этой фигни с моей якобы смертью зарплатную карточку заблокировали, а налички у меня не так много.На мгновенье Арсений вскинул брови, но тут же поспешил заверить его, что всё в порядке, а ни о какой компенсации и речи быть не может. Спросонья Шастун даже не понял, с чего бы это — то ли потому, что он вовсе не бедный студент, а вполне себе обеспеченный двухсотлетний вампир, то ли потому, что своим истинным суккубы готовы простить очень и очень многое.— Как ты себя чувствуешь, огонёчек? — участливо поинтересовался нечисть.— Голова гудит немножко, но так всегда после дня упадка стихии. Это почти не мешает и скоро пройдёт, — проинформировал Антон, прикидывая, как бы ему так выбраться, чтобы ненароком не сделать вампкубу больно. Очень актуальный вопрос, надо сказать, ведь в послеупадочный отходняк у него всегда наблюдалась некоторая потеря координации, усиливающая его и без того значительную неловкость.Кое-как справившись с этой непростой задачей и заодно убедившись, что нежить хотя бы в трусах, Антон медленно побрёл в ванную. Он нарочно избрал ту, что подальше от спальни, чтобы по пути заодно осмотреть масштаб разрушений и беспорядка.Однако ни того, ни другого не наблюдалось. Даже Рекс смотрел на него как раньше, не поджимая пугливо хвост, а активно повиливая им и поскуливая в попытке намекнуть о необходимости скорейшей прогулки.Зайдя на кухню, Антон ожидал увидеть хоть какие-то свидетельства пережитого кризиса огненной стихии — но нет, ничего, хотя в памяти смутно шевельнулось что-то про сгоревшие спички и веник. Он попытался понять, было ли это на самом деле, но воспоминание вильнуло хвостом и исчезло. Забив на провалившуюся попытку что-то вспомнить, он взял из вазочки пару зефирин, чтобы было чем унять первый утренний голод по пути на прогулку с изнывающей от нетерпения овчаркой.?Ладно, зефирка?, — прозвучало в голове голосом Арса.А вот и первое воспоминание о прошедших днях подоспело. Кажется, тогда у него болела голова, а клыкастик был рядом и делал что-то такое, благодаря чему терпеть становилось чуточку легче.Заходя в лифт, Шастун умудрился стукнуться плечом о край проёма, и в памяти всплыла картинка того, как он осторожно заносил нежитя на руках. В этот же самый лифт, маленький и тесный. Поначалу Антон подумал, что это воспоминание о том, как он доставлял измученного пленника домой, но потом сообразил, что в тот раз они попали внутрь через окно. Значит, с лифтом — это уже в один из трёх дней беспамятства, как пить дать!Вот так, в попытках раскопать в залежах памяти воспоминания последних дней, и прошла вся недолгая прогулка с Рексом.По возвращении их встретил аппетитный запах шкворчащих на сковородке гренок и кофе. Антон ещё только застыл в ведущем на кухню проёме, а Рекс уже подбежал к стоящему у плиты Арсению и уселся почти у самых его ног, просительно глядя в глаза.— Для тебя, вообще-то, свой завтрак придуман, — вампкуб махнул рукой в сторону отданной псу миски, пытаясь придать голосу строгие интонации, но его выдавали прыгающие в глазах весёлые искорки и слишком мягкий тон. — Ладно уж, держи.Арсений взял со стоящей у плиты тарелки одну более-менее остывшую гренку и кинул её в миску к остальной еде. Трюк сработал: Рекс, увлёкшись, вместе с поджаристым кусочком хлеба слопал и кашу (видимо, сосиски уже кончились).— Как прогулка, ангелок? — спросил Арсений, перекладывая на тарелку последние гренки. Горка получалась приличная.— Прошёлся, покурил, — пожал плечами Шастун. А что ещё ответить, если на прогулке не произошло ровным счётом ничего интересного?Взявшись за ручку узорчатой турки, вампкуб разлил кофе по чашкам и понёс к столу. Антон заметил, что движения его рук стали гораздо уверенней и точнее, да и розоватые шрамы на запястьях как будто немного побледнели.В памяти вспыхнуло воспоминание о том, как он поглаживал подушечками пальцев эти похожие на браслеты отметины — не сдержанно-профессиональными движениями целителя, проверяющего состояние былой раны, а просто так, бесцельно, будто в тщетной попытке их стереть.