Дерби в Кентукки. (2/2)

Я с мольбой глядел в его черные глаза. В эти минуты я ничего не видел, и не слышал, передо моим внутренним взором было лицо Романо, я так хотел внушить Сириусу, что мы боремся за доброе дело, и что это не простая скачка, не только по статусу, но и по целям, которые мы перед собой ставим. Мне показалось, что он что-то почувствовал. Между нами была слишком тесная духовная связь.Но, тут, сзади меня кто-то закашлялся. Я подскочил от неожиданности, и огляделся вокруг себя. И тут, к своему ужасу увидел того темнокожего грубияна с тренировки, Шортката.

Он был зол, руки сжались в кулаки, но на лице играла отвратительная ухмылочка .

-Так, так, так, -начал он.- Значит, Романо Эссадро. Он выжил, а я так рассчитывал, что он умрет.А, ты, парень,знаешь это кубинское отродье?

Я побелел от возмущения, и схватил жокейский хлыст.-Ах, ты его не только знаешь, но и, верно, привязан к нему как некогда тот гад Томми Райли?! Ну, давай номер семнадцать, давай, хлестни меня, и будешь дисквалифицирован и не видать твоему любимому дружку двух миллионов долларов.-Не смей плохо говорить о Романо! - прошипел я. Но опустил руку с хлыстом.-Смотрю я, скачка обещает быть интересной! Блондинчик, достанется тебе за дружбу с этим уродом! Ты не выиграешь, не за что! Понял?!Я не позволю, чтобы призовой фонд уплыл к этому недоноску Романо!Я- фаворит, и легко уделаю тебя и твою клячу!Он приблизился ко мне, глаза его метали молнии от ненависти.Я спокойно встретил его взгляд, и, конечно, отвечать ему не стал.Шорткат повторил-Я - фаворит! и выбежал из конюшни. Я прислонился к стене, мне стало не по себе от всего, что произошло сегодня...

Вернувшись в гостиницу, я все рассказал Македониди, и его инцидент с Шорткатом тоже очень опечалил. Он решил нанять нескольких хороших конюхов, которых он лично знал в Луивилле со времен прошлого Дерби, и в честности которых был уверен. Этим он хотел защитить Сириуса. Мне он посоветовал тоже соблюдать осторожность и стараться не ходить по улицам города, поздно вечером и одному. Софья очень боялась за меня, и я обещал быть очень осторожным.

Макс рассказал мне о том, что Шорткат теперь все знает о Романо и о наших целях. И мне было очень трудно не показать Романо как сильно я напугана. Мы прогулялись с ним до ипподорома, и я поняла, что он счастлив забыть, хоть на какое-то время о своей болезни, счастлив оказаться в новым, интересном месте. Он всем интересовался с детской непосредственностью, и я старалась тоже быть веселой. Мы отлично провели этот день. Нам очень понравился Луивилль, даже несмотря на его многолюдность в связи с предстоящими скачками. Я очень хотела забыть о Шорткате и мне это почти удалось, так как наше пребывание в Кентукки было очень приятным и позитивным.

Каждое утро Макс тренировался на ипподроме,днем обсуждал с тренером стратегию для победы Сириуса, и лишь вечером выходил в город, как правило, вдвоем с Томми, и к ним довольно часто присоединялся Романо. Томми относился к Максу с большой симпатией и уважением. К Сириусу были приставлены надежные люди, которым заплатил Македониди. Пролетели четыре дня нашего прибывания в Луивилле. А на пятый день произошла неприятность. Альфредо Гарсиа, один из наших конюхов сообщил Исидору, что рано утром к нему у ворот ипподрома подходил какой-то человек. Он говорил, что видел Сириуса и тот ему очень понравился. Он предлагал Альфредо корм для Сириуса, объясняя, что это подарок от всего сердца. Но, Альфредо спокойно ответил, что не сможет принять неизвестный корм от незнакомогочеловека, и что мистер Македониди строго-настрого запретил ему делать подобные вещи. Он посоветовал щедрому незнакомцу обратиться к Исидору Македониди. Судя по тому, что к нему никто не обратился, стало ясно, что подарок этот был не от чистого сердца. Исидор заплатил умному конюху, и попросил теперь быть еще более внимательным...Каждое утро, на тренировках, Макс сталкивался с Шорткатом. Но, тот только сверлил его ненавидящим взглядом, а предпринять что-то серьезное, не мог. Как мы узнали позже на Озверевшего поставили большие деньги мафиози и Шорткат не мог их подвести. Так что, он боялся дисквалификации не меньше Макса.

