33. (1/1)
В присутствии Юсси ей всегда казалось, что неразрешимых проблем не существует. Они решались как бы сами собой — самостоятельно, легко, с неизменной улыбкой. Кто бы мог подумать, что безумный нервяк-марафон длиной в несколько месяцев и придушенный скандал за кулисами обернётся полной потерей голоса. В тот момент, когда она приняла от отца букет, голос как будто съежился, стал почти невидимым, крошечным, эфемерным и полностью исчез. Два месяца хождения по фониатрам, кругленькое зеркальце ларингоскопа, просьба спеть звук ?и?.Вот она, сумасшедшая любовь к Арчи, её унизительная самоотдача…Диагноз звучал красиво, но безнадёжно. Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Она прошла все круги ада. Отчаянье первых дней было таким, что Маша, не стесняясь, рыдала у Юсси на груди прилюдно. Всё произошло, как и предполагала бабушка, но расплата за двойной триумф оказалась непомерной. Маша не могла говорить даже шёпотом.В те дни, когда Мария измученная бессонницей, с опухшими глазами начинала делать перед зеркалом упражнения для восстановления голоса, Юсси по возможности бросал дела, сажал её в свой джип и увозил на природу, либо на озёра, либо в загородный дом свой матери, где давал возможность всласть порыдать. Обычно после этого измученная Маша засыпала. Тогда он вставал, топил печь или жёг костер, готовил немудреную еду, шёпотом решал свои дела по телефону, а, когда Маша просыпалась, подробно рассказывал, что сегодня произошло интересного. Родные знали про её отношения, и если отец смущённо разводил руками, то бабушка качала головой и безапелляционно заявляла ?Я же говорила, что тот симпатичный блондинчик Артту слишком самовлюбленный болван. Где он теперь, и чем всё это кончилось??Сегодня была их последняя ночь. Они отправились гулять по улицам Хельсинки пешком. Они брели вдвоём под одним большим зонтом по темным и влажным улицам, где звук шагов по брусчатке, раздавался звонками щелчками. С залива дул довольно сильный ветер, и Маша зябко куталась в большую шаль, повязанную вокруг тела крест на крест. Она вообще выглядела не очень здоровой и Юсси каждые пять минут заботливо уточнял, не холодно ли ей. Он тащил пару сумок, свою и Машину, зонтик и пакет с недоеденным ржаным пирогом отчего эта попытка выглядеть галантным вызвала у Маши лёгкую улыбку. В какой-то момент ей действительно стало легче. Обруч тревоги, что стягивал голову долгие восемь недель неожиданно лопнул, и она почувствовала себя свободной. Два месяца обследований в России и Финляндии, консультации врачей и педагогов, осмотры, пробы. Голос так и не вернулся, но надо было жить дальше. Данность уже не вызывало бешеную боль утраты и выглядела, скорее, как горькое, но уже далёкое сожаление. Она не особенно верила в карму, возмездие и прочие высшие материи и только, где-то очень глубоко, тихонько напоминала Вселенной, что та осталась ей должна. Отношения с Юсси неожиданно научили её не жалеть о том, чего не случилось. Значит, так было надо; значит, всё к лучшему. Да и счастье у неё всё-таки было. Пусть коротенькое, совсем маленькое, но было. Её родная мечта которую она держала в руках.Они вышли к Рыночной площади. По лицу ударил резкий порыв ветра, прохватил почти до самых костей, ударил россыпью ледяных игл и покатил дальше по узким мощёным улочкам в сторону Кафедрального собора.—?Я боюсь, что ты простудишься. Давай посидим в машине. Маша неопределенно кивнула. Какая, собственно разница? Гулять по ночному городу захотелось Юсси. Её вполне мог устроить старый диван и телевизор в его гостиной. К слову сказать, Маша долго не могла привыкнуть, что самые известные звёзды Финляндии живут скромно. Юсси же вообще дома бывал редко. Он давно был в разводе и его вполне приличная по финским меркам квартира, выглядела, как нечто среднее между берлогой и будуаром.Юсси открыл дверь джипа, сгрузил вещи на заднее сидение. Из салона потянуло теплом, разогретой кожей, резковатым парфюмом. Пока он возился с мокрым зонтиком и пакетами, Маша отошла к афишной тумбе.Кромка воды поднялась почти до самого ординара. Волны лезли на берег. Казалось, что залив покрыли огромной искрящейся тканью, и под этой тугой блестящей материей то и дело пробегают какие-то гигантские морские животные. Море выглядело неспокойным, мечущимся… совсем, как Арчи. Бросающимся из крайности в крайность и немогущим удержаться ни в одной своей ипостаси. Маша подумала про Артту и тут же невольно отметила, что думает о нем так же отстранённо, как и о голосе. Как о чём-то далёком. Как будто это было ни с ней, или было очень давно в какой-то другой жизни.—?Иди в машину,?— позвал Юсси,?— а-то сейчас сдует.Они устроились недалеко от пирса с таким расчётом, чтобы видеть далёкую гряду Суоменлинны, тёмную и чуточку жуткую. По стеклу забарабанили струи очередного дождя. Пока Маша разматывала шаль, Юсси достал термос, надломил половинку ржаного пирога. Молча перекусили. После импровизированного завтрако-обеда-ужина Вуори хотел было закурить, но покосился на Машу и передумал.Довольно долго сидели молча, слегка касаясь головами и держа друг друга за руки. Говорить, вроде, было не о чем, но Маша ощущала нечто мучительное, недосказанное, что давно не давало ей покоя. Ощущение, какого-то незаконченного дела; может быть, долга. Какого-то небольшого штриха, без которого в истории нельзя было поставить точку.—?Юсь!Юсси понимал, то, что она говорит по губам. Поднаторел за два месяца и чувствовал себя не хуже, чем заправский сурдопереводчик.—?Юсси,?— она подвинулась ближе, положила голову на грудь.И вправду странно, что она ему этого ни разу не сказала. Как будто само собой разумеющееся. Так и должно быть, лишние объяснения ни к чему.—?Я тебя люблю! —?Маша попробовала эти слова на вкус. Сперва про себя, затем попробовала сказать вслух. — Что? Не понимаешь по-русски. Ну, хорошо. Mina rakastan sinua.Юсси понял. Нарочно сделал вид, что вслушивается в незнакомую речь и чуть заметно улыбнулся, смакуя такое долгожданное признание.