Глава 5 (1/2)
Мрачные переулки не пугают меня сейчас. Ведь то, что ждёт в конце пути — намного страшнее.Замигал и с треском выключился один из фонарей вдоль дороги. Я прошёл мимо.
Из-за своей деятельности я уже сам был вынужден перейти на ночной образ жизни. Мы все со временем уподобляемся тому, с чем боремся. Поэтому, выбирая себе противника — выбирай того, на кого хочешь равняться, вот что я бы мог посоветовать, основываясь на своём опыте.
Что, если меня тоже когда-нибудь обратят? Я уже не раз об этом задумывался. Чем бы я стал заниматься? На что бы потратил столетия, а может, тысячелетия? Пожалуй, на то же самое, чем занимаюсь и сейчас — изучение всего. Хочется копнуть все науки, посмотреть на всё. У меня слишком мало времени, и потому приходится выбирать. Специализация — проклятие смертных. Трагичное признание ограниченности своих возможностей и мимолетности своей жизни.
Ситуация, с которой я столкнулся, внушает ощущение безнадёжности. Столь необходимые всему нашему обществу качества, как принципиальность и высокая нравственность, делают человека более слабым и скованным в действиях перед лицом тех, кто этими качествами не обладает. А само общество, вместо того чтобы поощрять и защищать эти добродетели, бросает их обладателей на произвол судьбы и отказывает в помощи, если из них нельзя извлечь непосредственную выгоду. Какой-нибудь бандит, совершенно не стеснённый в выборе методов и лишённый этических ограничений, всегда будет иметь преимущество над честным и законопослушным человеком.
Если оружие запрещено, бандит его всё равно достанет и направит на честного безоружного человека. В этой истории я буду тем, кто достанет оружие. И направит его на бандита.
***Вскоре я подошёл на место встречи — просто небольшая улица, без каких-либо достопримечательностей. Офицер уже был там. Проблеск надежды в его глазах сменился печалью, когда я подтвердил, что пришёл один.
— Что ж, — сказал он безучастным голосом, — думаю, тебе лучше не рисковать зря. До полуночи есть время, и ты успеешь уйти. Ты сделал всё, что мог, и я благодарен за это.
— О нет, я сделал ещё далеко не всё.
С этими словами я открыл сумку и продемонстрировал пару коктейлей Молотова, а также пощёлкал зажигалкой (даже от этого небольшого огня мой собеседник отшатнулся).
— Пусть тварь подходит, и тогда… — я хотел эффектно закончить фразу, но в тот момент не придумал подходящего оборота. Моего напарника презентация не впечатлила.— Осторожнее с этим. В случае неудачной попытки мой сир только разозлится. Если будешь это использовать… впрочем, надеюсь, ты знаешь, что делаешь. По возможности, постарайся не зацепить меня. Но если представится случай гарантированно уничтожить его, то моим пожеланием можно пренебречь.— Сделаю всё возможное, чтобы ты не пострадал от дружественного огня. Если для вампиров огонь в принципе может называться дружественным.
Дальнейший разговор не клеился. Я пытался казаться уверенным и бесстрашным, но в действительности очень боялся. Неизвестность и непредсказуемость врага наводят гораздо больше ужаса, чем его сила. Как может выглядеть тысячелетний вампир? Невинно, грозно, или, может быть, мерзко и отталкивающе? Возможно ли с ним договориться, или он вовсе не сочтёт нужным вступать в диалог? Не скрою, что любопытство было не последней причиной, почему я решил остаться. Другая причина — гнев, перевешивающий страх. Но чем дольше я в ожидании, тем больше первое уступает второму. Я хочу, чтобы полночь скорее настала, но какая-то часть меня желает, чтобы полночь не наступала никогда. Мой напарник не проявляет эмоций, и неудивительно, ведь бывший военный должен быть привычен к таким вещам.— Это ощущение ожидания, — обратился я к нему, — похоже ли на ожидание перед сражением?