— Слушай, клыкастик, а что было в эти три дня? — спросил Антон, ставя тарелку с горой гренок на стол. Уж слишком ему было интересно, как так обошлось без разрушений.— А что ты помнишь? — вопросом на вопрос ответил Арсений, невольно напомнив одессита Еню. Эх, вот и какой был смысл нарабатывать устойчивость к суккубьему воздействию, если до двадцати пяти ему это не пригодилось, а после вступил в силу свойственный всем истинным абсолютный иммунитет к менталистике?— Не особо много, — нахмурил брови Антон, усердно копаясь в памяти. — В основном ерунду всякую. Помню, как ты что-то говорил про бардак в гостиной. Про божьих коровок что-то. Помню, что про вишню спрашивал. Кстати, а почему ты её так любишь? Почему не абрикосы, гранат или, к примеру, цитрусовые?— А разве для любви нужны причины? — светло улыбнулся Арсений, и Шастун довольно отметил, что его клыки наконец-то достигли привычной длины. Пожалуй, если б не шрамы на руках и ногах, он выглядел совершенно прежним, таким, каким Антон его запомнил перед отъездом.— Ты практически восстановился. Я рад, — невпопад ляпнул Антон, тут же смутившись собственной неуместности.Не зная, куда себя девать, Шастун отпил кофе, тут же удивившись приятному отличию от растворимого. И не лень же Арсу такой кофе варить!…Позавтракав, они занялись восстановлением хода событий: Антон рассказывал о своих воспоминаниях, а Арсений помогал восполнить пробелы.— Я помню, как ветер кружил листья, — начал Шастун. — Почему-то разноцветные. Сейчас же только июль, откуда здесь разноцветные листья?— Возможно, ты увидел их не в окно, а по телевизору? — предположил вампкуб. — Они вполне могли быть в мультике, который ты смотрел.Покопавшись в памяти, Шастун пришёл к выводу, что листья и вправду выглядели скорее нарисованными.— Подожди, а как я вообще мог смотреть телевизор, если из-под потолка почти нереально разглядеть то, что изображено на экране? — спохватился он. — Я почему-то помню, как сидел на диване, хоть воздух и звал меня наверх, но это же невозможно!— Это невозможно, когда у тебя нет восьмидесятикилограммового якоря. А у тебя он был, — лукаво улыбнулся Арсений, совсем как прежде, шаловливо и клыкасто, отчего на душе потеплело. Хоть какой-то кусочек расколотой жизни вернулся в норму!Антон поёрзал на диване.— Так, ладно, с первым днём вроде разобрались. Во второй что было? Я помню, что лежал на чём-то мягком. Обычно после пика воздуха я просыпаюсь и обнаруживаю себя лежащим на шкафу или на полу, а в этот раз было не так. На чём я лежал? На диване? Или ты меня в спальню отбуксировал? Хоть убей, не помню.— На мне.— Чегооо?! — от непроизвольного вопля Шастуна придремавший было Рекс вскинулся, но, не углядев ничего опасного, вновь опустил голову на свои длинные лапы.Арсений выглядел немного нервничающим, и Антон, быстро сопоставив известные ему факты, поспешил извиниться.— Из-за меня тебе было больно. Прости, я не хотел.Вместо прощения он получил лишь ошарашенный взгляд.— С чего ты взял, ангелок?— Ты говоришь, что я лежал на тебе. А я помню, что тебе было больно, и я не мог избавить тебя от этого, и мне было больно за тебя. Получается, это я тебе и причинил боль.Вампкуб тихонько рассмеялся, наконец-то не прикрывая рот ладонью, как ещё несколько дней назад.— Нет, ангел мой, ты мне ноги серебром не связывал, так что и боль причинил не ты.— Слава богу, — успокоенно выдохнул Шастун. — Так, что ещё я помню? Помню, что беспокоился за тебя. Ну, это не новость, я с самого возвращения только этим и занимаюсь. Помню, что с тобой было легче, и что мне страшно было уходить от тебя далеко.— Поэтому ты взял меня на руки и потащил выгуливать Рекса, — дополнил общую картину Арсений, и Антону стало неловко. Ей-богу, взрослый мужик, четверть века разменял, а повёл себя, как ребёнок, отказывающийся идти в детский садик без любимой игрушки. Оставалось только надеяться, что хотя бы соседи не видели столь необычного зрелища.