26. r, ангст. (1/1)

Джонатан вскидывает брови и разводит подрагивающими руками, когда обнаруживает, что Тайлер, с которым он танцевал тягучее танго еще секунду назад, оттолкнул его от себя и приставил свой любимый браунинг ко лбу, словно желая снести голову по брови. Металл раздражающе холодит кожу, складки, появившиеся из-за искреннего — а ты всегда был хорошим актером, Джонни — удивления, и Джонатан медленно отводит лицо в сторону, думая, что так он избежит пули. Страха нет, есть только любопытство, смешанное с весельем и некоторой толикой безразличия. Джонатану всё равно, выстрелит Тайлер или нет, какая разница, что происходит с телом, бренной, блять, оболочкой, если на деле он мёртв.

— Прекрати дёргаться, иначе я прекращу делать вид, что желаю отсрочить твою смерть.

Голос подрагивает, и Джонатан понимает где-то в глубине души, что нет, даже не попытается, слишком страшно, причем тому, кто стреляет, и в этом его проблема, он слишком многое хочет ему сказать ещё и слишком многое сделать, хотя Тайлер сейчас стоит, обдуревамый гневом, и со стороны выглядит так, будто готов совершать любые, даже самые безбашенные поступки, и быстрой ездой дело не ограничится. Похоть ему чуть больше к лицу, что интересно. Как минимум, блеск в глазах из-за возбуждения ему идет больше, чем из-за невыплеснутой агрессии.

— Я мёртв два года как. Давай, я могу сплясать, чтобы у тебя была причина. Хочешь?

Джонатан примерно знает, куда давить, но еще он уверен, что сегодня результат должен превзойти все ожидания, а то он зря что ли старается?

— Ты живой.

— Тогда зачем тебе стрелять? Ты не согласен с тем, что я мёртв, но хочешь меня умертвить. А-а, понял, стремление держать всё под контролем, да? Не отрицаю, ты можешь хоть тысячу раз связать меня, выпороть, оттрахать так, что я потом с трудом хожу, да даже случайно порвать мне уголок губ, но в мою голову я залезть тебе не дам. Ни в каком смысле.

Джонатан чеканит последние слова, наслаждаясь произведенным эффектом, пока Тайлер сдвигается чуть назад, не ожидавший такого напора от жертвы, и тяжело дышит. Джонатан торжествующе следит за тем, как мелко вздымается широкая грудь, обтянутая черной майкой, как бьется венка на виске, как подрагивают ресницы. Наблюдать даже за начинающейся истерикой — сущее удовольствие.

— Но херовый из тебя командир, кэп, ну уж извини. Посмотри, во что превратилась твоя компания, после того, как ты выцарапал её из рук помирающего Грегори, пожалел бы старика, может, он бы тебе совет дельный дал, а то под твоим началом всё разрушается. Это же твой консильери мне про доходы жаловался, что все пошло прахом, да?

Джонатан быстро входит во вкус,и ему плевать, что он переворачивает правду с ног на голову, ему всё равно, он слишком упивается болезненно перекосившимся лицом того, что когда-то был ему действительно дорог и близок, того, кого он просто любил и хотел защищать в словесных баталиях, потому что знал, что поле Тайлера — это, скорее, несмотря на весь ум, физическая площадка.

— Перейдем к личностным отношениям. Хм-м, кто же у нас есть, перечислим по порядку, от наименее важных. Джет, Кейт, ну-у, и ваш покорный слуга. Джет ты воспринимаешь как приятное дополнение, как ту симпатичную подругу своего отбитого бывшего, несмотря на весь ум, красоту и характер. Опять промах, опять не сумел найти выгоду, ай-ай.

Джонатан ни в коем случае не хочет оскорбить Джет, он слишком уважает её и относится лучше, чем к остальным хотя б по старой памяти, поэтому решает пройтись по всем остальным. Кейт он симпатизировал, но это осталось в прошлом, а себя он банально не выносит, хоть и для того, чтобы наложить на себя руки, он чересчур эгоистичен.

— С Кейт всё сложнее. У неё бурный нрав, думаю, этим всё сказано. Остаюсь я. Я, Пайн, твой психопатичный бывший, который слетает с катушек. Я единственный, над кем ты имел какое-то подобие власти, называемое отношениями, но сейчас, сейчас я пытаюсь ускользнуть от тебя, а ты цепляешься, но отчаялся настолько, что уже готов прихлопнуть меня. Мда-а, как всё плохо с фантазией. Ну, что же ты молчишь, а? — Идиот, конченный идиот, — с каким-то непонятным отчаянием выплевывает Тайлер впервые за последние несколько минут, быстро отводит руку и палит в дорогую вазу японского фарфора, разлетающуюся на сотни осколков прямо за их головами. Джонатану попадает сзади кусочками, но он вместо этого только следит за удаляющейся спиной, почти не ощущая боли, и вопит вслед, визгливо, как баба, только чтобы оставить последнее слово за собой:

— Слабак!