— Нет. То, что сейчас — намного хуже.
Я нервно потянулся в карман за зажигалкой. Нащупав её, почувствовал самую малость больше уверенности. Которая мгновенно испарилась, когда я увидел приближающуюся фигуру.
По освещённой безлюдной улице к нам шёл тот, кого мы ждали. Первое, что мне бросилось в глаза — у него действительно был лук за спиной. Древнее оружие контрастировало с современной одеждой, которую, наверное, можно было бы назвать модной с точки зрения излишне изобретательных стилистов, старавшихся скорее ради одноразового показа, а не для повседневного ношения. На меня же этот нелепый костюм попугайской расцветки положительного впечатления не произвёл.
Я начал искать глазами колчан со стрелами, но, к удивлению, не нашёл. Зато увидел на поясе визитёра одну-единственную стрелу, чей острый наконечник отблёскивал в свете фонарей. Эта стрела выглядела более угрожающей, чем целый колчан, потому что явно предназначалась для одной определённой жертвы, а также указывала на то, что владелец не рассматривает возможность промаха.
— Это возмутительно! Неслыханно! Я в полном негодовании! — он неторопливо вышагивал по улице с таким видом, как будто она принадлежала только ему. Мой напарник, до этого старавшийся не выдавать своё волнение, сделал шаг назад. Это неуверенное движение больше подходило не военному, а провинившемуся ученику, которого вот-вот собирался ударить рассерженный учитель. Замедлив шаг, чтобы дольше наслаждаться произведённым эффектом, и даже ни разу не посмотрев на меня, визитёр подошёл к офицеру.
— Что это за тряпки? Ты выглядишь, как нищий студент, отобравший одежду у бездомного.
Если бы ситуация не была такой напряжённой, то было бы смешно наблюдать, как вульгарно наряженный клоун критикует умеренный и строгий вкус моего напарника.— Я обратил тебя только потому, что на тебе очень хорошо смотрелся мундир, а ты своими действиями обесцениваешь весь смысл. И позоришь меня!
— Для этой эпохи моя бывшая форма неуместна, она будет привлекать ненужное внимание, — оправдывался офицер.
— С каких пор Сородич должен считаться с мнением смертного скота, существующего только для нашего насыщения? С тем же успехом можно беспокоиться, что о тебе подумают муравьи или крысы с помойки.
— Я беспокоюсь о мнении тех, кто может открыть на нас охоту.— В этом времени — никто, кроме отдельных идиотов, которые всё равно долго не живут. У старой-доброй Инквизиции сейчас нет аналогов, и конечно же им не может считаться та смехотворная и бесполезная контора, где работает твой слуга.— Я не слуга!Вампир медленно повернулся в мою сторону. Выдержав паузу, он направился ко мне. Я с трудом подавлял желание убежать в животном ужасе, понимая, что бегство бесполезно. Когда это существо остановилось в паре метров, я взглянул в его холодные глаза, в которых не осталось ничего человеческого.
— Когда смертный без разрешения вмешивается в беседу Сородичей, это уже достаточный повод, чтобы убить его на месте. Если только он не прислуживает одному из них, тогда, конечно, наказание может быть и мягче. А ты, если мой слух не подвёл меня, не слуга. Или я ошибаюсь?
Я сообразил, что тут лучше подыграть, а проявления гордости оставить для ситуаций, в которых нет угрозы для жизни.— Ну хорошо, я слуга.
— Вот и отлично! Тогда мне стоит представиться. Мой псевдоним — Лучник, и ты сейчас подумал, что это оттого, что я превосходно стреляю из лука. Не буду ложно скромничать — да, ты абсолютно прав, это так. Я могу стрелять даже с закрытыми глазами. Но с открытыми это всё же получается получше!