День перед скачками мы с Романо провели, гуляя по городу, заходили на Черчилль-Даунс, но Макс вышел к нам лишь на несколько минут. Мы не стали там задерживаться, так как я опасалась встретить Шортката. Я очень нервничала, мне уже несколько ночей снилось, что Макс проигрывает, и я просыпалась с криком, и в холодном поту. Романо постоянно говорил, что я не берегу себя и слишком переживаю. Что, хоть и он от души желает Максу победы, но все-таки это только скачки и Макс для нас, его друзей в любом случае будет самым лучшим. Я не могла сказать Романо все правду, поэтому молчала, и ласково улыбалась своему любимому. Вечером, в пятницу, накануне скачек, мы с Софьей пошли по магазинам, нужно было выбрать элегантные шляпки- непременный атрибут Дерби-Кентукки. Вернулись мы с покупками поздно, и я увидела, что Романо сидит на кровати, нервно теребя в руках какой-то листочек. Я пригляделась и поняла, что это программа скачек. Я спрятала ее в ящик стола, но Романо нашел.Услышав, что хлопнула входная дверь, он обернулся ко мне.

-Значит, Шорткат стал жокеем?! Знаешь, он, конечно, порядочный мерзавец, но все же, я не желаю ему зла. Несмотря на то, что он так поступил со мной...Романо опустил глаза, чтобы не выдать нахлынувшие чувства. Я с грустью смотрела на него. Родненький мой, он так переживает! Слава Богу, завтра все разрешится! И я очень надеюсь, что смогу порадовать его доброй вестью. Я подошла к нему и погладила по плечу.-Забудь о нем, Романо, солнышко. Думай только о том, что завтра Макс победит его!

Он промолчал. Мне стало еще тяжелее от этого молчания, потому что я понимала- Романо не забыл происшедший с ним ужас, и в ванной, перед тем, как ложиться спать, я долго беззвучно плакала, открыв воду в раковине.Ночью, я опять спала плохо. Проснулась, когда на часах было около двух, и услышала, что Романо что-то говорит во сне. Должно быть и ему снятся кошмары.Я услышала, что он шепчет:-Папа, папа, прости... Я не выполнил обещание! Прости меня!!!Это разрывало мне сердце. Я повернулась к нему, обняла, и прижала к себе. Он открыл глаза.-Мне снился отец.-Я поняла это. Дорогой, ты выполнишь обещание, я уверена...-Это невозможно, Кристина. И ты сама понимаешь почему...Мне так хотелось ободрить его, так хотелось сказать, что возможно, завтра он получит два миллиона долларов. Но, я не могла позволить, чтобы он еще больше нервничал на Дерби. Поэтому, я погладила Романо по спине, еще крепче обняла, и шепнула ему:-Все будет хорошо. Родной, любимый, я всегда с тобой. Вместе мы что-нибудь придумаем... Мысленно я молила Бога о том, чтобы завтра Макс победил. Так, и уснули мы с Романо, обнимая друг друга.POV Макса.Ночь с пятницы на субботу я провел отлично. Мне снился совершенно необыкновенный сон. Как будто, я вывожу Сириуса из стойла и вместо ипподрома мы выходим на широкое поле, усеянное чудесными цветами. Нам навстречу идет молодая женщина, я сначала не могу разглядеть ее лицо, но когда она приближается, я узнаю ее. Это моя покойная мама, такая же как на фото, которые бережно хранит мой отец. Ее летнее платье ярко-алое, как цвет моего камзола жокея, колышит легкий ветерок. Ее нежная рука ложится на мое плечо, и она произносит:-Вот и настал твой звездный час, сынок. Иди, и одержи победу! Благослови тебя Бог! Она крестит меня, и затем указывает рукой в сторону. И я вижу Черчилль-Даунс, украшенный к скачкам. Трибуны заполнены до отказа. В стартовых боксах стоят двадцать скакунов, участников состязания. Я вижу себя и Сириуса в семнадцатом боксе... Потом, все исчезает. И передо мной вдруг появляется Сириус в попоне из роз, который всегда украшают скакуна- победителя скачек.

