Моя печаль не найдёт утоления (1/1)

Декабрь выдался суровый. Холодные ветра, казалось, хотят смести с лица земли неказистый, но добротный двухэтажный дом на окраине Валги, окружённый заросшим садом. Тучи, серые как дым, неслись по небу уже много дней без малейшего просвета, а солнце словно забыло эти места и отправилось зимовать на юг вместе с перелётными птицами.Иногда начиналась метель, и колкий мелкий снег заносил округу, и тогда Валга становилась похожа на город из сказки Андерсена. Ох, как тяжко приходилось тем, у кого не было тёплого, уютного дома или хотя бы старой хибарки с потрескавшейся голландской печкой, в которой весело трещат дрова…Да что там, даже чердак и то лучше, чем холодная подворотня. На чердаке можно разжечь печку-буржуйку, а если злобный зимний ветер всё же проникнет в помещение через лопнувшее стекло в малюсеньком кривом оконце?— так это оконце можно занавесить одеялом. И пусть будет темновато, зато тепло. А если в сундучке со всякими мелочами завалялся огрызок свечи, то жизнь вообще прекрасна! Ведь этот огрызок можно поставить в треснувшее глиняное блюдце, зажечь и, положив на колени картонку с пачкой бумаги, писать, писать и писать…Высокий худощавый человек лет сорока пяти отложил перо и рассеянно уставился в никуда. Его давно не стриженные волосы уже тронула седина. Был он некрасив и носат, но что-то притягательное скрывалось в его одухотворённом лице, а глаза сияли энергией молодости. Мужчина встал из-за круглого стола, задул две свечи из трёх и подошёл к занавешенному окну. Перо, полное чернил, осталось лежать на белоснежной скатерти, щедро одаривая её так и ненаписанными строками.—?Моя печаль не найдёт утоления,?— сказал мужчина, отдёргивая парчовую занавеску и вглядываясь в морозный узор не стекле. —?Даже погода старается закрыть от меня мир.И он, подышав на стекло, попытался стереть иней. Только бесполезно это было?— заледенело внешнее стекло между рамами. Но Нипернаади продолжал тереть окно пальцами с упорством каторжника.—?Ну что ты творишь, Тоомас,?— раздался за спиной укоризненный голос жены. —?Опять залил чернилами скатерть. Как будто у тебя канцелярского стола нет.—?Прости меня, Ингрид,?— дрогнувшим голосом ответил Нипернаади, не отрываясь, впрочем, от своего занятия. —?Я никудышный муж. Я залил чернилами всё, до чего смог дотянуться?— скатерть, стены, ковёр. И теперь меня окружает одна чернота. Право, лучше бы я лежал в могиле, чем отравлял тебе жизнь.—?Да будет причитать-то,?— с наигранной ворчливостью бросила Ингрид, сняла со стола испачканную скатерть и достала из комода новую. —?Прислуга отстирает, авось ей не впервой.—?Бедная прислуга! Ей приходится каждый день отстирывать чернила за старым дураком, который везде разбрасывает перья. Когда-нибудь она не выдержит и сбежит от нас. Что мы тогда будем делать? Неужели тебе, моя Ингрид, придётся самой выполнять чёрную работу? Но ты такая нежная и слабая, твои белые тонкие ручки созданы для музыки, а не для стирки! Как представлю, что из-за меня у тебя заболят руки, то хочется призвать на свою старую голову громы небесные. Так и представляю: явится Небесный Владыка, стукнет посохом об пол в нашей гостиной да как закричит: ах ты негодник, Нипернаади, Я тебе даровал такую прекрасную жену, а во что ты превратил её жизнь? Не видать тебе царствия небесного, катись в тартарары за то, что заставлял её стирать день и ночь!—?Уж отстираю не хуже Кятлин, не переживай. Как-никак, я жена писателя, что же мне ещё отстирывать, как не чернила? —?усмехнулась Ингрид, расстелила на столе новую скатерть и подошла к мужу. —?Чем перед тобой стекло провинилось?—?Я хочу стереть морозный узор, чтобы взглянуть на мир.—?Это же внутреннее стекло, а наледь на внешнем. Долго тереть придётся.—?Я понимаю,?— грустно ответил Нипернаади, и движение его руки замедлилось. —?И муха, которая бьётся о стекло, тоже всё понимает. Но продолжает биться, хоть и сознаёт своё бессилие, потому что иначе её жизнь потеряет смысл. Я похож на эту муху. Если бы ты знала, Ингрид, как я хочу посмотреть на мир, как я стосковался по улицам Валги, по бесконечным дорогам и густым лесам! Так хочется взглянуть в бездонную темноту ночи, что я готов выломать оконную раму… Но я никогда этого не сделаю, Ингрид, ведь я не хочу, чтобы ты простудилась. И я бессильно вожу рукой по стеклу.