iii (1/2)

Буря, охватившая грудную клетку, разгоняла кровь по венам и артериям, заставляя сердце колотиться в бешеном ритме, а острые слова застревать на кончике языка. Кай всеми силами сдерживал себя от желания выпрыгнуть из машины на ходу и пойти в противоположную от неё сторону, лишь бы оказаться подальше от недалекой матери, неустанно повторяющей ему о безопасности, своих умерших нервных клетках от мысли, что с ее сыночком что-то могло случиться, и своей бесконечной любви. Вместо пламенных речей могла бы просто обнять, но она не прикасалась к нему. Может, боялась, что он поднимет руку, как это делал Джошуа всякий раз, когда был не в духе, а, может, ей было тошно от того, что он выкинет сифоновский фокус.

Кай не понимал ее. Миссис Паркер никогда не была однозначной. С Джошуа все было ясно: он ненавидит и не скрывает этого, даже неустанно повторяет о своей неприязни, закрепляет слова действиями, санкциями и безосновательными наказаниями. Не было и секунды в этих 18 годах, которые Паркер просуществовал, когда могло бы показаться, что лидер ковена Близнецов хотя бы нейтрален по отношению к старшему близнецу. Лучше бы он просто сделал вид, что его нет, а не пытался задавить. Но вот мать... Кайли была до отвратительного слабой характером, а оттого и легко внушаемой. Она-то любила сына, то Джошуа выливал на нее ушат претензий с рассказами о том, какие мерзкие существа сифоны, и она стремглав становилась холодной и отстраненной — даже сказку перед сном отказывалась прочитать.

Летящее время меняло не только Кая, но и ее. Видя, во что превращается сын, миссис Паркер дала заднюю и в тайне от мужа стала уделять время сыну, вот только было уже слишком поздно. Мальчишка надломился. И теперь, сидя рядом с ней в этом семейном миниавтобусе и выслушивая ее тирады, Кай не пропускал в сердце ни одной ее слезинки. Он ей не верил, ее любовь казалась игрой, манипуляцией, попыткой усмирить его внутренних демонов, способом выиграть себе место в числе живых, если он окончательно слетит с катушек. Он стискивал кулаки, играл скулами, буравил взглядом плывущий за окном пейзаж медленно рассасывающегосягорода, переходящего в частные строения вокруг многолетних деревьев, и все думал, в чем этаком он нагрешил в прошлой жизни, раз эта такая неудачная. Видимо, он облажался по-крупному.

— Кай, послушай меня! — окликнула его мать, когда он влетел в дом и уже поставил ногу на первую ступень лестницы. — Остановись! — Я думал, ты мне уже все сказала, пока мы ехали, — Паркер сжал пальцами перила до побеления костяшек. — Я правда за тебя переживаю, и я очень прошу тебя: перестань сбегать из дома без моего ведома, — она смотрела на него с мольбой во взгляде. ?Актриса, ей богу?.

— Хотя бы на время. Как только все разрешится, ходи, где хочешь, во сколько хочешь. Тебе уже 18, я не посмею тебе запрещать. — Когда ты уже поймёшь, что мне плевать? — спрыгнув со ступенек, Кай вмиг оказался напротив женщины, раздувая ноздри от закипающей агрессии. — Да хоть ты все волосы себе на голове выдернешь и три литры валерьяны пустишь себе по венам — мне плевать. Когда ты уже признаешься самой себе, что вы все дружно выдохните, если меня не станет?! Когда, черт возьми?!

Надрывая голосовые связки и шаг за шагом приближаясь к отступающей миссис Паркер, Кай весь дрожал от желания схватить ее за плечи, осушить, а после приложить виском о дверной косяк, чтобы поспала пару часов, а после подумала о своём поведении. Все в ее лице было ему ненавистно: зеленые глаза, нос, высокие скулы, тонкие губы. Он был слеплен из ее ДНК, был ее кровью и плотью, но в тоже время казался самым чужим человеком во всем мире. Она его не знала, а он знал ее слишком хорошо, чтобы позволить себе открыться. По правде сказать, открывать уже было нечего — от Кая давно остались лишь кости, мышцы, кожа да органы, а внутри бескрайние просторы для надежд семьи, которым не суждено претвориться в жизнь. — Отойди от неё, — Джошуа появился в коридоре, привлекая внимание обоих к себе.

— Почему? Твою игрушку для битья и рождения детишек можешь только ты трогать? — усмехнулся Кай и цепко ухватился за предплечья мамы. — Смотри, кого она тебе родила. От кончиков пальцев до самого сердца стала течь магия, напоминающая по вкусу карамель. Мышцы приятно тянуло, жизненные показатели взлетали до седьмого неба, а чувство наполненности раскатывалась от грудной клетки до самых конечностей. А болезненный женский крик и ярость, взбороздившая карюю радужку глаз Джошуа, были приятным бонусом.