Я просыпаюсь, за окнами еще темно. А на душе легко и спокойно. Я встаю, бужу Софью.-Милая, я на ипподром. Жду вас всех на трибунах, к началу Дерби!

-Ты поедешь один... Макс, еще не рассвело...-Ничего. В городе все уже готовы к скачкам. Он не посмеет напасть за несколько часов до старта!Исидор обещал подъехать на ипподром где-то через час после меня.

В сумерках, я завел машину, и поехал по знакомой уже дороге к Черчилль-Даунсу. Машину пришлось оставить за квартал до ипподрома. Любители скачек заняли большую часть парковочных мест. Немного нервничая, я быстрым шагом миновал этот квартал. Вот уже и знаменитые башенки Черчилль-Даунса. Тут, видать, из-за сильных переживаний последних дней,, я почувствовал мучительную жажду, почти нестерпимую. Рядом расположилось небольшое заведение, куда часто заходили жокеи, и я сам заходил сюда каждый день после тренировок. Несмотря на ранний час, оно было открыто. Я несколько секунд раздумывал стоит ли заходить, и решил, что стакан сока мне не повредит. Мой заказ приняла официантка, очень молоденькая, и симпатичная. Мне показалось, странным то, как она уставилась на меня, словно сличая мое лицо с тем портретом, который уже сложился в ее голове.

-Вы - участник заезда сегодня? - вдруг спросила она.Я напрягся внутренне, но ответил- Да. А что?Она нервно теребила свой пояс.

-Один апельсиновый сок. Сейчас принесу.При этом ее глаза выдавали ее с головой. Они смотрели жалко,и беспомощно, в них дрожали слезы.

Девушка ушла очень быстро, почти убежала. Мне стало страшно, что-то заставило меня встать с места и пойти за ней. Двери кухни этого заведения были приоткрыты. Охраны негде не было видно, и я подошел и заглянул в щелку. Молоденькая официантка дрожащими руками налила мне стакан сока, а потом, воспользовавшись тем, что никто не смотрел в ее сторону, быстро влила в сок какую-то жидкость из черного флакончика, которую она достала из кармана своего платья. По-видимому, после сделанной гадости она немного успокоилась, оправила платье, взяла стакан и понесла его в зал. Как только она вышла из кухни в коридор, я увидев, что рядом никого нет, подбежал к ней и схватил за руку, а другой зажал рот.

-Только пикни- сказал я. - Немедленно сдам тебя в полицию. Я все видел. Что за жидкость ты налила в стакан?

Она что-то верещала, пытаясь вырваться. Я ослабил захват, вырвал у нее из рук сок.

-Теперь говори, что это?-Прошу не сдавайте меня в полицию. Умоляю вас! Ко мне вчера пришел человек, темнокожий парень, он описал мне вас. И сказал, что если вы сюда зайдете перед скачками, а вы сюда, по его словам, заходите каждый день,я обязана буду налить вам это. Она достала черный флакончик.

-Он- очень страшный человек. Он сказал, что если я не сделаю это, он покалечит меня.

