Часть 2 (1/1)
Ирэн никогда не любила Сомса Форсайта, но сперва не чувствовала к нему и неприязни. Чувствовала, тем ни менее, что однажды так может стать, потому и подготовила заранее пути к отступлению. Сказав, что согласна стать его при условии, что может уйти, когда захочет.Филипа Босини она любила. Страстно, по-настоящему! Или же то была одна только томившаяся в ней страсть, однажды наконец-то нашедшая себе выход, вырвавшаяся безудержным потоком на волю? Если бы только ее Джон был сыном Босини, а не Форсайтом!..Джолион… Любила ли она второго мужа? Наверное, все-таки нет, если задается таким вопросом. Молодого Джолиона Ирэн любила не больше, чем старого. Была приязнь… Нет, скорее благодарность.
Джон. Ее сын. Как может мать не любить собственное дитя, еще и единственное? Как такое возможно! Джона Ирэн любила. Любила! А теперь нет больше и его…Автомобильная катастрофа. Сын слишком поспешил на ее печальный зов, слишком поторопился порадовать известием о том, что Ирэн станет бабушкой, не справился с управлением, переживая из-за этой проклятой Флер, все вместе, разом, что-то еще? Какая теперь разница, его больше нет. Как, собственно, и Форсайтов из Дорсетшира вообще, тех самых, по прямой. Жены Джона не было в машине, но ребенка она все-таки потеряла. Как там ее звали…С момента известия о смерти сына, Ирэн пребывала в неком обессиленном отупении. Она не могла вспомнить, от кого узнала об этом, не удивилась бы даже тому, что просто почувствовала. Она не могла сказать, кто рассказал ей про то, что у невестки случился выкидыш. Как оказалась в больничной палате и то не помнила, то даже, когда подошла к окну, за которым было почти ничего не различить из-за включенного света. Только ее собственное отражение, на которое Ирэн смотрела пустым, ничего не выражающим взглядом, отстраненно перебирая в памяти то, что всплывало на поверхность – каким-то безжизненным трупом.Сомс получил по голове картиной. Получил по заслугам. Все они. Они никогда ее не любили. Она всегда была белой овцой среди этих любителей плотно закусить седлом барашка. Форсайты! Поделом им. Джон… Джон… Сомс получил по голове картиной. У него в доме как будто злобный маленький дух пошалил, больше всего покуражившись над хозяином дома непосредственно. Маленький народец… Маленькие дети за непроглядной теменью окна, звонкий детский смех и веселые голоса, выклянчивающие сладости под угрозой всевозможных напастей… Их почти не слышно, но Ирэн отчетливо слышит все, таким образом, понимая, какой сегодня день. А какой год? Странно, но ей почему-то никак не вспомнить этого. Четко вспоминается одно прошлое, все более далекое, все отчетливее… Прошлое, о котором она никогда не думала. Которого не помнила.
Остановившийся взгляд Ирэн все глядит на свое отражение в черноте осенней ночи дня Всех Святых. Самайна.Она красивая. Молодая и красивая. Очень молодая и очень красивая, не то, что сейчас.
В том сумеречном состоянии, в котором она пребывает, Ирэн не может сказать, сколько времени смотрит на себя, прежде чем понимает, что происходит.
Понимая все, все до конца, вдова Форсайт упирает руки в бока, откидывается назад и хохочет диким беззвучным смехом.С другой стороны обсидианово-черного стекла ей вторитмолодое прекрасное зеркальное отражение, одетое в платье, какие перестали носить еще при королеве Виктории.***?Гордый Доссет? Форсайт недаром покинул Дорсетшир. Не из блажи оставил земли предков. Причем в страшной спешке. Не просто так потянуло однажды туда, к корням, к истоку, Сомса Форсайта. Неспроста он нашел на месте родового гнезда всего несколько заросших камней и не из обычной забывчивости, свойственной людям, никто не смог сказать ему, что здесь произошло. Оставшиеся деревенские в страхе предпочли замолчать то, что случилось. Следующее поколение не знало уже ничего.О том, как гордый Доссет Форсайт не сдержал слова и не взял в жены какую-то там нищенку-ведьму с окраины леса, Хохотунью Меган, что свела с ума своей красотой всех окрестных парней. Прогнал прочь от порога, когда та пришла в слезах, с пузом, лезущим на нос.И та прокляла его и весь его род, предсказав, что тот вымрет. Что она сама вернется за каждым, что не оставит камня на камне и последнего, самого малого побега на древе! Он сам все еще жив лишь потому, что ей пристал срок рожать!К вечеру хозяином-собственником были брошены дом и скарб, ночью первый погреб под собою второй. Провалившись под землю с ударом грома, от которого пошатнулся каждый дом поблизости. Селяне, истово крестясь и чертыхаясь, не сразу решились забросать провал землей, как могилу. Только когда убедились в смерти долго не показывающейся Хохотуньи Меган, не перенесшей родов, как и ее новорожденный сын. Сын гордого Доссета Форсайта, рванувшего ото всей этой чертовщины так далеко, как только мог – в Лондон, к свету столицы, туда, где нет места темным поверьям прошлого. Где прошлое настигло сперва его, когда родами умерла его жена, а затем каждого из их прямых потомков. Хохотунья Меган добралась до них и там, как и обещала. Вернувшись такая же - в другом воплощении. Она свое слово сдержала. Костьми оставшись в доме, где так и не стала хозяйкой.***Старая женщина хохотала до слез, струями бегущим по морщинистым щекам, до тех пор, пока ее смех не был оборвал молодой - со звоном разбившей руками окно одного из последних этажей клиники и выдернувшей старую Ирэн наружу. Руками, на которых больше не было плоти, продолжая смеяться лишенным губ ртом, смотря на нее бездонно-черными провалами глазниц, сливающимися с чернотой надетого на голый череп капюшона плаща, неотличимого от непроглядной черноты последней ночи октября. Это и была сама ночь. Сама Смерть.
***Врачам осталось лишь зафиксировать смерть, а полицейским констатировать самоубийство Ирэн Форсайт. Чье физическое здоровье оставляло желать лучшего, как, к несчастью, и душевное.