—?Так давай прогуляемся по улице, за чем же дело стало? Чтобы на мир посмотреть, не нужно ломать окно, достаточно одеться потеплее да выйти за дверь. Я бы с удовольствием прошлась, да и ты засиделся.—?Ты умница, моя Ингрид! Я бы тоже с удовольствием вышел на прогулку. Но как представлю, сколько всего нужно проделать, чтобы выйти на улицу, так руки опускаются.—?Одеться да обуться, всего-то и дел.—?Легко сказать: одеться да обуться! Придётся надевать свитер, шарф, пальто, шапку, зашнуровывать сапоги, потом надевать перчатки?— пока снарядишься, всё желание гулять пропадёт. Нет, не уговаривай меня, Ингрид, лучше завари чаю с малиной?— я, кажется, заболел. Точно, заболел. Вот сейчас лягу на диван и уже не встану. Что я оставлю тебе в наследство, Ингрид? Испорченную бумагу и больше ничего. Горы испорченной бумаги.—?Эта испорченная бумага дороже золота,?— с улыбкой сказала Ингрид, но Нипернаади её не слышал: он пребывал в мире своих мыслей.Мысли эти, видимо, были печальными. Он ссутулился и заплетающейся походкой прошёл через всю комнату, с кряхтением улёгся на диван и закрыл глаза. Ингрид зашторила окно, снова зажгла свечи и вышла, но вскоре вернулась, держа в руках серебряный поднос с кружкой ароматного чая и тарелкой сладких крендельков.—?Вот, выпей, и всю хворь как рукой снимет,?— сказала она, присев рядом с мужем и поставив поднос на журнальный столик.—?Ты ангел во плоти, моя Ингрид! —?воскликнул Нипернаади, вскакивая на диване. —?Иногда я диву даюсь, как у тебя хватает на меня терпения? Нет, не такого мужа ты заслуживаешь. Тебе бы графа какого-нибудь или барона, чтобы на балы выезжать, вертеться в высшем свете. О, как бы ты там блистала! Весь мир был бы у твоих ног. Ведь ты моложе меня, Ингрид, и твоя красота с годами расцветает только ярче. Ты такая хрупкая, будто хрустальная рюмка, а я рядом с тобой как неотёсанный медведь.—?Ну, что я хрупкая, это ты загнул,?— засмеялась Ингрид. Она была слегка полновата, но комплименты грели душу. —?А графов мне никаких не надо, я же за тебя вышла, а не за графа. Чаю-то выпей, стынет же.—?Ты поистине сокровище, моя Ингрид, сокровище, которого я не заслуживаю,?— прошептал Нипернаади, покрывая её руки поцелуями.—?Ну так заслужи,?— сказала она. —?За шестнадцать лет хоть разок поцелуй меня в губы, а не в руки.Нипернаади словно окаменел на миг, потом взял кружку и отпил немного чаю. Ингрид тихо вздохнула. За долгие годы их странного брака она привыкла к летним похождениям мужа, и ревность к его случайным подружкам притупилась, но иногда в сердце Ингрид вновь вспыхивала надежда обрести нормальную семью.—?Не любишь ты меня,?— сказала она, качая головой.Нипернаади поставил кружку и сверкнул глазами.—?Да как ты могла сказать такое, Ингрид? Я?— тебя не люблю? Да я тебя боготворю!—?Почему же тогда у нас с тобой нет детей? Годы идут. Или ты хочешь остаться моим единственным ребёнком?—?Понимаешь, Ингрид,?— горячо воскликнул он,?— для меня ты?— нечто святое. Я и пальцем тебя тронуть не могу. Я боюсь на тебя дышать, настолько ты эфемерна и нежна. Ты?— идеал, на который нужно молиться, ты божественная нимфа, о которой нужно слагать стихи! Нет, грубость жизни не должна касаться тебя, иначе ты, как снежинка, растаешь. —?Он встал и забегал по комнате. —?Ты прекрасна, как музыка, Ингрид, ты возвышенна, как мелодия Орфея. О, если бы со мной был мой каннель, я бы сыграл для тебя лучшую в мире песню. Как жаль, что я его потерял! Прости меня, что я такой плохой муж, но я не могу растоптать цветок.Его глаза горели лихорадочным огнём, а пальцы шевелились, перебирая струны воображаемого каннеля.—?Уймись, уймись, не то и вправду заболеешь,?— строго сказала Ингрид. —?Если опять надумаешь спать в гостиной, то свечи погаси, да не забудь укрыться пледом.—?Как же мне не хватает моего каннеля,?— простонал Нипернаади, схватившись за голову.—?Будет тебе новый каннель. Завтра схожу в лавку и куплю, разговору-то. Это уже шестнадцатый или семнадцатый? Хотя неважно, авось они недорогие. Что пишет издатель?—?Книга выйдет в апреле.—?Вот и славно. Не забудь выпить чай,?— и Ингрид вышла, аккуратно закрыв за собой дверь.