Потирая виски, Антон старался составить полную картину.— У меня обычно в переходный день голова болит дико, поэтому я ещё хуже всё помню. Так, какие-то отдельные обрывки. Помню, что ты что-то такое делал, отчего мне становилось лучше. Помню, что зефиркой называл. И что с тобой теплее было.— Так оно и было. В общих чертах, — подтвердил вампкуб, пряча опущенный взгляд за длинными ресницами. Как пить дать о чём-то умолчал, но Антон не собирался устраивать другу допрос: по-настоящему важных вещей Арсений от него утаивать не будет, скорей уж тактично предпочтёт не распространяться о каких-нибудь неловких подробностях. Кожевин, к примеру, в переходный день вечно норовил напялить штаны на голову и заявлял, что он Сейлормун, и об этой комичной детали Шастун частенько умалчивал, хоть и хотелось порой подколоть друга. Да и Миха-который-Кристинкин-Женя тоже порой так отчебучивал, что просто мама не горюй!Поглядев на нежитя, Антон поспешил перейти к финальному этапу восстановления воспоминаний.— Перейдём к последнему дню. Что было вчера утром?— Когда я проснулся, ты уже извёл все запасы спичек на кухне, — пожал плечами Арсений.— Этого я не помню, только что-то смутное про огарки спичек и веник — то ли я их подметал, то ли веник сжечь хотел, не разобрать, — доложил Антон. — Что ещё?— Ты очень обрадовался, когда я зажёг свечу и вручил её тебе, — отметил вампкуб. — А ещё требовал, чтобы я постоянно был рядом.— Ого, раньше такого не было. Ну, насколько я могу знать из записей в блокноте и устных рассказов товарищей и прочих приглядывавших. Видимо, последние треволнения сказались.…Весь день они посвятили составлению стратегии. Требовалось понять, куда могли деться остальные друзья и как их найти. Насчёт Димы и маг, и вампкуб единодушно придерживались мнения, что расколдовывать его нужно в самую последнюю очередь: пока Позов загипнотизирован, он защищён от повторных посягательств злодеев.Определившись с планами, друзья устроили дискуссию о следующем по важности вопросе — этично ли модифицировать Пашин артефакт подпитки в его отсутствие? С одной стороны, ситуация смахивала бы на хрестоматийное ?без меня меня женили?, а с другой — набравшись сил, Ляйсан могла бы очень помочь в поисках, к примеру, исполнять роль связной в случаях, когда нет возможности воспользоваться мобильным телефоном. Антон какое-то время колебался, но Арсений его убедил, заявив, что Павлуша будет только рад разделить с ней энергию и помочь остальным друзьям.Пришлось ещё и Позова ограбить. Ну как ограбить, так, всего лишь взять связанную с Волей курительницу. Из-за холода последних дней окна Диминой квартиры были закрыты, не влететь, так что пришлось разработать целый план. Арсений позвонил в дверь Димы и долго беседовал с ним через порог, в то время как Антон, набросив на себя заклинание невидимости, проскользнул у них над головами в дверной проём, нашёл артефакт — какое счастье, что менталист его не забрал! — и вернулся обратно, напоследок погладив нежитя по затылку, что было условным знаком прекращать разговоры.Вернувшись домой, каждый занялся своим делом: Арсений чудодействовал на кухне, готовя нечто исключительно ароматное и, вероятно, столь же вкусное, а маг занялся подготовкой артефакта к инкрустации. Сначала он пытался делать это сидя на диване и склонившись к журнальному столику, но в итоге перебрался на кухню, ибо кухонно-обеденный стол был очень удобной высоты и исключительной устойчивости. Если добавить к этому заклинание вытяжки, не позволяющее костной пыли разлетаться по кухне, и яркое освещение (пусть и даваемое не привычными светляками, для которых пока было маловато огня, а ближайшим светильником), получалась вполне приличная мастерская для артефактора-любителя.Закончив с инкрустацией подготовленного кузеном Чеха фрагмента кости, Антон спросил у вампкуба, есть ли у него благовония. Таковых вполне ожидаемо — не с вампирским обонянием сильные запахи любить! — не оказалось, но подошла и свеча-таблетка в алюминиевом корпусе. Оставив её гореть на курительнице, Шастун, уточнив, сколько ещё минут будет готовиться ужин, понял, что времени хватит и на работу над кольцом.