И он расхохотался от собственной шутки. Его ничуть не смущало, что кроме него никто даже не улыбнулся. Посмеявшись вдоволь, вампир принялся прогуливаться вокруг меня и моего напарника, напоминая акулу, нарезающую круги вокруг запланированной жертвы.— Но это не единственная причина моего прозвища. С вашего позволения, расскажу одну историю. ?С вашего позволения?, ха! Как будто у вас есть вариант не позволить. Так вот, эта история приключилась в те стародавние времена, когда я ещё был смертен, молод и прекрасен.
Он прервался и обвёл взглядом своих слушателей.
— Ну, что молчите? Вас никогда не учили манерам? Тогда запоминайте: если кто-то хвалит себя в прошлом, ваша обязанность — подтвердить, что он и сейчас сохранил свои достоинства. А если кто-то себя принижает, то вы должны немедленно убедить его в обратном. Ну, как ?кто-то?, на самом деле это требуется только при разговоре со мной. А как вы будете вести себя с другими, мне насрать. Сейчас вы должны были заверить меня, что я и ныне красив. Скажи-ка, ты с этим согласен?— Могу судить только о красоте противоположного пола, — уклончиво ответил я.
— Потому что ты обыватель, — презрительно фыркнул Лучник, — скучный раб установок, которые созданы для плебеев, не умеющих мыслить самостоятельно. Впрочем, от смертного перекладывателя бумажек я другого и не ожидал.
Он подошёл к офицеру.— Зато я многого жду от тебя. Ну-ка, считаешь ли ты меня прекрасным?— Нет.
— Но это не взаимно. Что за времена, что за эпоха! Все готовы перегрызть друг другу глотки по малейшему поводу, и при этом каждый скорее удавится, чем сделает комплимент. Хотя, погодите… А, нет, в каждой эпохе то же самое.
Лучник снова захохотал от своей же шутки, напоминая своим поведением ведущего низкобюджетного юмористического шоу. Однако было ясно, что ничьё мнение его не волнует.
— Продолжим историю. Мой отец носил титул барона. До тех пор, пока его не зарезала его же служанка прямо в постели. И было бы, за что! За сущую ерунду, ранее он до смерти запорол девятихвостой плетью её брата на конюшне. Исключительно из любви к самому процессу, не отвлекаясь на поиски повода. Это даже не было чем-то плохим, ведь крестьянин — собственность, а не личность. Но когда мой отец, достойнейший человек, ещё жил и здравствовал, он подарил мне трофейный лук, добытый в очередном военном походе. Нет, не этот, это более новый. Так вот, мне очень хотелось его испытать, и я отправился в ближайшую деревню, принадлежащую отцу. Увидев у одного из домов собаку, я остановил коня, и, не спешиваясь, подстрелил псину. Визгу было на всю деревню! Животное сдохло не сразу, оно ещё билось в конвульсиях какое-то время. Наблюдая за этой картиной, я почувствовал возбуждение: зрелище услаждало мой взор, чудесные звуки ласкали мой слух, и я уже готов был начать ласкать сам себя…— Ты омерзительный извращенец. — не выдержал я.— Спасибо. Затем из дома выбежал крестьянин, упал на колени рядом с собакой и стал плакать, словно побитая шлюха. Будь ему лет пять отроду, эту выходку ещё можно было бы объяснить, но на вид ему было все пятнадцать. В таком возрасте он уже должен пахать в полях и кормить жену, а он устроил нытьё из-за какой-то псины. Я спросил его, почему он так себя ведёт, и он ответил, что эта собака спасла его жизнь в лесу, отогнав волков. Мне сначала захотелось пристрелить никчёмного слабака, но… — рассказчик сделал драматическую паузу, — в тот момент я понял очень важную вещь. Если я убью его, то его страдания закончатся. А если не убью, то он сможет жить с ощущением своей полной беспомощности перед своими господами. Он будет знать, что никого не может защитить, что его жизнь и жизнь его близких целиком и полностью зависит от милости его владельцев. А мы, владельцы, можем прийти в любой момент и сделать абсолютно всё, что заблагорассудится. До отмены крепостного права ещё очень, очень далеко, хе-хе. И тогда я сказал ему, что потом приеду снова и убью того, кого он больше всего любит. Затем я уехал и надолго забыл про крестьянина, а спустя год, когда случайно вспомнил, то захотел посмотреть, как он поживает. Я вернулся в деревню, и представляете, что узнал? Этот парень повесился неделю назад! Какая жалость! Не хватило совсем немного времени, чтобы я смог воочию увидеть результат своего воздействия. Впрочем, доверчивый идиот сам нафантазировал себе все подробности тех ужасов, которые я якобы буду совершать. Пока он мучился кошмарами и сходил с ума от ожидания, я о нём даже не думал.