Я крепко прижал девушку к стене. Она захлебывалась от рыданий.-Что это?! Говори мерзавка! Честно сказать, я был не в себе, страх от того, что Дерби могло для меня сейчас закончиться, не начавшись, помутил мне рассудок, и поэтому я так грубо говорил с этой бедной, до смерти перепуганной девушкой.-Я только второй день тут работаю... Умоляю вас!!! У меня больная мать.-ЧТО ТЫ ХОТЕЛА МНЕ ПОДЛИТЬ?! - спросил я, уже мягче.-Тот господин сказал, что это слабительное, сильное слабительное. Вам скрутит живот и вы не сможете участвовать в скачках.Ну и ну! Я чуть не расхохотался, Шорткат- редкостный придурок, если решил остановить меня вот этим! Я резко выхватил из рук девушки флакон, а сок вылил на пол.-Думаю, ты сама тут уберешь- спокойно сказал я. Этот негр тебе ничего не сделает. А после уборки лучше иди домой от греха подальше. Ты запомнила этого негра? Сможешь его описать?

-О, мистер, прошу не надо полиции!

-Этого господина скоро посадят! - сказал я уверенно. И твои показания могут потребоваться только ими ты обелишь себя после сегодняшней выходки. Я легко узнаю у твоего начальства где ты живешь.-Хорошо. - девушка покорно кивнула.- Я не хотела участвовать в этом. Поверьте мне! Она смотрела так жалко и умоляюще, что я сочувственно потрепал ее по плечу. - Я верю тебе. Иди домой. Скажешь начальству, что ты заболела.Она еще кивнула и направилась в зал.Я быстро сунул черный флакончик в карман рубашки и пошел на ипподром.Я проснулась в пять утра, Романо еще спал. Минут двадцать я лежала неподвижно, не хотелось его беспокоить. Сердце бешено стучало, все мысли были о предстоящем Дерби. Макс уже, наверно, поехал в Черчилль-Даунс. Осторожно, чтобы не разбудить Романо, я выскользнула из постели, оделась, и встав у окна, долго молилась Богу о том, чтобы Макс сегодня победил. Около шести утра проснулся Романо.-Милая, ты уже готова? Пора, ехать на ипподром?-Да, Романо. Надо собираться.

Пока мы собирались, в дверь номера настойчиво постучали. Я открыла, и радостно вскрикнула. На пороге стоял Джулиано.-Джулиано, как? Ты же должен был быть на службе?-Мне удалось взять выходной. Но уже завтра я лечу обратно в Нью-Йорк. Я знаю, на скачки мне уже не попасть. Ну, ничего, посмотрю их на мониторе, у Черчилль-Даунса.

-Джулс, я так рада, что ты тут! Понимаешь, в Дерби участвует Шорткат. Я так волнуюсь из-за этого.-Не бойся, я буду рядом. Насколько это будет возможно, конечно, - улыбнулся Джулс.

Из ванной вышел Романо, и тепло поздоровался с Джулсом. Из рассказов Томми он знал отчего Джулиано спас его, и был ему очень благодарен.

Вскоре, мы собрались. Я вытащила из шкафа и надела купленную вчера шляпку, украшенную искусственными цветами, последний штрих к моему образу. Романо посмотрел на меня и воскликнул:-Да, ты красавица, Кристина!Я смущенно улыбнулась. Романо тоже выглядел здорово. Он надел элегантный костюм, подаренный ему графом на День Рождения.

В коридоре нас ждал Джулиано. Адриен и мама, вместе с Томми и Софьей уже были в холле гостиницы. Мы разместились по машинам и направились на ипподром.

POV Макса.Итак, время Дерби подошло. Все, менее значительные заезды этого знаменательного дня были закончены. И началась церемония открытия "Двух величайших минут спорта", как называютскачки все их любители.

Как только Исидор Македониди появился в конюшни, я рассказал ему о том, что меня хотели отравить, и отдал черный флакон. После скачек мы решили писать заявление в полицию. Мы не хотелиподнимать шумиху до Дерби, чтобы не сорвать их.

