Я жду тебя дома, жена моя // Tom Hiddleston (1/1)

Он двигается неспешно, медленно переступает по чешуйкам брусчатки, подобно туристу, наслаждающемуся красотами Фиры, от которых слепит глаза и хочется зажмуриться на мгновение, дабы не расплакаться со следующим вдохом, наполняющим легкие океанской солью, только головой не крутит по сторонам, а глядит прямо перед собой. По нему и не скажешь сразу, что каждое землетрясение и цунами, терзавшие этот клочок вулканической суши, не обходилось без его присутствия, и теперь почившие в природном хаосе души встречают его своим воем благоговейным, с приближением его до шепота спадающим и стихающим вмиг. Лай собак же дворовых не замолкает, и он только пальцем указательным по губам тонким, в улыбке насмешливой изогнутым, проводит в едва заметном жесте, как из-за ворот теперь слышится покорный скулеж, будто сам Цербер там под ноги ему стелется ручным щенком. Черная ткань пиджака его словно впитывает лучи солнечные, поглощает их, не дает коснуться кожи бледной под рубашкой шелковой, и вслед за ним неизменно тянется прохлады шлейф, такой желанной в зной, но отчего-то с затхлым запахом могильного тлена. К петлице приколот алмазной булавкой в морока дымке едва заметный лазурный глазок мышиного ушка, неувядающий никогда, как символ напоминания о разлуке, в теплые времена года благоухающий терпко и приторно, да настолько, что душит и першит у него в горле и сидеть на своем темном троне больше нету мочи. Когда достигает он места, где бугенвиллеи цвет особенно яркий и буйный, нектаром медовым разящий, и значит это, что там, в домике каменном с небесно-голубым куполом крыши, обитает та, ради которой он покинул подземное царство, то касается ладонью стены в белоснежной глазури, скользит по шероховатой безупречной поверхности и обжигает ее, кажется, пламенем самой преисподней, оставляя на ней подпалины след.—?Я жду тебя дома,?— голос его шипящими змеями в танце вьется, лазейки выискивая потайные, дабы добраться-таки до ее слуха, дотронуться до уха ее так же, как кончиком языка он оглаживает его изящную раковину в шепоте откровенном. —?Жена моя. Моя Персефона. И мгновенно успокаивается разбушевавшийся на острове гвалт с исчезновением властителя мертвых, отправившегося обратно в свои края. А вся невысказанная им тоска отныне поселяется в ее сердце до самой их новой встречи, окрашенной в янтарное осеннее злато…