У меня почему-то ещё сохранялась слабая и глупая надежда, что эта история окажется очередной несмешной шуткой и рассказчик снова рассмеётся над ней. Хотя всё указывало на то, что история полностью правдива. Я читал про развращённую средневековую аристократию, сходившую с ума от власти и вседозволенности, и она производила на меня не больше впечатления, чем злодеи из художественных произведений, но наблюдать её представителя воочию — совсем другое. Когда ты своими глазами видишь, во что способен превратиться обычный человек, изначально такой же, как и все мы — становится не по себе. А если бы я рос в тех обстоятельствах, при том менталитете, в той же семье? Конечно, я бы всё равно отличался. Но сильно ли?
— С тех пор я перепробовал множество развлечений: разврат, всевозможные видов убийств и пыток, и всё это приедается рано или поздно. Но я нашёл кое-что действительно интересное, о чём расскажу подробнее. Как известно, у человека бывает тёмная сторона. И я имею в виду не просто те черты характера, которые обычно считаются недостатками, нет, я говорю про настоящую ?тёмную версию? личности, пусть это называется так. Как правило, в характере людей соотношение добродетели и порока примерно равное, и поэтому нет пространства для инверсии. Можно сделать обычного человека чуть лучше или чуть хуже, но особой разницы не будет. Вот скажи, — обратился ко мне вампир, — из кого получаются лучшие праведники?
— Ну… Из тех, кто обладает нужными для этого качествами. Такими, как сила воли и дисциплинированность, — предположил я.— Ответ неверный. Лучшие праведники получаются из лучших преступников. Чем больше злодеяний совершил человек до раскаяния, тем строже к себе он будет после оного. Тут дело ещё и в том, что человек в полной мере столкнулся лицом к лицу со своими пороками, хорошо их узнал и поэтому смог контролировать, что даёт возможность полностью, или почти полностью победить их, если есть желание. Но это работает и в обратную сторону.— Я всё же не понимаю. К чему такие сложности? Тебе ведь просто нужно завербовать кого-то в Шабаш, и ты мог найти желающих среди бандитов и маньяков, они вполне подходят под требования вашего сборища. Почему тебе понадобился именно он? — я указал в сторону своего напарника, — это какая-то ошибка.
— Ты совершенно не разбираешься в выборе и подготовке кадров. Из обычного отребья набирают только пушечное мясо. Оно, конечно, нужно, но список должностей вовсе не состоит только из одного пункта: ?очередной безмозглый кретин, посланный на убой?. Существуют задачи, для который требуется совсем другой человеческий материал, точнее, бывший человеческий. Впрочем, кадровый вопрос здесь на втором месте. А на первом — моё призвание! Оно заключается в том, чтобы помогать тёмным сторонам обрести свободу. В них заключена истинная натура, которую трусливое человечество безжалостно сковывает своими законами и предписаниями. Но только она делает личность по-настоящему прекрасной и свободной. Думаешь, человечество любит праведников и хочет добра? Нет, оно хочет лишь отсутствия проблем. И оно одинаково не понимает как праведников, так и злодеев. Их концепции слишком сложны для среднего обывателя, отвратительного в своей умеренности и посредственности.
— Я тоже получаюсь обывателем, согласно твоим взглядам, но я понимаю эти концепции. Именно поэтому я пришёл сюда — чтобы встать на сторону хорошего человека.