Миндальность (1/1)

Трудно было поверить… Обычному человеку?— вроде того, каким был раньше Дроссельмейер,?— подобное показалось бы чересчур странным и чуждым. Но при его теперешнем теле, полуигрушечном и полумагическом, мастера ничуть не удивляло, что в него только что вместилось без малого два кувшина миндального молока?— и что Марта, глядя на него с восхищением и любовью, акварельно-нежно проводит рукой по бархату его жилета… по самой талии, раздавшейся сейчас почти как у его кузена… Марта не могла отвести от мужа глаз, ещё когда он склонился над Озером Миндального Молока, чтобы напиться из пригоршни. Она протянула ему цветок вафельной лилии?— так удобнее было пить?— и слóва не могла вымолвить, когда после нескольких глотков молока лилия вскоре растаяла у него во рту; лишь коснулась губами чуть ниже его сердца, у самого начала бархатной мягкой округлости. От того, как ласково смотрела, как нежно касалась его жена, точно сама собой расцвела на лице Дроссельмейера тёплая улыбка, а по всему существу?разлилась истома. Казалось, не миндальным молоком, а её любовью он насыщался, пока это не стало заметно —жилет уже не мог скрывать живого, обтянутого батистом полушара… И слышно?— чудо-нектар отзывался плеском. Мастер невольно смутился: где-нибудь на званом обеде такое не было бы к месту… но не здесь, не у озера в тихом уголке на окраине Конфетенбурга. Лицо часовщика вновь просияло, едва Марта коснулась его,?— до сих пор трудно было поверить, что всё это происходит с ним. ?Так это и есть…??— мелькнуло в его голове, прежде чем разум снова затопило чистое блаженство. —??Это и значит быть женат… быть одному переполняющей сладости. Пусть он и будет?— дрозд. Сильный, большой дрозд, кормящий подругу; что за чудесная мысль. Послушная магия тут же окутала его изнутри, до самого горла; мастер игриво взглянул на Марту и?— —?приник к её устам; по крайней мере, так ей сначала показалось. Проникший в них нежный, сладковато-ореховый вкус сперва испугал Марту?— но вскоре её осенило. Миндальное молоко, согревшееся в её муже, пронизанное искрами магии, превратилось в подлинную квинтэссенцию Дроссельмейера,?— которой он и делился с ней сейчас. ?Да ведь она?— лишь птенец?,?— тепло думалось часовщику, пока он бережно, понемногу поил жену эликсиром. —??Маленький, голодный мой птенец; мог ли я сделать меньше для тебя…? …И когда разомкнулись их уста?— уже нежно, почти по-отечески, взглянул слегка похудевший Дроссельмейер на любимую перед тем, как обнять её и в золотом сиянии конфетенбургского рая вместе с ней задремать.