Невидимая сила, ударившая Кая в грудь, отбросила его к дальней стене гостиной. Твердым шагом старший Паркер подобрался к лежащему на полу сыну и, схватив кочергу у камина, был готов замахнуться и рассечь темноволосую голову, как детский крик разразил пространство. Сэмми сбежала со ступенек вниз и заклинанием вытянула железку из рук отца. Следом за ней в комнату вбежали Фрэнки и Анна, ошарашенно рассматривающие и оценивающие потери гостиной в виде упавшей на пол картины, в которую влетел брат, вазы, разбившейся о пол, и слезами, залившими лицо матери.

— Саманта, что ты делаешь? — как можно мягче спросил отец, но каждая нота его голоса была пронизана стальной проволокой. — Разве вы втроем не должны заниматься уроками? — Не трогай его, — только и смогла выдавить из себя девочка, борясь с желанием броситься обнимать Кая. Сам же он казался по-обычному невозмутимым. Он поднялся на ноги, размял плечи, а взглядом проанализировал, сколько пролетел. Добрых пять метров. Как еще косточки целы остались. — Он вытягивал магию из твоей матери, что я должен был сделать? Стоять и смотреть?! — прогремел Джошуа, подойдя к дочке. — Ты неприемлемо ведешь себя, Саманта. Сейчас же отнеси свои игрушки в кладовку, эту неделю тебе можно только читать и с утра смотреть телевизор, пока завтракаешь. Живо отсюда.

Топнув ногой, она ринулась вверх по лестнице, сбивая по дороге отцовские ключи с тумбы. — А вы чего встали? Скрылись с глаз, — он обратился к двум другим. Джошуа не мог понять собственных детей. Он с пелёнок рассказывал им о том, какие сифоны омерзительные, но они всякий раз вставали между ним Каем, который об этом даже не просил. Отстранённость была его вторым именем, грубость — третьим. Он не тянулся к детям, ему было по барабану до их увлечений, успеваемости, отношений с друзьями, самочувствия, но они, словно мотыльки, летели навстречу к тлеющим уголькам его души. Дети видят больше взрослых, может, поэтому они понимали старшего брата и не стремились изменить его, просто мирясь и любя то, что имеют.

Кайли массировала обоженные места пальцами, в попытках унять медленно сходящий зуд, и все норовилась встрять в разговор, чтобы успокоить хоть кого-нибудь, но все не могла решиться. Она бегала глазами с мужа на сына и, как рыба на суше, шевелила губами в немом монологе.

— Извинись перед матерью, Малакай, — не унимался Джошуа. — Это она должна извиняться передо мной за то, что родила меня таким, — закинув портфель на плечо, Кай двинулся в сторону лестницы, чтобы скрыться в своей комнате. — Спасибо, что подвезла, мамуля. Паркер по собственному обыкновению бесшумно вошел в кабинет, где тут же встретился с десятком сонных морд одноклассников. Первые уроки по природе своей были отвратительны, но если это была живопись — он мог хоть в 4 утра встать и 10 километров пройти пешком.

Рисование умиротворяло, усыпляло ненадолго вечную обиду и заглушало посторонние звуки снующих вокруг людей в своем вечном беспокойстве. Джо не умела рисовать, карандаши буквально рассыпались в ее руках, а Кай безумно гордился тем, что хоть в чем-то был лучше нее. По правде сказать, для себя он был самым лучшим; даже без магии он сильнее, умнее, проворнее и хитрее сестры, вот только магическое сообщество оценивало его сквозь призму способностей, и на этом разговор о его превосходстве заканчивался. По окнам класса тарабанили капли дождя, отчего многие появлялись в стенах школы с влажными лицами и уничтоженными укладками. Раздражённые и измученные одной только мыслью, что в таком режиме пройдёт большая часть года. Чертов дождливый Орегон. Кай занял своё место, достал из портфеля все нужное и уставился в окно, устроив мысленно гонки для стекающих вниз по стеклу шариков воды. Он опять тайком покинул дом, пренебрегнув указаниями, опять не позавтракал и не пожелал никому доброго утра, которого от него уже никто и не ждал, хотя исправно желали доброму утра ему. Мама говорила, что хоть Кай и не отвечает, он все равно слышит это и запоминает, и она была права. Только Паркер не понимал, зачем ему эти воспоминания.

Под ложечкой неприятно сосало от голода, но до звонка оставалось всего ничего — даже до автомата ближайшего не успеть добежать, поэтому оставалось лишь сидеть и взглядом заставлять стрелку часов крутиться быстрее.

