1. r, ангст. (1/1)
Джонатан задыхается. Он судорожно хватает ртом спертый воздух, беспомощно шевелит губами, дергает простыни на себя и почти валится с хлипкой кровати, когда пытается впопыхах подрагивающей рукой нашарить стакан на тумбочке, который в итоге летит вниз, разбиваясь на множество мелких осколков, блестящих в луже застоявшейся воды. Джонатан решает, что в таком случае и не нужна ему эта вода, и просто садится, прислоняясь сутулой спиной к расшатанной спинке, смотрит в одну точку на стене, не двигает взгляд, как примерный ученик, складывает руки на животе, одна ладонь на другой. Сердце продолжает колотиться как бешеное, тело — порываться закрыться от всего мира простынями, свернуться уродливым клубком, как идиотский ребенок, и разрыдаться, но разум чист, словно горный хрусталь, несмотря на то, что ему опять приснился кошмар. Очередной. Нет ни одной ночи без них. И всё время повторяется одно и то же, одна и та же картинка перед глазами, одни и те же чувства: ощущение тяжелой руки на затылке, которая толкает лицо в стенку бассейна изнутри, давящая нога в армейском ботинке на пояснице, пузырьки перед глазами, обжигающее чувство воды, идущей в легкие, потому что пришлось открыть рот из-за нехватки воздуха, и дикая боль, которую не может перекрыть даже панический ужас, будто голова взрывается на тысячи мелких кусочков, будто мозг разлетается вместе с кровавыми кусками плоти, тканей, расколотыми зубами, лоскутками кожи, ошметками губ и языка, обломками хряща, что был когда-то давно носом. А потом пустота. Джонатан сначала думал, что он заново родился, стал лучшей версией себя, но оказалось, что всё не так, он просто попал в ебаное чистилище, потому что он и не грешник, и не святой, просто его таким слепили, получилось то, что получилось: бесхребетное, вялое создание, которое не имеет сил даже встать и попытаться вырвать себя из чужих рук и что-то сделать. Теперь Джонатан знает, что он беспомощный. Никто не придет, чтобы помочь, даже тот, кого он любит, зато кто угодно может обижено поджать губы и дать указ, чтобы его скрутили и утопили. Джонатан понимает, что лучшее сравнение, которое может подойти, — смерть котенка, которому парочка жестоких школяров ради шутки и уважения ровесников сломала шею: зажала глаза со ртом мозолистыми пальцами, игнорируя сдавленный писк, и выкрутила голову на все триста шестьдесят градусов, чтобы наверняка, пока кто-то придерживал слабое тощее недокормленое тельце, чтобы было удобнее. А Бангладеш... Бангладеш — просто хорошее место для того, чтобы попытаться разобраться со всем, что на него навесили, когда он был жив.
Но Джонатан не пытается. Он даже не пробует пытаться. Времени для него больше не существует, мир ограничен снятой на последние деньги дешевой квартирой, еда — запасами алкоголя и местной лапши. Джонатану нормально, у него даже есть режим дня что ли. Вот сейчас, после того, как более-менее схлынут воспоминания и наступит рассвет, который через никогда не открываемые жалюзи окрасит редкими желтыми полосами пустую стену без обоев напротив окна, он сходит за новым стаканом, который нальет прямо из-под крана, потому что пустая тумбочка заставляет тревожиться, она не под контролем, это плохо. Пойдет прямо по осколкам старого, плевать, что часть кусочков вопьется в ступни, специально, осознанно — хотя где сейчас Джонатан, а где осознанные действия? — вред себе причинять в качестве наказания за то, что просчитался и позволил себя убить, он не видит, но всё делает небрежно, надеясь, что станет еще хуже. Джонатан спит, но не высыпается; бреется(конечно же по инерции), а потом вроде как часами — любимые швейцарские часы он раскурочил кулаками и сразу же, потому что они напоминали о том, что он мертв, — смотрит на достаточно глубокие царапины и порезы на щеках и подбородке, давая крови стекать вниз, под меняющуюся раз в три дня майку; пытается ухаживать за собой например, мыть голову, не давать слипаться отросшим прядям, но в итоге сидит, прислонившись лбом в бортику ванной, заполненной остывшей водой; бесцельно ходит из одного угла в другой, рассматривая засечки на двери, и так, пока не сядет солнце.Джонатан делает засечки не только на двери, у него еще есть винтовка, аналогичная любимой винтовке Тайлера, из которой он сначала хотел застрелиться, но потом передумал. Это будет кощунственно, раз. Он не помнит, как правильно стреляться, чтобы не выжить, это два. И его расстраивает тот факт, что мухи, которых так много в этом городе, очень быстро и уродливо обсидят его труп, это три.
В какой-то момент Джонатан звонит Джет и молчит в трубку. У нее там происходит что-то веселое, судя по звукам на фоне, а еще какой-то высокий женский голос зовёт её золотцем, из чего можно сделать вывод, что у неё появилась близкая подруга или девушка. Она висит на линии, через пару минут сбрасывает — Джонатан может представить, как она удивленно пожимает своими точеными плечиками, — и, спустя несколько звонков, говорит, что это тупо, тут же добавляя номер в черный список. И Джонатан перестает делать вообще что-либо.
Он больше не пытается.