не возвращайся — войди, словно впервые (1/2)

I'm the fury in your headI'm the fury in your bedI'm the ghost in the back of your headЕго брат был хорош собой, статен, целеустремлён, упрям как осёл, чертовски сексуален по особым случаям, если верить Меган, и изготовлен из адской стали, если пробовать на кулак. Если на зуб, то, наверное, тоже. Ён Ги бил его с чувством, но кусать не пытался — вдруг отравится?

Его брат был хорош. Махни рукой — получишь что угодно, помани пальцем — получишь кого угодно.У него был брат. Был. Не звучит, а? Ён Ги закидывает ноги на капот и скребёт краску. В другой руке — электронная сигарета.Всё нормально.А надо ему это ?нормально??Но он тоже хорош, говорила Алисса, он тоже статен, говорили друзья, он тоже целеустремлён, говорил отец, он тоже упрям как осёл, говорил брат. Он красив.Так говорила она.Не из адской стали — а из огня. Целое солнце, целый мир. Ён Ги вспоминает её заполошный шёпот, и дрожь раскатывается по спине, заставляя его передёрнуть плечами и отвлечься от разглядывания камушка на дороге. Улица пустынна, и небо чистое, яркое, солнце только-только встаёт из-за городских высоток. Он запрокидывает голову и выдыхает через рот.Ён Ги кажется, что он тонет. Ён Ги кажется, что он утонул — в ней, уже давно. Безвозвратно. Это не Хирахара-младший — это мертвец, которого подняли не боги и не ведьмы, а упрямство что-то изменить. Попробовать хоть раз в жизни, как оно — иначе, вдали от сковывающей семьи, лицемерной толпы, смеющихся чужаков. От вечно улыбающейся Меган — по-глупому, но так уверено, что аж завидно. От Алиссы, задирающей подбородок, несмотря ни на что — ей бы выше, ещё выше, она заслужила. От Коуске, проверяющего на прочность любое и любого — что попадётся под руку, а те, кто не выдерживает, никогда не остаются рядом с ним. От неё.

Вызывающей в нём всё, что можно вызвать в человеке.

Я тонул.Он сжимает челюсть и скрипит зубами. Обычная сигарета превратилась бы в труху.Я, наверное, до сих пор.Надо что-то менять. Надо выбираться на поверхность. Надо, наконец, поплыть — он ведь умеет плавать.Надо свежего воздуха, а не ледяной воды, сжигающей лёгкие.Ён Ги усмехается: лёгкие ему всё-таки сжигает не вода, а сигареты.Дай себе волю. Дай себе шанс. Шансы.

Дай себе себя.Ты умрёшь, Ён Ги. Все умирают. Жизнь никогда никого не щадит.Тебя тоже.Всё изменилось. Всё изменится. Ничего не вернётся.

И ничто не сдерживает, да?

Ён Ги, куда ты? Ён…Да?Нол, вернись.Ничто?

Ничто.Они танцевали. Они смеялись. Они шли рука об руку. Ён Ги может закрыть глаза и увидеть её, словно она стоит перед ним. Он слышит её хрипловатый голос. Он судорожно вдыхает — от её улыбки ему самому хочется улыбаться, и Ён Ги улыбается. Не тот Ён Ги, что в горьких воспоминаниях — а реальный. Мертвец.

Тот Ён Ги может поднять руку и коснуться её.Сейчас Ён Ги может поднять руку и зачерпнуть пустоту. Но ему хватает этой грёбаной пустоты в груди.

Колючая и меткая мысль проскальзывает на подкорке сознания. Ён Ги не даёт ей пробиться в затихшую пустыню и устроить бурю.

А можетОн спрыгивает на землю, разминает плечи и бросает сигарету в карман джинсовой куртки по соседству с ключами.

онаЁн Ги едва знает этот город, и город совершенно не знает его. Но это не пугает — вызывает любопытство, лёгкость в теле, и дышится так просто, так хорошо, как никогда не дышалось там, с ними. В одиночестве всё иначе.всё-такиОдиночество знает его.Он знает одиночество.