— Ты видела его пресс? Я сегодня буду смотреть повтор ради этого момента на пляже! — говорила одноклассница неподалёку. — Да-а! Я чуть не пошла делать тест на беременность после него, — рассмеялась Лиса севшим то ли от сигарет, то ли от простуды голосом, и только тогда Кай заметил, что она пришла.

Он не ждал ее на живописи. Сказать честно, она казалась далекой от искусства, хотя могла бы стать чьей-нибудь музой с такими зелёными глазами. Может быть, нарисовать ее не такая уж и плохая идея. Получше всех других, летающих по просторам его садистского мозга.

Кай пробежался по ней взглядом, подмечая россыпь бледных веснушек на неожиданно румяных щеках. Обычно Лиса цвета мела, а теперь даже отдаленно напоминает нечто живое. Она все куталась в худи и дёргала ногой, будто волновалась. Вот только выглядела она спокойно и даже несколько счастливо. Обычные девчачьи разговоры о сериалах, одежде и украшениях радовали ее, заставляли думать, что она нормальная и жизнь ее совершенно нормальная, без примесей насилия и горести. Губа все ещё ныла, а образовавшуюся корочку хотелось непременно содрать.

— В любом случае, я думаю, что их пара недолго просуществует. Она слишком для него хороша, — закончила Стонэм и затопала к своему мольберту, находящемуся неподалёку от Паркера.

?Девчонка?, — он закатил глаза, разочаровавшись в ней. До этого она представлялась ему аутсайдером, не способным к контакту с людьми, но Лиса вполне уверенно вливалась в коллектив, если сама того желала, если была в настроении, если утром ей не прилетало по лицу, перечеркивая весь грядущий день. Но, когда их взгляды встретились, Кай кивнул ей в знак приветствия, а она едва улыбнулась уголками губ, плюхнувшись на стул. — Доброе утро, дети, — молодая учительница с улыбкой в 32 зуба идеальной осанкой вытянулась у своего стола. — Очень рада видеть вас всех после каникул и надеюсь, что и этот учебный год у нас с вами пройдет так же плодотворно, как и прошлый. Вы заметно изменились, стали уже совсем взрослыми, в ваших рядах пополнение, — ее мерцающие омуты глаз остановились на Стонэм. Та в ответ отсалютовала двумя пальцами от виска и сжала губы в тонкую полоску, надеясь, что ее щеки, которые и без того розовые сегодня, не воспылали еще сильнее от направившихся на нее взглядов. Лисе хотелось, чтобы как можно большее количество людей игнорировало ее существование, но подобные выходки удивленных учителей из урока в урок заставляли ее сжиматься изнутри и утыкаться глазами в парту, цепляясь за надежду о том, что в этот раз на нее никто не посмотрел.

Ее мотыляло от равнодушия к гневу, от гнева к смущению, от смущения к радости. Чувства внутри сменялись, как кадры старой видеопленки в кинотеатре, но никогда не были линейными или цикличными. Пребывая в одном состоянии, Лиса не знала, как она перейдет к другому и что ее одолеет следом, она, вроде как, пыталась угнаться за собственными эмоциями, чтобы понять их, а, вроде, просто наблюдала за собой со стороны, удивляясь, как крышка еще окончательно не слетела. И сейчас, сидя у стены класса, люди в котором с интересом уставились на нее, Стонэм думала, что она засмущается, как вчера, но кожа осталась холодной, а зеленая радужка окрасилась в серый, возможно, от особенного освещения в кабинете или же просто, потому что после приветствия с Каем она неосознанно стала отзеркаливать его, такого бесцветного и холодного. Такое часто происходило. Лиса полагала, что воспитание, состоящее в навязывании ей мыслей и чувств, которые должны быть в ней, а не которые она реально проживает внутри, взыгрывало в ней. Поэтому спустя годы ее эмоции стали формироваться посредством анализа и повторения эмоций человека, стоящего перед ней, прошедшего перед ней или мелькнувшего на экране телевизора. Собственное же ?Я? было на вкус, мягко говоря, странным, а потому предавалось вечным гонениям на задворки. — И так как это наш с вами первый урок в новом году, я предлагаю, сделать тему сегодняшнего занятия свободной. Но, чтобы вы не разрывались от незнания, что нарисовать, я подкину вам идею. Вы можете отразить то, что поразило вас в последнее время, что вам понравилось, что заставило задуматься. Может, это будет человек, а может вы визуализируете сцену из последней прочитанной книги. Желаю всем удачи. Довольные возгласы волной прокатились по классу, а следом стали раздаваться звуки ударяющихся друг о дружку кистей, карандашей, шуршания бумаги, треск грифеля по холстам и негромкие переговоры с вопросами о том, кто что выбрал.