Поистине комичный момент был, когда в конюшни появился Шорткат. Увидев меня в полном здравии, он задрожал, а глаза налились кровью. А, я в ответ на его бешеный взгляд спокойно ему улыбнулся. Тот аж застонал от ненависти, и бегом помчался к стойлу Озверевшего.Я облачился в свой красный камзол, белые бриджи, черные сапоги. На голову-шлем, на глаза-специальные очки, в руках-жокейский хлыстик, пользоваться которым я никогда не любил, и делал это лишь в крайних случаях. Сириуса оседлали,надели всю необходимую амуницию, и прикрепили номер семнадцать.

Мыпрошли взвешивание. И кони и жокеи должны соответствовать заранееустановленному весу. Затем, из паддока стали выезжать один за другим на ипподром. Делали приветственный круг перед трибунами. Коней под узды держали тренеры.Я слышал, как комментатор представляет моих соперников. Вот и Шорткат.

-...номер шесть- жокей Шорткат на Озверевшим. Стадион разразился восклицаниями. Он горделиво проехал перед трибунами, не удостоив своих поклонников даже взглядом. И я лишний раз понял, что это безусловный фаворит, на которого поставлены огромные деньги.

Я выехал в самом конце. Исидор успел сказать мне:

-Макс, теперь все зависит от тебя и твоего жеребца.Но, я поправил его:-Главное, чтобы нам помог Господь!-Верно. С Богом!-С Богом!- повторил я.-...номер семнадцать- Максимилиан Людвигсен на Сириусе. Тренер: Исидор Македониди.

Я ощутил прохладный прием, как и большинство моих соперников. Но, отчего-то после этого круга, мое волнение улетучилось, на душе вновь стало спокойно, как и утром, и я полностью сосредоточился на предстоящей скачке.

Мы вернулись в паддок. Еще несколько долгих как вечность минут, и звучит объявление:

-Лошадей в стартовые боксы!

Исидор взглядом, полным необыкновенного волнения, провожает меня.Я глажу Сириуса по голове.-Мальчик, прошу постарайся, мы должны выложиться по полной!Конь заржал, словно бы отвечая мне.Когда я медленно проежал мимо Шортката, тот бросил еле слышно:-Ты не выиграешь скачки, номер семнадцать!

Я не обратил никакого внимания на него. Мы заняли место в семнадцатом стартовом боксе. Мой стартер, отличный парень, Джон Хьюстон внимательно вслушивался в повисшую над Черчилль-Даунсом тишину, которую в любой момент мог разорвать звуковой сигнал, знаменующий начало гонки. Мы с Сириусом, казалось, слились в одно существо. Я хорошо знал его, и чувствовал, конь напряжен и полностью готов к предстоящему соревнованию. Я понимал, следующие две минуты будут самыми главными в моей и его жизнях. Мы только ждали сигнала, беговая дорожка, расстилавшаяся за нашим стартовым боксом была дорогой к счастью моего лучшего друга, я свято верил в это!Наконец, прозвучал долгожданный сигнал, двери всех двадцати боксов одновременно распахнулись, и двадцать скакунов молнией вылетели на ипподром. Трибуны замерли, началось Дерби.