Ён Ги делает первый шаг — и не сомневается — туда, где не будет пути назад и возможности что-то исправить.

Ничто не держит.вернётся?Никто не вернётся.Возвращаться некому.~Он думает: она вернётся — я приму. Приму ради эксперимента. Ничего не потеряю, верно? Главное, не себя. А остальное — чепуха, с остальным обязательно справлюсь, как и всегда. Да и что же — не убьёт меня обыкновенная встреча. Не для этого мы столько прошли. Не для этого я уходил.

Уходил не для того, чтобы возвращаться за ней. Так что если она придёт сама — он примет. Ему не сложно.~Татуировки, покрывшие руки, будто паутина — не бунт. Впервые он мог сделать что-то со своей внешностью, не получив за это выговор или презрительные взгляды. Как не воспользоваться случаем? Ён Ги взвесил ?за? и ?против?, а некому выступать против, и бороться не за что, поэтому он отпустил мысли, закрыл пустыню, спрятал её лицо за замками и сделал то, что хотел. Всё просто.

Дай себе волю.Соуши заваливается к нему под утро — его смех слышен ещё на лестнице. Как маленький ураган пыли и искорок, он вкатывается в квартиру, смахивает куртку, неловко стаскивает ботинки, прыгая на одной ноге, и хлопает Ён Ги по плечу. Некоторые вещи не меняются — и люди.

Дитер, более тактичный, чем они оба, приходит к обеду и приносит с собой бутылку виски — запас у их семьи имеется, никто не заметит пропажи. Он застенчиво улыбается и чешет затылок, пока Соуши громогласно благодарит его и хвалит.

Ён Ги молчит.Он на месте. Он дома. Он с людьми, которых не может выбросить из жизни, словно мусор. Как и её.Но она сделала выбор самостоятельно. Ты не виноват, Ён Ги. Ты тут ни при чём. Никто не виноват. А если и есть у кого-то капелька вины — то не у тебя.

Он тяжело вздыхает и руками зарывается в волосы.

Кажется, тень снова накрывает его. Закроешь глаза — почувствуешь прохладу закоулка, в который никто не заглянет. Здесь мусор, то ли туман, то ли плотный сигаретный дым и какофония звуков, кружащих голову, он бредёт посреди, он идёт через, он входит в — но никогда не выходит, потому что этому не выйти из него. Тьма, с которой Ён Ги не умеет договариваться, принадлежит ему.А выбросить часть себя…

Он уже сделал это. С ней. Хватит.Когда Ён Ги открывает глаза, то чувствует облегчение: в этой квартире светло, как и в прошлой, но здесь дышится легче. Он устал от тьмы старых привязанностей. Достаточно.

Дай себе шанс.

Соуши учит его играть на гитаре, чтобы отвлечь.

Дитеру кажется, что ничто не сумеет отвлечь Ён Ги.Только если она.Но от неё и надо отвлечься.Ён Ги вспоминает её. Конечно, вспоминает — как иначе-то? Что-то из разряда фантастики. Ты не можешь выбросить из головы человека, который влиял на тебя, подталкивал, окрылял.Ты не можешь забыть человека, которого любил.И любишь.Не так быстро, Ён Ги. Не так просто. Не так.Нет.Не думать о ней никогда не получится. Это понимали все.

Битьё боксёрской груши не помогает настолько успешно, как растворение в музыке, льющейся из души. Ему кажется, будто вся боль, плескающаяся в сердце, бурлит в крови и по ней выбирается на струны, сначала опасливо, волнами, и дальше — напористее, плотнее, дрожит и сотрясает воздух, создавая звуки, от которых теперь, по крайней мере, не трещит голова.

— Ты делаешь успехи, — Соуши широко улыбается и хлопает Ён Ги по плечу. Ён Ги улыбается в ответ.А ей бы понравилось?

Они никогда не обсуждали их: Коуске, Алиссу, отца и его жену… Когда разговоры заходили о прошлом и их недалёких приключениях, во взгляде Дитера читался маниакальный страх назвать её имя. Всё, что о ней, стало запретным, хотя Ён Ги никогда не просил об этом. Но и не просил об обратном.