Кай, не придумав ничего более подходящего, принялся рисовать сцену из ?Звездных войн?, когда Дарт Вейдер сказал Люку Скайуокеру, что он его отец, потому что этот момент легко сопоставлялся с его собственной жизнью. Если бы он жил не тужил, и в какой-то момент на горизонте появился Джошуа, заявляющий, что он его отец, Кай бы тоже орал во все горло и отрицал услышанное. Ну, не может же родной отец быть монстром. Родители любят своих детей, а не отрубают им руки... Скорее всего, этот мир несколько сложнее, чем казалось на первых порах.

Паркер стрелял глазами в сторону сидящей перед ним Лисы, заглядывая за нее, чтобы узнать, что она там активно чиркает черным восковым мелком, едва ли не носом ткнувшись в сливочного цвета полотно, но кроме каких-то продольных полос и жалких палочек, отдаленно напоминающих елки, так ничего и не увидел.

Девушка, прикусив кончик языка, воспроизводила картинку, стоящую перед глазами, стараясь, как можно быстрее закончить, чтобы запечатлеть каждую деталь, готовую смениться новым воспоминанием. Некогда было менять цвета, подбирать их в соответствии с правилами, вдобавок искать нужные карандаши в пенале, ведь, не дай бог, какой-то из нужных вывалился и сейчас бороздил внутренности портфеля.

Интерес снедал Кая изнутри, заставляя его сидеть едва ли не в проходе и вытягивать шею так, словно его прямой предок это жираф. Отчасти ему хотелось увидеть нечто, что докажет, что он рисует лучше, чтобы гордость за самого себя опять нежным перезвоном прокатилась по грудной клетке, но что-то совершенное иное и противоположное этому подсказывало ему, что непросто так Лиса Стонэм демонстрирует навык неведомой концентрации и увлеченности.

— Зачем так все загораживать? — недовольно фыркнул он себе под нос, скрипнув ножками стула о пол, возвращаясь на свое место. — А? — Лиса обернулась и вопросительно глянула на него, все еще продолжая чиркать мелом, даже не смотря на поле своей деятельности. — Что... ты рисуешь? — Паркер насупился, впиваясь глазами в творение брюнетки. Шабаш. Это был чертово собрание из большого количества ведьм, которое проводилось где-то на поляне, окруженной лесом. Несмотря на то, что вся работа была одноцветной и детали едва различались, Кай точно видел, как не менее дюжины фигурок разных мастей окольцовывали костер, а ночное небо, куполом накрывшее их, было все усыпано звездами.

Шестеренки активно заработали в голове, чуть ли не пробивая черепную коробку изнутри, а пазл начал складываться в удивительную картинку. — Узнаешь? — Стонэм улыбнулась и двинулась вбок, не препятствуя голубым глазам в изучении ее творения. — В смысле, узнаю? — Кай принял самый непринужденный вид из всех, словно рубильником внутри переключили. — Не понимаю, о чем ты. Если она узнает, что он из клана Близнецов... Да она уже знает! Это намек! Ему конец! — Ты что, не смотрел фильм ?Ведьмы?? —? она сморщила нос. —? Он же летом вышел, весь народ на него ходил! —?А! —?воскликнул Кай, хлопнув себя ладонью по лицу. —?Так это оттуда?

—? А откуда еще, Паркер? Ты что, подумал, что я принимаю участие в лесных похождениях ведьм? —?Лиса засмеялась, принявшись вытирать пальцы влажной салфеткой. —?Видел бы ты свое лицо. Покажи, что ты нарисовал. —?Дарта Вейдера и Люка Скайуокера, —?он развернул к ней мольберт. —?Какая банальщина... —?пропела девушка, а после улыбнулась, показывая, что шутит, и повернулась к шатену спиной. Лавируя между учеников, идущих в противоположную от неё сторону, Лиса пробиралась к выходу на улицу, желая после трёх долгих уроков покурить и успокоить разыгравшиеся после самостоятельной работы нервишки. Она даже не сомневалась в том, что облажалась, — тема была незнакома из-за разницы в учебном процессе с прошлой школой, которая по обучению явно была на ступеньку ниже, чем нынешняя. Но, понадеявшись, что информатик войдёт в положение, она подуспокоилась и очистила совесть от ненужных волнений.

Капюшон, натянутый на темноволосую голову, мало-мальски спасал от поредевших капель с туч, которым не было конца. Лиса, порывшись в сумке, выудила оттуда самокрутку и сжала губами, а после снова сунула руку в карман, чтобы уже найти зажигалку. Рядом с ней стояла парочка парней, также решивших, что покурить во время обеда — первое, что они должны успеть сделать. Она несколько раз словила их взгляды, ответив на них вопросительно поднятой бровью, и отошла, чтобы не спровоцировать на нежеланные разговоры.