Высоко, над беговой дорожкой ипподрома парил вертолет, с воздуха ведущий съемку самых знаменитых скачек в Америки. Я придерживался тактики, выбранной Исидором Македониди, и в начале гонки, уверенно заняв четвертое место, не рвался в лидеры. Впереди меня были номер два, номер семь, и номер шесть. Да, Шорткат вел скачки. Я не замечал других соперников, будто передо мной маячил только его черный камзол и круп его вороного жеребца. Прошло секунд тридцать, и Сириус стал увеличивать скорость. Вот, мы на третьем месте, вот на втором... Близится поворот на последний круг. И я начал настигать Шортката. Трибуны взревели, но я не слышал этого... Мне казалось, я скачу в полной тишине, которую нарушает отчаянный топот бешено мчащихся скакунов, и их тяжелое дыхание. Из-под копыт летит грязь, я весь покрыт грязью, и не замечаю этого. Сириус скачет теперь во весь опор. Мы плавно проходим поворот, и почти летимбок о бок с Шорткатом. Он оглядывался на меня, ибил, и бил хлыстиком своего несчастного коня. Тот, действительно озверел от боли, и мчался все быстрее. Но, мой Сириус не уступал своих позиций, он, должно быть, своим чутьем понял, что я хочу от него, и Шорткат не мог, несмотря на не на какие усилия, оторваться от меня. Я не знаю, что произошло у него в мозгу в следующую секунду, но видя, что я не отстаю от него, и даже немного вырвался вперед, Шорткат замахнулся хлыстом наОзверевшего, но вдруг, вместо коня, совершенно неожиданно хлестнул меня. Я с трудом удержалсяна стременах, а Шорткат привстал больше чем это положено жокеям, потянулся ко мне, и, войдя в раж, забыв обо всем на свете, стал хлестать меня, задыхаясь от ненависти. Неизвестно чем бы это закончилось, но тут он также неожиданно опустил хлыст. Должно быть, осознал, что его действия не пройдут безнаказанно, и дисквалификация дамокловым мечом нависла над егоголовой. Я воспользовался его секундным замешательством.Сириус сделал рывок, и Озверевший со своим жокеем стал отставать. А я испытал безмерное удивление и радость, от осознания, что теперь лидер гонки. Сириус, казалось, летит над землей, и, я, как в замедленном кино вижу, как мимо пролетают указатели: "300 ярдов", "200 ярдов", "100 ярдов". Вот, Сириус галопом миновал финишный столб. И над Черчилль-Даунсом громом звучит мое имя- имя победителя Дерби- Максимилиан Людвигсен, номер семнадцать,конь: Сириус. Я вижу все как в тумане. Мне трудно осознать, что я победил. Вот,кто-то подбегает ко мне, берет Сириуса под уздцы, и отводит в паддок, где я, ошалевший от внезапно обрушившегосяна меня счастья, спрыгиваю с коня в объятия Македониди. Мой тесть плачет как ребенок.-Макс, Макс, я в жизни ни за кого из своих воспитанников не радовался так как за тебя! Даже за того парня, кто победил несколько лет назад, подмоим руководством. Макс, это было прекрасно!

Он обнимает меня, потом целует Сириуса. Восторг, который охватил мою душу не передать словами! Сегодня я скажу Романо, что скоро его мучения закончатся, обязательно закончатся...Мы вновь проходим процедуру взвешивания. В паддок возвращаются и другие жокеи. Странно, но я не вижу Шортката! Он приезжает самым последним с перекошенным от злобы лицом. Естественно, его дисквалифицировали, как я и ожидал. И более того, судьи обещали ему начать после Дерби уголовное разбирательство по поводу его действий в отношении меня. Пробегая мимо меня, он из-за всех сил толкнул плечом, так что я с трудом устоял на ногах. Если честно, он выглядел так беспомощно, что не вызвал у меня нечего кроме жалости. Я ведь хорошо понимал, что ему, опозоренному фавориту предстоит не только судебное разбирательство, но и малоприятное общение с теми серьезными людьми, кто потерял на нем большие деньги.

Через минут тридцать нас с Сириусом пригласили на награждение. Сириус в попоне из 554 алых роз делал круг победителя перед замершим ипподромом. Я с гордостью смотрел на него. Все-таки, мой отец-гений! Смог увидеть в жеребенке будущую звезду! И эта звезда не просто выиграла престижнейшие скачки, она озарила жизнь человека, которого я считаю своим братом, и его жизнь никогда больше не будет прежней! Поэтому, я с радостной улыбкой смотрел на моего скакуна. Потом наградили меня. Это были лучшие мгновения моей жизни. После награждения меня обступили журналисты, и мне пришлось давать интервью, хотя больше всего на свете мне хотелось скорее найти Романо и Кристину и сообщить им о том, что два миллиона теперь принадлежат им.