— Арс, где можно найти вещи, которые я отдал тебе перед отъездом?— Шкатулку и кольцо? — нежить отвлёкся от перемешивания пассирующегося на сковородке лука. — В тревожном портфеле. Он в спальне, где-то около кровати.Чтобы докопаться до кольца и шкатулки, пришлось выложить из этого самого портфеля перевязанную узорчатой тесьмой папку, отчего-то не современную пластиковую, а картонную — видимо, Арсений таким образом отдавал дань ностальгии по временам своей юности. Антон думал, что в ней хранятся документы, но, убрав эту папку на кровать, обнаружил ещё одну, чуть поменьше и пластиковую, в которой уж точно были документы — стоило её нечаянно наклонить, как из неё выпало несколько листков печатного текста. Коря себя за извечную неловкость, Антон принялся их собирать и вкладывать обратно, как вдруг его взгляд зацепился за слишком уж знакомую фамилию.Шастун.Бегло изучив документ, Антон понял, что это завещание. И что Арсений обозначил в нём троих наследников: Илью Соболевского, Иру Кузнецову и его самого, Шастуна Антона Андреевича! Согласно воле вампкуба, первым двоим доставались какие-то банковские счета и неизвестная магу недвижимость, адреса которой ему ни о чём не говорили, а Антону — эта самая квартира, в которой они сейчас находились, и немалое количество других банковских счетов.Помимо воли Антон представил, как всё могло бы обернуться, если бы он не успел, если бы он нашёл в том далёком подвале не друга, но лишь тело. Как вышел бы из подвала с покрасневшими глазами, холодным телом на руках и засевшей в груди обжигающей ненавистью к той сволочи, что лишила его друга, как предал бы огню то, что осталось от Арса, чтобы никто не сумел осквернить саму память о нём, как вернулся бы домой, где всё, всё напоминало бы о нём!.. Нет, без клыкастика эта квартира не стала бы ему домом, без Арсения он бы вообще в неё вернулся лишь раз, чтобы забрать оставленные у дивана вещи, потому что было бы невыносимо оставаться в осиротевшей гостиной.В себя Шастуна привёл звук подрагивающей в его пальцах бумаги, и он спешно выбросил из головы эти страшные образы. Всё ведь хорошо, он успел, и Арсений живой-здоровый стоит сейчас у плиты; если прислушаться, можно даже различить, как он препирается с Рексом, популярно объясняя, почему не намерен делиться с ним недоготовленным ужином, и в голосе его слышится прежняя клыкастая улыбка.Более-менее успокоившись и придя в норму, Антон торопливо сложил завещание в пластиковую папку, после чего продолжил осторожно изучать содержимое тревожного портфеля и наконец-то обнаружил предмет своих поисков. Достав кольцо, он аккуратно убрал на место обе папки и вернулся на кухню.— Что-то ты долго, — поделился вампкуб, помешивая лук деревянной лопаточкой. — Что, я опять накрыл портфель халатом, задвинул за штору или спрятал за пуфиком, и тебе пришлось его искать? Извини, забыл сообщить. Привык, что в спальне бывают только одноночки, от которых лучше скрывать всё мало-мальски важное. Кстати, хочешь лучок попробовать? Вкусный, сладкий!Антон испытал чувство облегчения пополам со стыдом, но от лука не отказался.— И вправду вкусный, — подтвердил он, пробуя зажарку с протянутой ему лопаточки. — Я сейчас над кольцом работать буду, там посложнее, чем с курительницей, от любого лишнего движения кость расколоться может, так что ближайшие минут двадцать ты меня не отвлекай, ладно?— Ладно, — улыбнулся Арсений, мимолётно погладив его по плечу. — Удачи, мой ангел.— И тебе, Арс, — машинально ответил Антон, чувствуя, как от этой сдержанной ласки у него будто гора с плеч свалилась. Кажется, лишь ощутив прикосновение тёплой ладони вампкуба, он окончательно избавился от послевкусия представившейся ему страшной картины, только с этим эфемерным касанием всецело убедился в том, что с его клыкастиком всё хорошо.