о жестокости прошлого (инжелезные) (2/2)

На поцелуй отвечает и тянется к лампе, чтобы выключить её, погружая комнату в темноту. Он не хочет рассказывать Кеше о происхождении мелких шрамов, покрывающих кожу, а врать тем более. Рома ласкает своего Инженера до дрожи и исступлённых вздохов, вслушивается с удовольствием в тихие полустоны, смешанные с собственным именем, и подставляется под приятные прикосновения сам. Кеша аккуратный, ласковый, и Рома сжимается, напрягается в ожидании боли, к которой привык. Но её нет, ни одного щипка или звонкого удара, и Стрельников не спит полночи в прострации, не в силах понять, почему.

Следующие их разы точно такие же, безболезненные в темноте спальни, и к Роме в голову закрадываются подозрения. Что, если Кеша его просто не любит?

Он молчит, конечно, сомнений своих не высказывает. Отказывается от близости, когда в выходные они валяются днём на диване, не заходя дальше поцелуев. Мягко руку Кеши, пробирающуюся под водолазку, останавливает, и ждёт. Ждёт, когда тот воспротивится, пойдёт дальше напролом, с силой и напором, но Инженер послушно ладонь убирает и кладёт поверх одежды на чужую грудь, будто отслеживая сердцебиение. Не злится, не бросается обвинениями, и просто обнимает крепче, прижимаясь тепло к боку.

Рома знает, что ведёт себя глупо. В конце то концов, рано или поздно шрамы эти Кеша всё равно увидит, но он этот момент оттягивает как может. Видимо, ненадолго, потому что, когда Стрельников тянется в очередной раз выключить свет, его руку мягко перехватывают. Кеша сидит на постели в рубашке расстёгнутой и с растрёпанными волосами, смотрит озадаченно и спрашивает:– Р-ром, ты стесняешься? Или тебе... ну, меня видеть не хочется?Инженер выглядит расстроенным немного, и Рома тут же тянется к нему, ладонью щёку накрывает, поглаживая большим пальцем.

– Ну ты даёшь, отец, что за мысли? Всё мне хочется.

– Я ж не дур-…ну, не глупый совсем, Ром. Я же вижу, что тебе неприятно. Ты напряжённый такой, когда мы… ну, как сейчас.

Рома глубоко вздыхает. Глаза прикрывает ненадолго и думает, в какой момент он прокололся. Перестал контролировать себя, переключился, сделал что-то не так. В голове набатом звучит: ?нельзя, нельзя показывать, что тебе чего-то не хватает или что-то не нравится?.

Кеша, не услышав ответа, придвигается чуть ближе. Худое колено, обтянутое тканью домашних штанов, касается Роминого бедра. Голос у Инженера мягкий и тихий.

– Это из-за шрамов, да?

– Ты увидел?– Нет, я не… Я чувствую их. – Кеша проскальзывает аккуратно ладонью под водолазку и обводит пальцами небольшой след от ожога на боку. – Они шершавые немного.

Рома кисло усмехается. Головой качает, думая, какой же он идиот, и ловит выскользнувшую из-под ткани ладонь Инженера своей рукой. Сжимает немного, собираясь с духом, и снимает водолазку. Поднимает осторожно взгляд на Кешу, ожидая с опасением увидеть на любимом лице отвращение или, что хуже, жалость, но в глазах чужих только волнение и обречённая нежность.

– Это… это после разбор-…ну, дел твоих бандитских?

У Стрельникова от стыда в уголках глаз собираются слёзы, и он качает отрицательно головой. Плечи сжимает в защитном жесте, будто ему холодно, и Кеша тут же тянет с кровати одеяло. Накидывает на спину, поглаживая ласково, и Рома представляет, как отдёрнутся от него эти руки, когда он расскажет о себе позорную правду. Что он не мужик никакой, извращенец и слабак.– Они остались от Натэллы. Я… мне нравится, когда… – Рома запинается, прочищая горло, и даёт себе мысленную пощёчину. Он взрослый человек, основавший авторитетную криминальную группировку, а не юный мальчишка на первом свидании, в конце-то концов. – Мне нравится подчиняться в постели, а она любила командовать. Поначалу всё было хорошо, но чем дальше… Становилось хуже. Но я продолжал соглашаться и ничего не делал. Она так проявляла свою любовь.

– Это не любовь.

– Но…– Рома, это ужасно.

Голос Кеши сиплый и шокированный. Глаза, увеличенные линзами очков, кажутся огромными, а руки так и застыли неподвижно на чужой спине. Стрельников голову опускает, смотрит на прижимающееся к своему бедру колено и сглатывает. В голове на повторе звучит чужое ?ужасно?, и Рома кивает самому себе. Он и не ожидал другого. Такой, как Кеша, достоин иметь нормального человека рядом с собой.

– Я понимаю, что ты теперь не хочешь быть со мной, но только…– Ч-чего? Ты чего такое говоришь?

Рома взгляд на лицо Инженера поднимает и хмурится недоумённо.

– Я ненормальный, Кеш, слабак и …– А ну прекрати! Ты что, совс-… ты с ума сошёл? Ты нормальный, и хороший, и вообще прям совсем, понял? Эта женщина была ужасна, а не ты.

– Я сам хотел, Кеша, позволял ей.

– Нет, Ром. Ромочка, как ты не понимаешь? – Инженер придвигается ближе, руками обхватывает чужое лицо, чтобы заглянуть пристально в глаза. – Ты хотел отдавать часть себя, а она брала всё сразу. Это неправильно.Кеша приближается, целует мягко в щёку, нос, губы, и Рома выдыхает. Льнёт облегчённо к шершавым ладоням, прижимается теснее и на спину укладывается, тянет Инженера на себя. Ему нужно, так нужно почувствовать это, но на то, чтобы сказать сейчас простую просьбу не хватает ни смелости, ни сил. Он зарывается пальцами в мягкие кудряшки, дышит учащённо и замирает, когда чувствует тёплую руку на груди. Кеша отстраняется, садится на чужие бёдра, опираясь на колени, и рассматривает взглядом тёмным многочисленные небольшие отметины на коже. Обводит некоторые пальцами, медленно и изучающе.

Рома смотрит завороженно, как плавно склоняется над ним Инженер, и затаивает дыхание, вслушиваясь в ставший чуть ниже голос:

– Я люблю тебя, Рома, и не позволю призраку той женщины встать между нами.

Кеша целует глубоко и медленно, приподнимает лицо за подбородок, чтобы опуститься мокрыми поцелуями на шею, и Рома расслабляется под мягкими тёплыми прикосновениями. Той ночью они начинают узнавать друг друга по-настоящему.